— Ты правда думаешь, что это место когда-нибудь станет настоящим домом? — спросила она тихо, не ожидая ответа.

Александр задумчиво затушил окурок о старую дощечку.

— Для меня, нет. Да и для тебя, наверное, тоже.

Марина чуть улыбнулась уголком губ. Впервые за долгое время ей не хотелось делать вид, что всё в порядке. Александр в полутьме снова закурил, ловко перекатывая сигарету между пальцами. Марина посмотрела, как он затягивается, и опустила глаза, хотелось спрятаться за вечерней дымкой и не вступать в лишние разговоры. Но он, кажется, не собирался просто молчать.

— Ты давно куришь? — спросил он, не глядя на неё.

— Давно, — тихо ответила Марина. — Иногда помогает.

— Помогает, от чего? — в голосе прозвучал интерес, но и лёгкая требовательность, как будто он ждал не просто ответа, а откровения.

— Просто... быть, — пожала плечами Марина, стараясь не смотреть в глаза.

Александр провёл ладонью по волосам и задумчиво посмотрел на неё сквозь слабый свет из окна домика.

— Я удивлён, что ты осталась здесь, — медленно произнёс он. — После всего этого... спектакля.

Он задержал паузу, будто ждал, что она сама начнёт объяснять.

— Я… — Марина запнулась, вспомнила, как всегда в таких разговорах у неё словно перехватывало горло. — Здесь всё же, мой дом, наверное.

— Или всё-таки дело не в доме? — спросил Александр чуть жёстче. — Я понимаю, что у Димы были… связи. Деньги. Может быть, ты не захотела терять удобство?

Марина резко посмотрела на него, на миг даже обиделась.

— Вот так вот, — усмехнулся Александр, разглядывая затёртую стену детского домика. — Вся семья за столом, мама рыдает, отец строит из себя скалу, а ты... — Он бросил на Марину быстрый, холодный взгляд. — Ты выходишь и куришь тут, довольно счастливая. Не скажешь, что убита горем, если честно.

Марина стиснула пачку сигарет, посмотрела в сторону.

— Не всем удобно плакать при гостях, — тихо сказала она, но голос дрогнул.

— Или просто нечего оплакивать? — перебил он, теперь уже прямо. — Дима был золотой мальчик, все об этом твердят. Ты жена, почти вдова из портрета, а смотришь, будто вообще не про тебя тут всё это.

Она помолчала, в глазах мелькнуло упрямство.

— Ты не знаешь, что между нами было, — сухо сказала Марина.

— Вот именно, — Александр сжал пальцы. — Никто не знает. Даже сам Дима умел только говорить, что у него всё прекрасно. — Он чуть подался вперёд, не скрывая раздражения. — Зачем ты тут вообще? Что держит тебя, деньги, или всё же связи? Или просто страшно уйти, если все привыкли считать тебя «идеальной»?

Марина упрямо смотрела в темноту, не давая слезам выйти наружу.

— А ты зачем приехал, Саша? Знаешь, сколько я про тебя слышала? И ты всё равно тут. Одни лишь слухи, догадки, злые пересуды. Ты изгой, я кукла. Вот и весь расклад.

Александр откинулся к стенке детского домика, затянулся, выпуская дым вверх, и посмотрел на Марину прищуром.

— Может, и так, — усмехнулся он. — Только мне плевать, что обо мне думают. А вот ты, Марина… ты слишком стараешься вписаться в их картинку. Живёшь так, будто чужое одобрение — это и есть твоя жизнь.

Марина вскинула брови, губы дрогнули.

— Ты видишь только витрину, Саша. Слишком легко раздавать ярлыки, не зная, что за дверью.

— Марина… ты же для них как открытая книга, — Александр снова затянулся, выдохнул дым и продолжил с издёвкой. — Только не обольщайся, читать до конца они тебя не захотят. И уж точно мало что оставят тебе после себя.

— О, так ты уже прикинул, сколько мне перепадёт? — Марина чуть склонила голову, голос стал ледяным. — А сам-то чего вернулся?

— Я? — он откинулся к стенке, в голосе сталь. — Чтобы напомнить себе, почему я отсюда уехал. И чтобы ещё кто-то не потратил здесь жизнь, думая, что это дом. Марина, они не примут тебя никогда.

— Сбежал — и теперь знаешь, как правильно жить? — в её голосе прозвучала колкая усмешка. — Ты же сам отрёкся от семьи, говорил, что ненавидишь этот дом. Или дело в том, что тебя тут и не держали?

Александр криво усмехнулся.

— Красиво тебе меня расписали. Наверное, ещё добавили, что я тянул деньги из отца или едва не развалил бизнес?

— А это неправда? — Марина прищурилась.

— А ты веришь всему, что тебе шепчут за спиной? — он подался ближе, голос стал тише, жёстче. — Просто потому, что так проще не разбираться.

— А ты веришь всему, что тебе шепчут за спиной? — он подался ближе, голос стал тише, жёстче. — Просто потому, что так проще не разбираться.

Марина на миг даже потеряла дар речи. Абсурд ситуации был почти смешон, он обвиняет её в доверии к слухам, не зная, что сам уже нарисовал её портрет по чужим догадкам. Она чуть прищурилась, в глазах мелькнуло что-то вроде изумления, вперемешку с обидой.

— А ты сам-то чем сейчас занимаешься? — тихо, но с нажимом спросила она. — Сидишь тут, судишь меня, подгоняешь под свои предположения… будто знаешь, кто я. — Она выпрямилась, и в голосе зазвенело раздражение. — Что мне, кроме этой показухи, есть за что держаться? Знаешь, каково это каждый день слушать, что ты не та, не такая, “нам бы посговорчивее жену”…

— Все тут такие, — отрезал Александр. — Вся семья на масках.

— Вся, — согласилась она. — А ты думаешь, сбежал и стал честнее?

— По крайней мере, я выбрал быть собой, — бросил он жёстко.

— А я не выбирала вообще! — в голосе Марины зазвенел металл. — Тебя хоть не заставляли улыбаться каждому гостю, не учили ходить по струнке ради чужого наследства. — В какой-то момент Марина уже не могла сдерживаться. Она глянула на Александра с такой горечью, что его слова сразу застряли в горле. — Знаешь, Саша, легче всего судить о чужой жизни, когда у тебя хотя бы была возможность выбирать. Я не держусь за их деньги или за их дом, если ты вдруг не заметил. Я держусь тут потому, что уйти некуда, а возвращаться ещё страшнее, чем остаться.

Он не ожидал такого ответа, на миг опустил глаза, словно впервые увидел в ней не фасад, а раненого человека. Но Марина уже отступила, сжала пачку сигарет до хруста, резко развернулась и пошла прочь, не оборачиваясь и не давая ему шанса что-то сказать в ответ.

Когда Марина вернулась в дом, сквозняк закрыл за ней дверь громче обычного. В коридоре пахло парфюмом и капустой, кто-то из гостей шумел на кухне, а в холле поджидала мать.

Татьяна Игоревна подошла к дочери быстро, с видом обиженной начальницы, и шепнула, чтобы никто не услышал:

— Марина! Где ты ходишь? Я тебе сколько раз говорила, пообщайся, улыбнись, помоги мне наладить контакт с этими людьми. Такие возможности не всегда бывают, а ты всё уходишь и уходишь…

Марина устало опустила голову, чувствуя, как только что отпущенное сердце вновь сжимается в тиски.

— Я сейчас вернусь, мама, — почти безжизненно ответила она.

— Только не делай такое лицо, — буркнула Татьяна, — и не уходи никуда, понятно? Хватит этих твоих обид и прогулок. Ты должна быть благодарна этой семье, а не вести себя как…

— Как кто? — тихо спросила Марина, не поднимая глаз.

— Как бедная родственница, — шепнула мать с нажимом. — Помни, где твое место.

Татьяна развернулась, не дожидаясь ответа, и ушла дальше по коридору, оставив Марину снова одну, только теперь у неё не было даже сил злиться. Марина осталась в коридоре одна, чувствуя, как в груди скребутся злость и усталость. Она глубоко вздохнула, выпрямила спину, за дверью слышались смех, звон посуды и кто-то снова громко восхищался талантом Ольги Николаевны держать стол и семью «на высоте».

Она машинально провела пальцем по холодной поверхности комода, задержалась у зеркала. В отражении, всё та же аккуратная причёска, строгая одежда, взгляд, в котором трудно было узнать себя прежнюю. На секунду захотелось расплакаться, но вместо слёз на губах появилась упрямая, уставшая усмешка.

Помни, где твоё место…

Мамин голос будто преследовал её эхом из комнаты в комнату. Марина тихо рассмеялась, коротко, без радости. Она прошла в гостиную, где гости уже начали собираться в кучки по интересам. Вокруг Ольги Николаевны стояли дамы постарше, восхищались порядком в доме, хвалили закуски, обсуждали украшения на столе. Отец Дмитрия уверенно вел мужской разговор о рынке и политике, смеясь над чужими шутками. Татьяна Игоревна вспорхнула к знакомой паре, громко представила Марину, как «нашу дорогую дочку, умницу, вдову лучшего сына семьи», дав понять, что рассчитывает на её мягкую улыбку и любезность.