Машина свернула в новый жилой квартал. Утренний воздух казался слишком чистым, почти стерильным. Узкие дорожки были выметены, как в каталоге, ни бумажки, ни случайной кляксы. Пахло дорогой мебелью из шоу-рума, мокрым асфальтом и тяжёлым парфюмом, который идёт в комплекте с безупречными фасадами.

В динамике негромко прозвучало «Пункт назначения справа».

Александр притормозил у низкого забора. За ажурными прутьями тянулись кусты гортензий. Светло-бежевый дом с высокими окнами и белыми шторами смотрелся образцово, аккуратная терраса, идеальная плитка. Марина задержала дыхание. В этих деталях не было ничего личного, будто дом строили не для жизни, а для чужих взглядов.

Пока Александр глушил мотор, она изучала фасад, выискивая хоть один человеческий след, забытый веник, перекошенный горшок. Ничего. Одна правильность.

— Приехали, — тихо сказал Александр, глядя вперёд.

Марина не сразу расстегнула ремень, словно откладывая момент выхода. Сердце стучало ровно, но глухо, она остро почувствовала себя лишней, как будто вторгалась на территорию чужой, хотя и знакомой, жизни.

Они молчали. Александр смотрел на дорогу, Марина считала вдохи, чтобы спрятать дрожь в голосе. Даже дверца открылась тише обычного, будто сам воздух здесь требовал не нарушать приличий. Они вышли почти одновременно. Он первым, она следом, прижав к себе сумку. Тишина была такой плотной, что звук шагов по плитке казался громким.

У самой двери Александр чуть замедлил шаг, чтобы не оказаться впереди Марины. Она машинально поправила прядь волос, вдохнула чуть глубже, пытаясь не выдать своего волнения, и нажала на звонок.

Дверь открылась почти сразу, будто за ней уже ждали. На пороге стояла женщина чуть старше тридцати, ухоженная, с мягкими, золотистыми волосами, в светлом халате и тонких тапочках. Её звали Кристина, и Марина сразу узнала это лицо, открытое, чуть усталое, с ускользающей улыбкой и внимательными глазами.

В эту секунду в животе у Марины всё сжалось. Кристина не была самой яркой из всех девушек, что мелькали в окружении Дмитрия, но именно она дольше всех задержалась рядом, та самая, о которой всегда говорили вполголоса.

Кристина мгновение растерялась, увидев на пороге Марину, а затем, словно собравшись, кивнула, выдав спокойную, даже немного вежливую улыбку.

— Здравствуйте… Вы, наверное, за вещами Дмитрия?—Голос чуть дрогнул, и взгляд скользнул на Александра.

Александр хмуро посмотрел на неё, всё ещё не понимая, к кому они попали.

— Ольга Николаевна сказала… — начал он.

— Да, я всё приготовила, — перебила Кристина, приглушённо, почти по-деловому. Она отступила, пропуская их в холл. — Заходите, пожалуйста.

Марина, не глядя на Александра, шагнула первой. Её взгляд на миг пересёкся с Кристининым, и в этой немой паузе сразу стало понятно, обе знают, кто есть кто. Одна жена, другая любовница, но сейчас обе вынуждены играть чужую роль, деловую, взрослую, тихо униженную.

В холле пахло вкусным освежителем и дорогим кремом. Всё вокруг было слишком правильным, слишком уютным и от этого ещё более неуютным. Александр снял куртку, огляделся, всё ещё пытаясь прочесть ситуацию по лицам двух женщин. Он машинально кивнул Кристине, и только потом мельком взглянул на Марину, но ничего не сказал. Марина всё поняла без слов, а Александр только начинал догадываться, сегодня им предстоит собрать не просто вещи, а чужие следы, которые невозможно аккуратно упаковать в коробку.

Кристина проводила их в гостиную, по осеннему светлую, с аккуратно разложенными подушками на диване и вазой с искусственными розами.

— Чаю? Воды? — спросила Кристина, чуть прижимая ладони к халату.

— Спасибо, не нужно, — ответила Марина.

— Воды, если можно, — вставил Александр, будто спасая паузу.

Кристина принесла стакан, поставила на стол и, стараясь говорить ровно, показала на коробки.

— Вот костюм… часы… пара документов, что были у него здесь… пару книжек он оставлял. Фотографии я… не стала класть. Подумала, так будет правильнее. — Она неловко улыбнулась.

— Кладите всё, что считаете нужным. Если что-то… личное — оставьте себе. Мне бы не хотелось вам причинять лишнюю боль.

Кристина на миг удивлённо подняла глаза.

— Спасибо. Вы очень деликатны.

Александр присел на край дивана, по-деловому уточнил.

— Коробки тяжёлые? Машина у ворот, я вынесу.

— Вторая — тяжёлая, — призналась Кристина. — Там книги и пара пластинок… Он упрямо таскал сюда свой проигрыватель, говорил, что по-настоящему отдыхает только под старый джаз.

Она усмехнулась коротко и почти сразу опустила взгляд.

Марина молча протянула руку к рулону скотча, заметила, как на полке ровно стоят две одинаковые кружки, и чуть прикусила внутреннюю сторону щеки. В этом доме каждый предмет будто подтверждал чужую привычную жизнь.

— Простите, — Кристина заговорила быстрее, чем хотела. — Всё это… странно. Он всегда уверял, что всё под контролем: работа, деньги, дом… даже… — она осеклась, сдержала раздражённый вздох. — Я не сразу поняла, как теперь будет. Здесь всё — его заслуга. Этот дом, мебель… Думаю… я всё это потеряю.

Она сказала это без слёз, в голосе больше страха и обиды, чем горя. Марина кивнула вежливо, но не более того. Между строк читалось достаточно.

— Мы заберём вещи и не задержим вас, — сказала Марина.

— Вы… держитесь. Наверное, вам тяжелее всех. — Но в её тоне Марина различила невысказанное, “Почему вы так спокойны? Как вам удаётся всё это выносить?”

Марина спокойно смотрела в окно, чтобы не встречаться взглядом.

— Все держатся, как умеют.

Никаких сцен, никаких разборок, только тихая, взрослая усталость двух женщин, которых связывал один и тот же человек, но совершенно разная жизнь.

Когда они вышли, Кристина закрыла за ними дверь чуть быстрее, чем было принято. На улице уже вовсю пахло мокрой осенью, опавшие листья липли к ботинкам, воздух был холодным и свежим, но не приносил ни облегчения, ни забвения.

Марина прижимала коробку к груди, не поднимая глаз. Она шла к машине почти на автопилоте, чувствуя под кожей то самое старое раздражение, не на Кристину, не на Диму, а на саму себя. Ей очень хотелось быть той сильной женщиной, которой её считали снаружи, но сейчас она снова ощущала себя пустой, растоптанной, разбитой. Александр шёл рядом, иногда бросая короткие взгляды, не из жалости, а скорее из попытки понять, что происходит у неё внутри. Он был зол, растерян, и, как ни странно, впервые ему стало по-настоящему жаль Марину.

Когда они устроились в машине, Александр первым нарушил тишину.

— Я не думал, что всё вот так.

Он завёл двигатель, но не тронулся с места, продолжая смотреть вперёд.

— Ты держалась спокойно, — неуверенно сказал Александр, — я бы, наверное, устроил скандал или хотя бы наговорил лишнего.

— А я… если бы начала говорить, — Марина вздохнула, — боюсь, не смогла бы остановиться. И точно бы не простила себе этого.

Они молчали, и осень за окном медленно, хрустяще стелилась по двору. Машина тронулась с места, но, прежде чем выехать на дорогу, сказал уже совсем взрослым, хриплым голосом:

— Если захочешь всё это выбросить, я помогу. — Он криво усмехнулся. — Или сожгу вместе с тобой. Даже если придётся объясняться перед мамой.

— Спасибо, — коротко сказала она. — Просто… пока надо вынести.

Машина двинулась в сторону дома, и весь путь Марина думала не о Кристине, не о вещах, а о том, как странно и сложно быть взрослой, и всё равно надеяться, что когда-нибудь станет легче. Она крепче прижала к себе коробку с вещами Дмитрия. Её трясло не от холода, а от унижения. Даже сейчас, спустя все эти годы, она всё ещё играла роль, жены, удобного человека, который должен молча выполнять чужие поручения. Ольга Николаевна не сказала ни слова, когда дала адрес. Не объяснила, не смутилась. Просто отправила “забрать вещи сына” из дома той, о чьём существовании в семье было принято не говорить вслух. И теперь, Марина точно знала, что Ольга всё знала, принимала и в этом был не только расчёт, но и какой-то безразличный, отстранённый прагматизм. Главное чтобы правильный сын оставался идеалом. Главное чтобы ни одна сплетня не задела фамилию. Остальное неважно.