С самого начала решение изменить в ответ было правильным. Все сомнения отпали, осталась уверенность в том, что поступаю так, как должна поступить по-справедливости. Паркуюсь у дома и, не задерживаясь, выхожу. Чтобы попасть в подъезд не нужен ключ, достаточно кода, который дал Егор. Поднимаюсь на седьмой этаж, воскрешая перед глазами лицо, которое как под копирку повторяет сотни похожих: пухлые губы, впалые после удаления комочков Биша щёки, идеально набитые брови. Гордость и уязвлённое самолюбие вскипают внутри. Решительно прохожу через мраморный холл, на этаже всего три квартиры. Останавливаюсь у средней, перед дверью — пышная шефлера в небольшом горшке. Взгляд падает на неё, а вместе с ним падает сердце. Летит в самый низ живота, и ниже, в пятки. Пока не передумала, жму на звонок, и решимость рассыпается вдребезги.

Ещё не поздно сбежать. Егор до сих пор не открывает, и я почти делаю шаг, но дверь распахивается, и отступать поздно. Он успел переодеться, волосы до сих пор слегка влажные. Костюм сменили просторные штаны и футболка, ноги босые, на них смотрю в первую очередь. Красивые ступни, идеально ровные пальцы. Выглядит интимно и почему-то волнующе.

— Пришла, — выдыхает он и отступает в сторону.

— Я же сказала, что хочу, — отвечаю, а у самой голос дрожит. Что я здесь делаю⁈

— А смотришь так, словно боишься, что я тебя съем.

Его улыбка освещает всё вокруг. Егор даже не пытается скрыть, как счастлив, что я здесь. Стыд щекочется в солнечном сплетении. Прогоняю его: с самого начала речи о чувствах не шло, он — взрослый мужчина, не наивный мальчишка, которого совратила большая тётенька.

— Не боюсь. Просто… немного не по себе.

— Почему? — склонив голову набок, Егор смотрит, как разуваюсь. Спохватившись, помогает снять пальто. Не сдержавшись, склоняется к шее, ведёт по ней носом. Приятно, но нервозность снять не помогает.

— У меня такое впервые.

— Понимаю, — тихо фыркает на ухо, шепчет: — У меня тоже.

— Что, никогда не приводил домой девушек? — смотрю через плечо. Ухмыляется:

— Не настолько впервые. — Отпрянув, продолжает: — Но меня не покидает чувство, что ты купила, как мальчика на ночь. Правда, не знаю, чем заплатила или чем будешь платить. В любом случае, я согласен на любую цену.

Его искренность обезоруживает и в чём-то расслабляет. Вместе проходим в гостиную, дальше — на кухню. На столе стоит бутылка вина, фрукты и сыр на тарелках.

— Ты, наверное, голодная, — говорит, извиняясь. — Но холодильник обычно пустой, только необходимое. А что заказать — не смог определиться. Что ты любишь?

— Всё.

Вижу — нервничает. Чем сильнее нервничает, тем спокойнее становлюсь. Непривычно видеть его, обычно рассудительного и холодного, таких растерянным. Пока разливает вино, осматриваюсь: квартира раза в три меньше нашей, но ему, одному, наверное, больше и не надо. Тут уютно, мне нравится.

— Держи. — Егор протягивает бокал, берёт свой. — За встречу.

— За встречу, — хмыкаю: совсем недавно виделись.

— Я… не знаю, что ещё тебе предложить… — начинает он, отводя глаза. — Посмотреть фильм? Предложить принять душ? Или?..

Нервозность передаётся и мне, начинает потряхивать. Отставляю бокал, делаю шаг, кладу руку на грудь — там бешено стучит сердце. Егор отчётливо сглатывает, провожу указательным пальцем по шее, задевая кадык. Поднимаю глаза.

— Или.

Он резко выдыхает, словно разжимается плотно сжатая пружина. Со стуком ставит свой бокал и с силой прижимает к себе. Ладонь ложится на щёку, губы к губам, несдержанно, с тихим протяжным стоном. Обвиваю шею, заставляя не думать ни о чём, кроме этого момента. Отвечаю короткими влажными поцелуями, позволяя теплу постепенно разлиться по телу. Как же странно чувствовать чужие руки на талии, ягодицах. Сгорать от чужого дыхания, позволяя нетерпеливым рукам стаскивать пиджак и расстёгивать блузку. Губы проходят над кромкой лифчика, кожу покалывает от почти невесомых прикосновений. Егор вдруг замедляется, бережно обнимает и вдруг подхватывает на руки. Так смотрит, что внутри всё переворачивается.

В спальне опускает сразу на кровать, смотрит, тяжело дыша. Медленно ведёт кончиками пальцев от ключиц вдоль расстёгнутой рубашки, чувственно, нежно. Накрывает ладонью живот, внутри начинает печь. Коленом упирается в матрас и выдыхает:

— Ты даже не представляешь, какая красивая.

Остро колет: почему Платон давно перестал это говорить? Когда я стала для него нежеланной настолько, что полез на надувную куклу? Гоню эти мысли, но они горчат на губах. Эту горечь Егор, словно почувствовал, собирает поцелуями, отвлекая. Раздевает неторопливо, а с себя сбрасывает одежду в несколько рваных движений. Горячий. Ложится сверху, и я чувствую, как начинаю плавиться. Отвлечься до конца не получается, но мне приятно ощущать его тяжесть на себе, его широкие ладони, скользящие по талии, сжимающие грудь. Смотрю на тёмную макушку, пока он покрывает поцелуями грудь и живот, поглаживаю плечи и отстранённо думаю: это чувствует Платон, когда занимается сексом без любви? Возбуждение, которое не касается ни души, ни сердца.

А Егор весь дрожит, чувствую, как сокращаются мышцы от моих коротких прикосновений. И дышит надсадно, целуя везде, где может дотянуться. Шире развожу ноги и тяну на себя. Не хочу этих прелюдий, хочу грубого, жёсткого секса, чтобы ни единой мысли в голове не осталось. В его глазах полыхает пламя, невольно зажигаюсь нетерпением, надавливаю пяткой на поясницу. Я не невинная девочка, которую надо долго готовить, и сейчас необходимо только одно — почувствовать его внутри. Другого мужчину. Егор достаёт презерватив из-под подушки, коротко усмехается в ответ на мой вопросительный взгляд. Прерывисто говорит, раскатывая по члену:

— Знала бы ты, сколько я их по квартире попрятал.

— Потом узнаю, — отвечаю, подаваясь к губам.

Он входит медленно. Даёт привыкнуть и тут же срывается, так, как надо — резко, с оттяжкой. Каждое движение выбивает воздух из лёгких и мысли из головы. Наконец не остаётся ничего, кроме желания двигаться навстречу. Закинув обе ноги себе на плечо, Егор садится, коротко целует щиколотку, ведёт по ней губами и плавно двигает бёдрами. Ощущения зашкаливают, тепло начинает нарастать внутри. Прикрываю глаза, проваливаясь в наслаждение, ахаю, когда он широко разводит ноги, пропускает руки под коленями и складывает пополам. Глубоко, хорошо… безумно хорошо…

— Быстрее!.. — прошу, задыхаясь, и прижимаю к себе, чтобы зазора не осталось. — Ещё!.. Так, да!

Егор глухо стонет, ускоряясь, и я окончательно перестаю соображать. Кончаю, громко вскрикивая, крепко сжимая его внутри. Чувствую ответную пульсацию и постепенно расслабляюсь.

Переводим дыхание, разметавшись по кровати. Смотрю на широкую улыбку, улыбаюсь в ответ.

— А теперь можно подумать, что поесть, — говорю, отдышавшись. — Давай что-нибудь азиатское. Хочется острого.

Егор уходит за телефоном, потягиваюсь и вдруг замираю. Только что изменила мужу и почему-то ничего при этом не чувствую: ни раскаяния, ни удовлетворения от свершившейся мести.

Платон

Она реально это сделала — не пришла ночевать! Думал, на понт берёт, хуй там! Уложив Яшку, расхаживаю по квартире и постоянно смотрю на часы. Ближе к полуночи понимаю — не придёт. Куда понесло, с кем осталась? Блефует. Никакого мужика нет и быть не может. Просто осталась где-то в гостинице, как два дня назад, когда из дома выскочила на ночь глядя. А если нет? Если прямо сейчас с кем-то… Блядь! Останавливаюсь посреди спальни, смотрю на кровать. Не верю. Почему внутри так паршиво? Тру грудь, чтобы избавиться от этого чувства, но только хуже становится. Моя Ядвига не будет раздвигать ноги перед другими мужиками. Никогда не опустится до… До чего? На дно, куда добровольно опустился? Это она чувствовала, когда узнала про мои измены? Но они же ничего не значили и не значат!

Даже беременность Лили — хуйня вопрос, решаемый. Захотела рожать — пусть рожает, но тесту до сих пор не верю. Не первый год в игре, правила знаю, никакого незащищённого секса у нас не было, а в сказки о залёте от спермы в презервативе не верю. Пусть сколько хочет пиздит, как ребёнок родится, повторю тест. В лаборатории тоже ошибиться могли.