Она звонит утром, от неожиданности даже не сразу принимаю вызов, просто смотрю на аватарку на телефоне.

— Доброе утро, — отвечаю, невольно улыбаясь. Но улыбка сползает с лица после её слов.

— Яшка пропал. Я вчера маме обо всём рассказала, а он, наверное, услышал и сбежал из дома.

Ледяной озноб проходит по телу. Подскакиваю с кровати с коротким:

— Выезжаю.

До посёлка, где живут тесть с тёщей, почти два часа, во время которых не могу думать ни о чём, кроме сына. Диме дал указания связаться с поисковым отрядом волонтёров, о плохом не думаю, всё будет хорошо. Мальчишка у нас смышлёный, с дедом по лесам ходил, на местности ориентируется, но, блядь, ему семь лет всего! Надо держать себя в руках, если Ядвига увидит, что я в панике… Едва успеваю выйти из машины, когда она бросается навстречу и врезается в меня. С силой стискивает, дрожит и не рыдает даже — воет.

— Мы его найдём, — говорю твёрдо и обнимаю в ответ.

Ядвига

От Платона исходит уверенность, которой питаюсь, как батарейка. Он даже не сомневается, что мы найдём Яшку. В посёлок уже приехали волонтёры, с ними прочёсываем лес. Время тянется слишком медленно, с каждой минутой снова начинает нарастать паника. В такие моменты тянусь к Платону, и он крепко сжимает руку. Никаких слов не хватит, чтобы передать наш страх.

— Мы обязательно его найдём, — говорит он твёрдо, но с каждой минутой надежда тает. Снова начинает колотить, хотя пытаюсь держать панику под контролем. Уже далеко за полдень, начинают собираться тучи, когда по рации передают: нашли. Несёмся через лес, сломя голову, сердце выскакивает из груди. Вот он, мой малыш, в пледе, пьёт воду и выглядит совершенно спокойным. Видит нас и… бросается к Платону. Обнимает за ноги так крепко, что он с трудом отрывает, берёт на руки.

— Ну, зачем ты так, медвежонок? — бормочет Платон, и я отчётливо слышу слёзы в голосе. — Перепугал всех, маму чуть с ума не свёл.

Глотаю комок, перегородивший горло, прижимаю к нему ладони. Слёзы безостановочно катятся, встречаюсь глазами с Яшкой, он тоже плачет.

— Я… я не хочу, чтобы вы разводились, — говорит он, судорожно икая, и сильнее обнимает Платона. — Пожалуйста, папочка, не уходи.

— Не уйду, никуда от тебя не уйду, — отвечает Платон, пряча лицо в его волосах. Не выдержав,

обнимаю обоих, не обращая внимания на людей вокруг. Сейчас мы — семья, единое целое, даже если уже разделены напополам, своими объятьями пытаемся удержать распавшийся надвое брак. Потому что Яшка — то, что склеивает его, пусть ненадолго, но крепко.

До дома Платон не отпускает сына, несёт на руках, слушает рассказ, как Яшка ушёл на рассвете, как хотел дойти до трассы, назвать наш адрес первому, кто остановится, и отправиться туда ждать папу. Хотел уговорить не бросать нас. Видимо, до моего рассказа про беременность он не дослушал, что к лучшему. После теста расскажу.

— А если бы остановился нехороший человек? Если бы он тебя украл? — Платон вздыхает. — Ты ещё и телефон дома оставил, почему?

— Забыл, — сопит Яшка. Засыпает на его плече, и, когда на встречу из дома бежит бабушка, уже не добудиться.

— Всех перепугал, — причитает она, пока укладываем и укрываем. — Думала, сердце остановится.

— Главное, что сейчас он в порядке, — выдыхаю. Ноги дрожат, опускаюсь на диван, слабость разливается по телу. Отдача приходит и превращает мышцы в желе. Усталость дикая, ничего не

хочется, только лежать.

— Поспи, — как чувствуя, Платон кладёт руку на плечо. — Ложись тут, рядом с Яшкой, и поспи.

Оба просыпаемся к вечеру, глажу мягкие волоски на макушке, не знаю, что сказать, просто молчу.

— Мам, ты больше совсем не любишь папу? — шепчет Яша. — Прямо совсем-совсем?

За это время пережила весь доступный человеку спектр эмоций, от любви до ненависти и

равнодушия, но всё равно не могу твёрдо ответить на простой вопрос. Люблю ли Платона до сих пор? Наверное, нет. Наверное, давно уже не было тех чувств, с которыми выходила замуж. Но привычка, общие воспоминания, переживания, проблемы и радости вылепили другое чувство, может, именно оно и приходит, когда долго живёшь вместе.

— Я очень-очень люблю тебя, медвежонок, — тоже шепчу. — И папа тебя любит. Что бы ни происходило между нами двумя, ты — наш самый главный человечек.

— И ради меня вы не будете разводиться?

— Мы уже развелись, родной. И скоро будем жить в новой квартире, и папа тоже.

— Ты найдёшь себе другого мужа, да?

Когда сын успел так вырасти? Я, конечно, не считала его малюткой, он смышлёный, но как-то не думала, что настолько.

— Может быть найду. Но папа останется папой, это никогда не изменится.

— У Марины из садика папа ушёл и больше не приходит. И у Толика тоже.

— Твой папа не исчезнет. — Платон входит в комнату и присаживается на край дивана. — Я очень тебя люблю и никогда не пропаду, обещаю.

Почему-то я ему верю. Все сомнения в том, будет ли Платон участвовать в жизни сына, в этот момент растворяются. В тишине, повисшей между нами, чувствуется доверие, которое, как казалось, между нами давно потеряно.

Егор

Возвращаюсь в Москву с тяжёлым сердцем. Раздрай не проходит, меня мотыляет от радости до паники, никак не получается сконцентрироваться. Слова Леси сослужили плохую службу, постоянно думаю, насколько готов к семье. С Ядвигой списывались каждый день, но позвонил ей только раз.

Разговоры натянутые, ни о чём. Спрашивал о самочувствии, и только. Не знаю, что ещё ей сказать, кроме обсуждения рабочих моментов. На расстоянии появилась возможность посмотреть на наши отношения со стороны. Неужели так просто отдам Ядвигу Платону? Но и удержать, если решить уйти, не смогу — гордость есть, и второй наш разрыв, чувствую, переживу гораздо проще.

Желание переросло в любовь стремительно, но в любовь ли? Никак не получается до конца

разобраться в себе. Наша история закрутилась спонтанно, я буквально рухнул в чувства, которых никогда раньше не испытывал. Ядвига — женщина, с которой хотел бы создать семью, но, если

ребёнок от Платона… Как тогда быть? Воспитывать и надеяться, что когда-нибудь она родит нашего общего малыша? А если не захочет? Какое будущее может быть тогда? Мало того, что воспитывать чужого ребёнка, так ещё и Платон постоянно будет маячить. Хотя он и так будет, ведь у них есть сын.

Почему всё так сложно⁈ Хотел постепенно познакомиться с Яшей, влиться в его жизнь, а

получается, врываюсь буквально с ноги. Не представляю, что будет чувствовать ребёнок, как будет себя вести со мной. Слишком много вопросов, ответы на которые невозможно дать, только прожить и узнать самому. Чем чаще их задаю, тем больше хочется проснуться в мире, где всё по-прежнему: Ядвига не беременна, на пороге развода, и у нас полно времени на осмысление.

Уже в Москве узнаю: её положили на сохранение. Мысль о том, что выкидыш может стать самым естественным выходом из положения, у самого вызывает тошноту. Еду в больницу, ищу в себе страх за возможную потерю ребёнка, но внутри только страх за Ядвигу. Слишком слабый у неё был голос, когда трубку взяла. Сложилось ощущение, что ей даже разговаривать сложно. А когда вижу её, белее простыней, осунувшуюся, страх подпирает кадык и сжимает горло. Осторожно кладу букет на кровать — на тумбочке и на полу уже стоит несколько, даже гадать не буду, от кого.

— Почему сразу не сказала, что попала в больницу? — мягко упрекаю, беру за руку — холодная и влажная.

— И что, ты бы прилетел раньше? — она слабо улыбается и пожимает пальцы в ответ. — Ничего страшного, просто давление сильно скачет, пока не нормализуют, буду лежать. Это просто Яшка напугал, перенервничала.

— Как напугал? Ты мне не рассказывала, — хмурюсь, присаживаюсь на край кровати.

— Когда узнал, что мы развелись, ушёл из дома. Искали по лесу с волонтёрами.