Света сделала шаг назад, от неожиданности. Света, услышав это, удивлённо вскинула брови и придержала Марину за локоть, словно готовая защитить от шквала.

— Мама, — начала Марина, — я просто хотела немного тишины. — устало попыталась объяснить, но Татьяна Игоревна уже неслась по накатанной.

— Тишины? Ты мне объясни, зачем ты сбежала? Муж умер, трагедия, да. Но ты что, единственная вдова в мире? Все теряют. Но не все исчезают, будто их и не было! Ты из семьи вычеркнула себя сама! Им, может, даже удобнее стало без тебя и ты ни слова!

Марина жестом указала на свою дверь. Они прошли внутрь квартиры. Она уже подумала, что мама успокоилась, так как тихо оглядывала квартиру, но Татьяна не унималась, не скрывая своей обиды.

— Я что, зря тебя столько лет воспитывала? Для чего мы всё это терпели? Муж, достаток, положение! Ты могла бы быть как люди, а теперь кто? Вдова без поддержки, без семьи! Думаешь, кто тебе поможет теперь? Я? Мне и своей-то жизни хватает, я-то надеялась ты меня пристроишь в старости, а тут…

Марина стояла, не перебивая. Потом медленно сказала.

— Потому что это и был плен. Ты просто никогда не хотела этого видеть. Мама, это была не жизнь. Я устала быть “как люди”, устала терпеть. Они меня никогда не считали своей, а я больше не хочу быть “приложением” к мужу ради квартиры. У меня есть голова, есть руки, и я что-нибудь придумаю.

— Да как ты смеешь так говорить? Они тебя приняли! Крыша над головой, статус! А теперь что? Одна, без денег, без дома! На что ты жить собираешься?

— Хватит, мама, — Марина с трудом сдерживала слёзы, но не позволила голосу сорваться. — Я не прошу тебя ни о чём. Просто дай мне время. Это мой выбор.

Света в этот момент стояла рядом, почти восхищённая тем, как Марина держится, и уже без колебаний встала на её сторону.

— Послушайте, она взрослая. И если человек хочет начать заново, это его дело. Тут она не пропадёт.

— Ты хоть знаешь, кто ты теперь, Марина? — спросила мать, уже тише, но с тем же ядом. — Никто. Без имени, без положения. Думаешь, кто-то протянет тебе руку? Не надейся.

— Я не надеюсь, — твёрдо ответила Марина. — Я просто устала быть приложением к мужу. Я не дура. Найду работу, начну с нуля. Уж как-нибудь.

Мать всплеснула руками, шумно выдохнула, развернулась к лестнице.

— Делай что хочешь. Я пыталась, но, видно, зря... Я завтра ещё зайду. Хоть посмотрю, чтобы не одичала тут без семьи, — буркнула она на прощание, хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась пыль. Света только покачала головой

— Ну, ничего, теперь ты точно на новом старте. А маму потерпи, у неё своя “концепция счастья”. Главное, что у тебя наконец своя появилась.

Марина ещё несколько секунд стояла в коридоре, пытаясь сдержать себя, но, как только дверь за матерью захлопнулась, всё напряжение сорвалось. Слёзы вырвались мгновенно, не те тихие, что приходят ночью, а глубокие, безудержные, будто выходила наружу вся усталость и обида за последние годы. Она попыталась отвернуться, спрятать лицо, но Света уже обнимала её крепко, так, как обнимают не просто подругу, а потерявшегося ребёнка. Ни слова упрёка, ни жалости, только спокойная сила. Марина уткнулась ей в плечо, позволяя себе хоть раз не держаться.

— Почему… — сквозь рыдания выдохнула она, — почему, стоит только забыть о них, о семье Димы, как всё снова возвращается? Почему стоит хоть чуть-чуть поверить, что могу начать заново, судьба тут же напоминает, ты никто, у тебя нет права на новую жизнь, всё кончилось вместе с ним!

Света не спешила утешать банальными словами. Она только гладила Марину по голове, дождалась, пока слёзы немного утихли, и спокойно сказала.

— Потому что, это прошлое. От него так сразу не отделаться, как бы ни старалась. Но знаешь что? Это вообще нормально. Люди, которые делают вид, будто у них всё позади, просто хорошо притворяются.

Марина всхлипывала, пытаясь вытереть глаза рукавом.

— А если… если не получится? Если я опять свалюсь в эту яму?

Света усмехнулась.

— И что? Свалишься выберешься. Не ты первая, не ты последняя. Иногда надо не бояться падать, главное не стесняться звать на помощь. Вот хоть меня. Плачь, ори, кляни кого хочешь, я тут. И не одна я. Люди вокруг чаще готовы подхватить, чем кажется.

— Мне так страшно… — прошептала Марина.

— Естественно, — просто ответила Света. — Знаешь, есть один способ сделать, чтобы стало легче, придумать себе маленькую радость на завтра. Не для отчёта кому-то, а только для себя. Купи себе пирожное, посиди в парке, напиши глупое письмо самой себе. А через месяц поймёшь, что и в одиночку уже не страшно.

Марина вдруг засмеялась сквозь слёзы:

— Ты прямо как психолог.

— Да ну! — отмахнулась Света, — Я обычная женщина, которую жизнь тоже таскала и била. Вот и знаю, всё пройдёт, даже если сейчас кажется, что никогда не закончится.

Марина слабо улыбнулась сквозь слёзы.

— Свет, спасибо тебе… правда. Но можно я немного побуду одна? Просто... мне надо всё это переварить, а то внутри будто целый день ураган.

Света внимательно посмотрела на неё, как будто хотела убедиться, что с Мариной всё действительно в порядке. Потом кивнула, без обиды.

— Конечно, я понимаю. Если что, я рядом. Захочешь просто поговорить знаешь, где меня искать.

Марина благодарно кивнула. Света ещё раз крепко сжала её ладонь, улыбнулась чуть грустно и ушла, тихо притворив за собой дверь.

Когда за Светой закрылась дверь, Марина осталась стоять в коридоре. Квартира будто выдохнула вместе с ней. Тишина расползлась по углам, но уже не казалась такой гнетущей, как раньше. Она сбросила обувь, машинально развязала волосы и, проходя мимо кухни, ткнула пальцем в телефон. Хотелось тишины, но не мертвой. Она выбрала что-то из подборки для вечернего успокоения, и первые аккорды действительно были медленные, приглушённые, почти неуловимые, но в следующую секунду приложение перескочило на другую песню, резкий, пульсирующий ритм, грохот барабанов, знакомый припев. Не то чтобы любимая, но слишком подходящая, чтобы переключать.

Марина хмыкнула, собиралась убрать трек, но пальцы не коснулись экрана. Вместо этого она сделала шаг в сторону, потом ещё один. Тело само подхватило темп, руки потянулись вверх, ноги оттолкнулись от пола. Она кружилась по комнате, задевая табурет, смеялась, почти выкрикивала слова вместе с вокалисткой, которой плевать на приличия.

Она танцевала. Просто потому что могла. Потому что жила. Потому что в теле накопилось столько тишины, что она превратилась в грохот. В каждом резком движении прятались недосказанные слова, в каждой тряске головы скрывались слёзы, что не пролились тогда, в спальне, когда он сказал "прости". Там же лежали боль, усталость, обида. Плечи подрагивали, руки взлетали, волосы прилипали к лицу. В какой-то момент она остановилась посреди комнаты, задыхаясь, со смехом, который больше походил на рыдание.

И тогда раздался звонок. Резкий, настойчивый. Телефон завибрировал на столе. Она замерла. Музыка оборвалась. На экране вспыхнуло имя. Марина не сразу взяла трубку. Смотрела, как экран мигает, как звонок перекрывает её танец, её глоток жизни. Будто кто-то ворвался обратно и напомнил, ты ещё не всё выплатила. Она вытерла лоб рукавом, глубоко вдохнула. Телефон затих на третьем гудке. Марина ткнула на экран, прислонила трубку к уху, всё ещё дыша неровно, не успела даже отдышаться после этих танцев.

— Ну наконец, — голос Александра был знакомо хрипловат, как будто он только что говорил с кем-то или курил. — А я уж подумал, ты решила исчезнуть совсем. Без следа. Без маршрута эвакуации.

Марина выдохнула, улыбнулась в пустоту комнаты.

— Я люблю эффектные исчезновения.

— Да уж, — Александр фыркнул. — Устроила настоящую спецоперацию. Ни тебе “я жива”, ни сигнального огня, ни даже “не ищите меня”.

— А разве не в этом и был смысл? — она присела на подоконник, глядя в вечерний двор. — Пропасть без доклада. Без дежурных слов.