- Насколько я могу судить, это случилось в ресторане »У Джоуи. - Это был бар и гриль с не слишком разборчивым отношением к клиентам. Джоуи был предприимчивым владельцем. Он позволял дилерам вести бизнес на своей территории, пока они вели себя тихо и отстегивали ему по кусочку. Я помню, как входила в двери, отбиваясь от какого-то отморозка. Кажется, его звали Курт. Неважно. Кажется, я вышла на улицу, и, полагаю, именно там меня и настиг кормщик. Помню много мигающих огней и сирен, так что, думаю, я была не одна такая. После этого все было как в сером тумане, пока я не очнулась в герметичной белой комнате со стеклянной стеной, капельницей в каждой руке и больной шеей.
- Время от времени в комнату заходили люди в масках - медсестры, врачи или кто-то еще, и всегда в сопровождении солдата в полном боевом снаряжении, направляющего винтовку прямо мне в голову. Я была привязана к кровати, не могла ни двигаться, ни говорить, потому что на моем лице была эта штука, похожая на намордник. Я заметила, что медики избегали смотреть мне в глаза, но что это было - вина или страх, я так и не узнала. Я думаю, что это было чувство вины, потому что они сделали мне больно, милая. Это дерьмо, которое они закачивали в мои вены, словно кислота, прожигающая путь через каждый уголок моего тела. Я много кричала, умоляла дать мне обезболивающее, насколько позволял намордник. Я отчаянно пыталась заставить кого-нибудь из них сказать хоть что-нибудь, но они не говорили. Ни разу.
- Понятия не имею, сколько это продолжалось. Может быть, неделю или месяц, но через некоторое время боль уменьшилась, стала такой, что ее можно назвать управляемой. И я почувствовала себя... другой. Сильнее. Я напрягалась, пытаясь справиться с ремнями, приковывающими меня к кровати, но это было бесполезно. Но теперь я почувствовала, что они поддаются, совсем чуть-чуть. Я остановилась, не желая давать им знать. Потому что, хотя мое тело явно претерпело изменения, мой разум тоже. Внезапно мне показалось, что я вижу все. Каждую пору на нескольких сантиметрах кожи над масками медиков. Каждую бисеринку пота и крошечный волосок. И дело было не только в деталях, но и в том, как они двигались. Я обнаружила, что мне больше не нужно, чтобы они говорили со мной, потому что они как будто говорили каждым своим жестом. Гнев, раздражение, влечение. Все было так, словно над их головами плавали мыльные пузыри.
- А потом был запах. Сначала он был отвратительным. Комнату каждый день чистили и дезинфицировали, но она все равно воняла. Химикаты смешивались с потом людей, и каждый из них рассказывал свою историю. Я могла определить, у кого из медиков менструация. Я могла сказать, кто из них занимался сексом накануне вечером. Что они ели на завтрак. И чем больше я чувствовала их, тем менее отвратительными становились эти ощущения, а вскоре они стали похожи на новый наркотик. И самым пьянящим из них был страх. С каждым днем от них воняло все сильнее и сильнее. Я понятия не имела, что происходит за стенами этой комнаты, но их вонь и их движения говорили мне о том, что там действительно творится, и времени у них в обрез.
- Боль все еще была сильной, капельницы все еще болели, но к этому времени я обнаружила, что могу справляться с ней без криков. Голод был частым гостем, но каждые два дня они добавляли в капельницу пакет плазмы, и все проходило. Я начала понимать, насколько плохо обстоят дела в этой палате, когда одна из медсестер, прикреплявшая пакет, упала на колени и разрыдалась. - Это так чертовски бессмысленно и жестоко, - услышала я ее слова, когда солдаты потащили ее к выходу. Она больше не вернулась, и я заметила, что с каждым днем людей по ту сторону стеклянной стены становилось все меньше. Сначала их было около дюжины. Через некоторое время осталась примерно половина. Вскоре после этого остался только один. В отличие от остальных, на нем не было ни белого халата, ни спецодежды, ни униформы. Просто хорошо сшитый костюм. Ему было около пятидесяти, у него была короткая седая борода и пронзительные голубые глаза. Такие, что кажется, будто они смотрят на тебя. Только он смотрел не на меня, а на него. Я не чувствовала его запаха через стекло, но я могла его видеть. Увидела его своими новыми глазами, и хочешь знать, что я увидела, милая? В нем не было страха, только похоть и зависть. Он словно светился, потребность в нем была такой же яростной, как в выпивке или наркотиках. Он хотел того же, что и я.
- Я измеряла время промежутками между сном, но сон - это не совсем то, что было. Это больше походило на кому - период полного небытия, а затем внезапное пробуждение, без сонливости, головной боли или необходимости помочиться. Поначалу это было довольно неприятно, но потом я привыкла. В общем, я начала считать количество снов в голове, и оказалось, что с момента, когда Костюмчик исчез за стеклом, до того, как он появился в моей комнате, прошло пять. Уверен, что все это время я оставалась в одиночестве. Меня действительно оставили. Каким бы ни был этот эксперимент, он, похоже, утратил свою важность. Мои капельницы опустели, а голод усилился. Я по-прежнему спала коматозным сном, но чувствовала, что теперь он стал длиннее, каждое пробуждение короче, а голод острее. Позже я поняла, что это особенность... того, что я есть. Если мы не можем найти добычу, то спим глубоким сном, пока она не появится. Что-то вроде спячки. Так что я понятия не имею, сколько времени я пролежала, пристегнутая к кровати, пока меня не разбудила вонь Костюмчика. Он вонял как человек, который не мылся хрен знает сколько времени, запах подмышек и промежности. Это был, наверное, самый чудесный запах, который я когда-либо знала.
- Я напряглась, пытаясь справиться с ремнями, и обнаружила, что мои зубы стали намного больше, чем несколько секунд назад. Костюмчик должен был бы испугаться, но он продолжал стоять надо мной, и в нем пылало страстное желание. Позвольте представиться, моя дорогая, - сказал он. Ранульф Вайсерман, к вашим услугам.
- Никогда, черт возьми, не слышала о вас, - сказала я, но это прозвучало как рычание, когда я дернула головой, пытаясь укусить его, несмотря на намордник. Но он все равно не испугался.
- Я создал много вещей в своей жизни, - сказал он мне. Но ни одна не была так прекрасна, как ты. Ты - настоящее чудо, моя дорогая. Единственное, которое я видел за всю жизнь поисков.
- Затем он улыбнулся, расстегнул мои ремни, и я швырнула его через всю комнату, словно он весил не больше тряпичной куклы, а я - едва ли сто фунтов в самом тяжелом состоянии. Я швырнула его достаточно сильно, чтобы в стене из стекла появилась трещина, и услышала, как ломается множество его костей, а затем оказалась на нем, разрывая костюм и рубашку, чтобы добраться до шеи. Он должен был быть чертовски вкусным.
Рианна замолчала, опустив взгляд на Трикса. Голова собаки покоилась на коленях Рианн, брови были изогнуты, а уши прижаты, словно она чувствовала беду. - Не смогла, - сказала Рианна, поглаживая шерсть на шее собаки. - Не знаю, почему. Я была так голодна, а он так вкусно пах. Но я не смогла. Даже зубы впились в его шкуру. Но я отпрянула. Самое странное, милая, что он лежал там, сломанный и истекающий кровью, и умолял меня сделать это. - Пожалуйста. - Он говорил это, цепляясь за мою ногу, плача и отчаиваясь. На этом я его и оставила.
- После этого все стало туманным. Возможно, это был голод или последствия всего того дерьма, которое они вливали в мои вены, но в основном все было как в тумане. Я помню, как бежала через пустое здание. Все, кто там работал, съебались, бумаги и оборудование были разбросаны повсюду. Во внешнем мире стояла куча армейских грузовиков и забор, а за ним - лес. Я бежала и бежала по деревьям, не уставая, и остановилась только тогда, когда голод стал слишком сильным. На какое-то время я снова погрузилась в коматозный сон. Когда я проснулась, то стояла над трупом оленя с вырванным горлом и больше не хотела есть. Я долго бродила по городу. Путаница была такой сильной, что я не понимала, где нахожусь, и все вокруг выглядело и ощущалось странно, словно я приземлилась на другой планете.
