Аврелий оттолкнул ее и бросился к столу, где без чувств лежал юноша.

Первое впечатление было обнадеживающим: рана зияла на плече и, если повезет, могла не задеть легкое.

Шумные посетители толпились вокруг раненого, кто встревоженный, кто заинтригованный происшествием. Кто-то уже пытался промыть рану, поливая ее вином.

Аврелий не стал терять времени и приказал с величайшей осторожностью перенести Рубеллия на свои носилки.

С тяжелым вздохом измученные африканцы снова поднялись на ноги.

Вскоре сенатор и его свита уже стучали в деревянную дверь на Викус Капитис Африке, над которой висела вывеска с изображением Гигиеи.

— Это серьезно? — спросил сенатор у Мнесареты, которая внимательно осматривала рану.

— Похоже, нет. Лезвие вошло глубоко в мышцу, но, думаю, жизненно важные органы не задеты.

Женщина отдала короткий приказ Апеллию, и тот удалился.

Аврелий краем глаза увидел, как тот склонился над хирургическими инструментами, и на миг ему показалось, что он уже был свидетелем этой сцены.

Пока помощник возвращался, держа щипцами большой комок чесаной шерсти, патриций внимательно его изучал, не в силах вспомнить, где же он его видел.

Помощник передал шерстяной тампон Мнесарете, та смочила его в бурой жидкости и уверенными движениями принялась очищать рану.

— Acopo encrista! — приказала она затем.

Послушный Апеллий извлек из ларца шкатулку слоновой кости, разделенную внутри на равные ячейки, в которых лежали твердые брусочки разного цвета и плотности.

Аврелий наблюдал, как он выбрал один из них и подошел к жаровне, чтобы расплавить его на огне.

На каждом бруске было вырезано название препарата и инициалы лекаря.

Размягчив массу, помощник тщательно вымыл руки и занял место рядом с Мнесаретой у ложа, где все еще без сознания лежал раненый.

Женщина-лекарь отдала ему несколько коротких указаний, а затем отошла со словами:

— Припарку я приготовлю сама, Апеллий.

Аврелий последовал за ней в глубь комнаты.

— Но почему он не приходит в себя? — обеспокоенно спросил он.

— Помимо раны, он получил еще и сильный удар по голове. Я и не пыталась привести его в чувство. Ему же лучше оставаться без сознания во время перевязки — это избавит его от опия! — объяснила Мнесарета, смешивая какие-то вещества в ступке.

— А что это за клейкая масса, которой его смазывает Апеллий?

— Это акопо, смесь гусиного жира, костного мозга, воска, меда и смолы, разведенных в касторовом масле. Она поможет глубже очистить рану, которую я уже промыла уксусом.

Аврелий открыл было рот, чтобы спросить что-то еще, но женщина его опередила.

— Я должна попросить тебя не стоять так близко к операционному столу, Аврелий, и твоего друга это тоже касается, — сказала она, указывая на Флавия, который, прибежав за носилками, вошел в амбулаторию без единого слова и теперь как завороженный смотрел на бесчувственное тело своего бывшего собутыльника. — К ранам можно прикасаться только чистейшими руками и инструментами, — властно добавила она, размешивая густой желтоватый крем. — Ты закончил? — спросила она затем у помощника и, получив утвердительный кивок, взяла деревянную лопаточку и принялась смазывать внутреннюю часть разорванной мышцы. — Что-то не так с этими ссадинами, — бормотала она, словно говоря сама с собой, — они слишком сухие и темные, и крови почти нет!

Она еще раз внимательно осмотрела края раны, а затем, закончив смазывать, закрыла ее несколькими быстрыми стежками.

Лишь после этого она занялась головой, где не очень большая гематома указывала на место удара тупым предметом.

— Теперь подождем, пока он очнется, — спокойно сказала она, снимая фартук.

— А ты тем временем объяснишь нам, что случилось, — приказал Аврелий Флавию. — И постарайся быть убедительным!

— Я шел к Оппии, когда мне показалось, что я разглядел вдалеке Рубеллия. Не думаю, что он меня видел: он шел, опустив голову, словно не хотел, чтобы его узнали. Я на миг остановился, чтобы присмотреться, потому что не был уверен, что это он. Ночь была темная, а я находился на другой стороне площади. В этот момент на него набросилась какая-то тень, что-то черное, неясное. Я видел, как они борются, и попытался добежать до них. Рубеллий, знаешь ли, не очень силен в рукопашной.

— И ты, великодушный, бросился его спасать! — с сарказмом прокомментировал Аврелий.

— Он упал, пока я бежал к ним, — продолжал Флавий, не обращая внимания на намек на его общеизвестную трусость. — Когда нападавший меня увидел, он пустился наутек. Тогда я поднял Рубеллия на руки и отнес к Оппии, а потом побежал искать Демофонта, который живет неподалеку, но не застал его дома. Тем временем я послал к тебе Эхиона, ведь ты просил тебя известить…

Аврелий взвешивал рассказ, пытаясь понять, насколько он правдоподобен. Он ни на грош не верил в храброе вмешательство Флавия, но был готов допустить, что юнец все же удосужился его предупредить, вероятно, встревоженный его подозрениями насчет болезни отца.

В общем и целом, его версия событий, с некоторыми поправками, могла даже оказаться правдой.

Разве он сам не боялся, что Элеазар найдет Рубеллия раньше него?

— Ты узнал человека, который на него напал?

— Нет, но, когда он убегал, я заметил, что у него очень длинные волосы или что-то на голове, вроде покрывала. Не обычный капюшон и не шляпа.

«Еврейский головной убор», — подумал патриций.

Развеваясь от ветра при беге, он мог показаться распущенными волосами.

Как только Рубеллий очнется, он подтвердит обвинение, и Элеазару уже не будет спасения.

Иудеев, покушавшихся на жизнь римского гражданина, ждал крест.

Так вот плод его колебаний. Не в силах решить, защищать ли того, кто пострадал от несправедливости, или юношу, что невольно ее причинил, Аврелий упустил ситуацию из-под контроля и погубил их обоих.

Но для Рубеллия еще была надежда.

В этот миг с ложа, на котором лежал юноша, донесся тихий звук.

«Просыпается!» — взволнованно подумал патриций, подходя ближе.

Глаза юноши были все еще закрыты. Мнесарета приподняла ему веко, обнажив белоснежное яблоко, где сузившийся зрачок был едва виден у самых слипшихся ресниц.

Однако дыхание раненого не показалось ему ровным. Что-то было не так. Это было очевидно даже для его неискушенного слуха, и, когда он поднял взгляд, обеспокоенное выражение лица Мнесареты подтвердило его сомнения.

Рубеллию вовсе не становилось лучше. С его посиневших губ срывался неразборчивый хрип.

— Что происходит? — взволнованно спросил патриций у женщины-лекаря, которая, не отвечая, суетилась вокруг раненого, пытаясь нащупать его сердце.

Прижав ухо к груди юноши и закрыв глаза в напряженной попытке сосредоточиться, Мнесарета казалась гипсовой маской.

Затем она резко выпрямилась, стараясь совладать с волнением, и принялась массировать грудь Рубеллия, чередуя медленные движения с сильными ритмичными нажатиями.

Хрип становился все громче по мере того, как юноша терял силы.

— Держите его! Апеллий, сюда, скорее! — крикнула женщина-лекарь двум мужчинам, ошеломленно смотревшим на происходящее.

Рубеллий судорожно дернулся, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха.

Аврелий крепко схватил его за плечи, не обращая внимания на повязку, пока помощник пытался уложить его на операционный стол.

Флавий ошарашенно смотрел на них, не в силах пошевелить и пальцем.

Мнесарета подбежала за фиалом и разломила его под ноздрями уже обессилевшего пациента.

Тщетно. С последним всхлипом, зловещим, как сам голос смерти, Рубеллий безвольно обмяк на ложе.

Женщина-лекарь тяжело вздохнула и закрыла глаза.

Апеллий приподнял веко раненого над уже невидимым зрачком, затем с состраданием опустил его.

— Он умер? — спросил Аврелий, уже зная ответ.

Женщина молча кивнула.

— Но как это возможно? Ты же сказала, что рана несерьезная! — Сенатор с трудом сдерживал гнев.