Толпа была самой разной, мужчины в дорогих пиджаках и кроссовках, женщины с ярко окрашенными волосами, блестящими серьгами, кружевными топами поверх кожаных курток. Кто-то с бокалом шампанского смеялся так, будто смеялся за пятерых, кто-то дымил в углу электронкой. Пары держались друг за друга, компании носились от барной стойки к танцполу.

Марина чувствовала себя выброшенной в океан. Вокруг всё слишком громко, слишком навязчиво. Она улыбалась, но внутри тонула в усталости. Даниэль держал её за талию почти всё время. Рука его не отпускала её, словно он боялся, что она растворится в этой толпе. Иногда он прижимал её к себе ближе, иногда целовал в висок, представлял знакомым громко и без стеснения.

— Это Марина. Моя Марина. Художник с потрясающим вкусом.

Он говорил это уверенно, словно ставил печать на каждом слове. И каждый раз, когда произносил «моя», её тело чуть сжималось, будто это слово было слишком тесным. Марина понимала, что он делает это не просто так. Он чувствовал, что между ними есть разрыв, даже если она молчала. И он действовал, обнимал дольше, целовал при всех, смелее шутил, громче смеялся. Как будто если достаточно раз показать, что всё под контролем, так оно и будет. Но этот контроль ощущался как маска. Словно он защищался от неё, от себя, от того, что они оба знали, но не произносили.

Она пыталась не замечать. Пила вино, смеялась на чьи-то шутки, кивала новым знакомым, танцевала вместе с Даниэлем. Но каждый раз, когда он обнимал слишком крепко, где-то внутри у неё росло чувство неуместности. Он словно торопился застолбить её, пока кто-то другой не подошёл. И чем больше он проявлял это напоказ, тем сильнее Марина ощущала внутри холод. Как будто он сам себе доказывал, что всё на месте. Что она его. Что прошлое, о котором он догадывался, не имеет значения.

Марина отошла к бару, много дыма и тепло от танцующих, удушало. Она подняла стакан к губам, но так и не сделала глоток.

Вода плеснулась в прозрачном стекле, отражая красный свет со сцены. Внутри же у неё пересохло так, словно она стояла не в шумном, переполненном людьми зале, а в пустыне. Она не сразу поверила глазам. Даже захотелось подумать, что это иллюзия, что она сама себе придумала. Что напряжение, накопившееся за весь вечер, разыграло воображение. Но нет. Он был здесь. Саша.

У стены, где свет ложился полосами, он смотрел прямо на неё. Не отводил взгляда. Рубашка сидела идеально, пиджак будто чужая защита, не его привычная одежда, но он носил её так, как носят броню. В руке бокал, почти не тронутый, он не пил, а держал его как повод оставаться на месте. И этот взгляд. Не радость, не удивление. Что-то тяжёлое, словно камень. Спокойствие, под которым угадывалось всё, и злость, и тоска, и усталость. Марина почувствовала, как воздух вокруг сжался, будто её кто-то резко схватил за плечи. Мир вокруг продолжал греметь, музыка лупила басами, кто-то громко засмеялся у бара, кто-то пролил вино на столик. Она моргнула, будто пытаясь разорвать этот невидимый контакт. Но ничего не изменилось. Его глаза всё так же держали её. В животе стало пусто, как в лифте, когда он резко падает вниз. Ей показалось, что ноги предательски дрогнули, и она вцепилась в стойку, чтобы не пошатнуться.

Она отвернулась. Слишком резко. Сделала вид, что ищет бармена, но сердце колотилось так, что казалось, его слышит весь зал.

Она пыталась заставить себя улыбнуться, для кого-то, для бармена, для случайного знакомого рядом. Но улыбка не вышла. Лицо было каменным. Марина сделала глоток воды, ледяной, обжигающий горло. Это помогло лишь на секунду. Она чувствовала его взгляд даже спиной.

И знала, что если ещё раз обернётся, встретит его глаза снова. И всё рухнет окончательно.

Даниэль появился так внезапно, что Марина едва не расплескала воду. Его рука легла на её талию крепче, чем обычно, почти с нажимом. Виски защипало от его горячего дыхания, он быстро коснулся её губ в поцелуе, слишком демонстративно, слишком на публику.

Она вздрогнула. И поняла. Вот оно. Он видел Сашу. Всё это… руки, что будто держали её в плену, поцелуи на людях, его громкое «это моя Марина», всё было ответом не ей, а ему. Саше.

Гнев поднялся в груди мгновенно, с хриплым теплом, от которого дрожали пальцы. Что, значит, она вещь? Трофей, за который мужчины будут меряться силой хватки? Символ чьего-то права, что ли?

Чёрт возьми, если волнуешься, говори! Если ревнуешь, скажи! Если любишь, тем более!

Мысли колотились внутри, как загнанные птицы. Но он молчал. А вместо слов выставлял её напоказ, как украшение. И Марина поймала себя на том, что она-то сама ничем не лучше.

Ведь она тоже молчала. Тоже избегала слов. Тоже пряталась за отговорками. Требуешь соответствуй, Марина, почти приказала она себе. И стало горько.

Она посмотрела на Даниэля снизу вверх и впервые заметила, насколько чужим стал его взгляд. Он будто проверял реакцию толпы, а не её саму. В его ухмылке мелькнуло что-то хищное, почти пошлое. Он шепнул прямо в ухо так, чтобы слышали соседи по бару.

— После шампанского я тебя точно отсюда не выпущу.

Смех за соседним столиком подтвердил услышали. У неё внутри всё перевернулось. Щёки загорелись не от смущения, а от злости. Он будто переступил ту границу, что раньше всегда уважал. Она отстранилась, но Даниэль крепче притянул её, будто это игра.

— Ты сегодня особенно красивая, — сказал он слишком громко, так, что обернулись люди вокруг. — Все смотрят. А мне нравится, что завидуют.

Марина выдохнула медленно, чтобы не сорваться прямо сейчас. Но внутри разгорался пожар.

Она видела краем глаза Сашу у стены, неподвижного, угрюмого, но его взгляд она чувствовала кожей. И от этого становилось только хуже. Он не подойдёт. Не вмешается. И правильно сделает. Она должна сама сделать выбор. Должна решить, что дальше.

Но пока она стояла между ними, словно связанная, Даниэль усиливал свою хватку. Он обнимал, целовал, говорил всё громче и откровеннее. А в ней нарастал гнев и стыд одновременно. Стыд за то, что молчит. Стыд за то, что терпит. Стыд за то, что рядом, один мужчина, а думает она о другом.

Марина сначала даже не поверила, что он это сделал. Его ладонь легла на её талию, скользнула ниже и вдруг осталась на том месте, куда он никогда раньше не позволял себе прикасаться так открыто. Она замерла, бокал в руке едва не выскользнул. Сначала решила, что показалось. Но нет рука не просто лежала, она сжала её. Сжала властно, намеренно, так, чтобы не осталось сомнений.

— Даниэль… прекрати, — тихо сказала она, повернувшись к нему лицом. Голос звучал спокойно, но в груди билось сердце, и от этого спокойствия не осталось ничего. — Это… смущает меня.

Он даже не посмотрел на неё. Наоборот, глаза его были устремлены куда-то поверх её головы, чуть в сторону. И тогда она поняла. Он смотрел не на неё. Он смотрел туда, где стоял Саша. И в этой ухмылке, кривой и самодовольной, было ясно написано, «не твоя».

Марина почувствовала, как кровь стучит в висках. Секунда и внутри словно что-то щёлкнуло. Стало уже не важно, слышит ли кто-то вокруг, кто смотрит, кто догадается. Она схватила его руку, резко сдвинула её прочь с себя и, не отпуская, шагнула в сторону выхода.

— Пойдём, — произнесла она, и в этом голосе не было просьбы. Это был приказ.

Он хмыкнул, будто развлекаясь, но пошёл за ней. Она вела его сквозь толпу, не оглядываясь. Музыка гремела, свет прыгал по стенам, кто-то смеялся, кто-то танцевал, а Марина шла как сквозь дым. Её шаги были быстрыми, злость толкала вперёд.

Когда они миновали бар и свернули к коридору, ведущему к выходу, воздух стал прохладнее, тише. Там, где люди уже не толпились, а лишь курили на балконе или шептались в углу. Она остановилась, резко развернувшись к нему лицом, и отпустила его руку так, будто обожглась. В груди всё кипело. В этот момент она больше не могла быть той Мариной, которая терпела. Не могла быть той, что молчит и делает вид, будто ничего не случилось.