Марина почувствовала, как внутри всё сжалось, будто пустая банка зазвенела от чужой, не её боли.

— Мама, мне очень плохо, — прошептала она.

— Плохо… — откликнулась Татьяна, и в голосе было больше сожаления о несбывшемся, чем тепла. — Главное держись. И, пожалуйста, не вздумай кому-нибудь что-то рассказывать лишнее про их семью. И не плачь. Завтра придётся всем показываться, лицо береги.

Где-то между этими фразами Марина поняла, мать оплакивает не мужа дочери и не её боль, только свою сорвавшуюся надежду. Мысли матери становились всё громче, мельчали в советах, сливались в гул. Марина смотрела в темноту и думала одно. Похоже, теперь она совсем одна.

Ночь была такой тихой, что в гостиной слышно, как часы отмеряют минуты одиночества. Лежа в постели, Марина уловила знакомый пустой спазм в животе. За весь день она не съела ни крошки. Накинув кардиган, босиком прошла по коридору. Лунный свет заливал кухню, превращая привычные предметы в мягкие серебристые силуэты. Включать свет не хотелось.

В холодильнике нашёлся завёрнутый в плёнку пирог. Она отщипнула кусок прямо руками. Холодная, сочная корица вдруг показалась почти роскошью. Нащупала лимон, залила кипятком. Движения были автоматическими, как ночной ритуал. Села на пол, облокотившись о кухонный остров, и ела торопливо, с набитыми щеками, глядя, как лунный блик дрожит на стене. На минуту стало легче.

Наверху послышались неторопливые шаги. Скрипнула лестница. Дверь кухни приоткрылась. В проёме возник Александр, треники, старая футболка, растрёпанные волосы, вид человека, уверенного, что в этот час дом принадлежит только ему. Он зевнул, подошёл к холодильнику и, не оборачиваясь, пробормотал вполголоса.

— Чем угощают приличных людей ночью. Рыбный салат… вчерашний оливье… Сыр в два часа, смело.

Марина едва сдержала смешок. Он уже захлопывал дверцу, когда краем глаза заметил тёмный силуэт у пола, отражение глаз, и вздрогнул так, что чуть не уронил банку с огурцами.

— Мать честная… Тут домовой.

— Тс-с, — выдохнула Марина, прижимая тарелку к груди. — Здесь все свои.

— Марина, — он прищурился. — Я уж подумал, у меня галлюцинации.

— Не пугайся, — промычала она сквозь пирог. — Просто очень голодная.

Александр перевёл дух и прислонился к холодильнику.

— Предупреждать надо. Я чуть инфаркт не получил.

— Нельзя предупреждать, — кивнула она серьёзно. — Это тайная вечеринка для отчаявшихся.

— Тогда я с пропуском, — он опустился на пол рядом. — Где пирог.

— Только попробуй, — Марина подтянула блюдце ближе.

— По-братски. Кусочек, — он сделал умоляющее лицо.

— Ладно. Но никому об этом не говори, — она отломила край.

— Клянусь здоровьем, — он взял кусок и осмотрелся. — Иногда ночной перекус, единственное, что спасает.

— И единственное, что сближает, — ответила она и непроизвольно улыбнулась.

Они сидели на полу и жевали в полголоса, как заговорщики. Лунный свет, тени, лёгкий пар от кружки, на несколько минут мир перестал быть чужим. Александр поднялся первым, потянулся.

— Пойду, пока нас не обнаружили.

— Иди. Пирог я замету, — Марина кивнула.

Они обменялись короткими взглядами, каждый по-своему благодарный этой странной паузе и разошлись по комнатам. Сон всё равно вышел коротким и беспокойным, но он пришёл, беспокойный, но всё-таки сон.

Утром, когда дом ещё только просыпался, Марина и Александр оказались вместе у входа, Ольга Николаевна попросила их привезти несколько вещей из города. Машина плыла по улицам, за окнами мелькали редкие прохожие и хмурые деревья. В салоне стояла почти плотная тишина, только едва слышно работал обдув. Марина смотрела в окно, и отражение её лица казалось усталым, отстранённым. Александр крутил руль одной рукой, другую сжимал в кулак на коленях. Он не сразу решился заговорить.

— Марина…— Она чуть повернула голову, но не встречалась с ним взглядом. — Я хотел бы… ну, в общем, я вчера был неправ, — он помолчал, подбирая слова. — В домике. Мне не следовало на тебя давить вот так, с этими расспросами, упрёками… Я погорячился. — Он слабо усмехнулся, не сводя глаз с дороги. — Не знаю, что на меня нашло. Просто хотелось… Понять, кто ты на самом деле. А получилось, будто допрос устроил.

Марина чуть улыбнулась уголком губ, всё так же глядя вперёд.

— Бывает. В этом доме все привыкли выяснять, кто кому что должен и почему не такой, как надо.

— Но всё равно, — Александр говорил уже мягче, — не имел права так на тебя наезжать. Прости. Я слишком много наслушался про тебя… про идеальную вдову, про правильную невестку. — Он шумно выдохнул. — А на самом деле ничего не знаю. Только то, что хочу узнать без всех этих масок.

Марина наконец посмотрела на него, в глазах ирония и усталость.

— Саша, если бы я была такой идеальной, как они говорят, я бы тебя, наверное, тогда выслушала молча и пошла дальше делать идеальные бутерброды. — Она улыбнулась уже чуть мягче. — Но, видишь, даже я могу злиться и защищаться. Мы оба вчера перегнули.

— Пожалуй, нам обоим пора перестать верить семейным историям и говорить друг с другом напрямую. — Он добавил уже почти весело. — Хотя, если вдруг опять полезу в душу, просто швырни в меня подушкой. Или пирогом.

Марина хмыкнула, облегчённо выдохнула и впервые за эти дни почувствовала, что ей не нужно защищаться.

— Договорились, — сказала она, — но пирог всё же, жалко.

Машина ехала по утреннему городу. Асфальт ещё блестел после ночного дождя. За окнами мелькали серые дома, спешащие прохожие, на одном балконе кто-то выбивал ковёр, у подъезда мужчина в старом халате выводил собаку. Марина смотрела на этот быт, постукивала пальцем по колену. Тишина между ней и Александром не давила ,у каждого в голове шёл свой немой разговор.

Александр слегка усмехнулся, бросил короткий взгляд на Марину.

— Знаешь, если бы мне пару лет назад сказали, что я повезу свою невестку по городу после поминок собственного брата, я бы решил, что это плохой сценарий для дорамы.

— Или очень извращённый сценарий для русской мелодрамы, — хмыкнула Марина. — У нас в семье всё не по шаблону.

— Нет говори, — отозвался он, мягко перестраиваясь. — С такой драмой мы давно у психотерапевта должны сидеть.

— Ты хоть раз был у психотерапевта? — спросила она без насмешки.

— Был, — честно признался он. — В Нью-Йорке, когда решил уйти из семьи, открыть свой бизнес… Была неделя, когда, кажется, разговаривал только с ним и таксистами. — Он на секунду замолчал. — Иногда у таксистов советы здравее, чем у любого «доктора жизни».

Марина усмехнулась.

— А я… только с подругой. И то больше молчала.—Она пожала плечами. — Интересно, сколько раз за последние годы мне говорили «держись», «всё будет хорошо», «ты молодая, ещё встретишь достойного».—Лёгкая улыбка не скрыла усталости в голосе. — В какой момент вообще «достойные» мужчины исчезают из города, ты не в курсе?

— Думаю, в тот, когда понимают, быть «достойным», такой же капкан, как быть «идеальной женой», — спокойно сказал Александр. — Я до сих пор не решил, что значит «быть хорошим сыном», и уже не уверен, что хочу этим заниматься.

Марина посмотрела на него внимательнее.

— Ты не обязан. Никто не обязан быть чьей-то витриной.

— Так ты всё-таки читаешь современные самоучители по самоценности? — приподнял бровь он.

— Нет, — усмехнулась Марина. — Я просто устала делать вид, что часть чужой сказки.

Он ещё раз скользнул по её профилю взглядом.

— Тебе вообще хочется оставаться в этом доме и во всей этой истории? Или просто страшно уйти и остаться одной?

Она сжала колени, задумалась и повернулась к нему.

— Не знаю, Саша. Иногда кажется, что если уйду, перестану быть собой. Тут хотя бы всё знакомо.

Она опустила глаза, словно признаваясь самой себе.

Александр кивнул и пару секунд молча следил за дорожной разметкой. Потом снова посмотрел на Марину, мягко, без напряжения.

— Если когда-нибудь решишь уехать, возьми меня с собой. Я тоже плохо приживаюсь в роли «любимого сына».