Я протираю костяшками глаза. На пальцах остается след от туши. После вечеринки у Дианы я так устала, что завалилась спать, не смыв макияж и не переодевшись.
— Ты о чем?
Свешиваю руку с кровати, в полудреме пытаясь нащупать кружку. Во рту неприятный липкий привкус, будто вчера я одна осушила всю бутылку текилы.
— Про клуб! Стой… Ты еще не заходила в Telegram?
Плохое предчувствие закрадывается под ребра и начинает царапать сердце острыми ноготками. Рывком сажусь на кровати и сбрасываю звонок. У иконки Telegram замечаю сто с лишним новых сообщений. Нервно попивая водичку, просматриваю чаты.
От Вики: Пошли они все на…
От главы переводчиц: Офигеть! Ты почему не рассказывала?
С незнакомого номера: Всегда знала, что ты шлюха.
Сползаю с кровати, протирая пол любимым платьем. Нет-нет! Пожалуйста, только не то, о чем я думаю!
Открываю чат потока, и на меня сыплется гора сообщений с моим именем:
Марго, прости, но это переходит все границы. Кажется, нам придется сменить старосту.
А ты в приемной комиссии так же танцевала, чтобы тебя на бюджет взяли?
Оставьте ее в покое! Может, у нее проблемы с деньгами!
Как Jacquemus и Saint Laurent покупать, так проблем нет.
Лучше уж ходить с палью, чем вот так перед мужиками голой жопой светить, imho*.
Как будто на пляже ты голой жопой ни перед кем не светишь!
Вдох. Воздух застревает в легких. Я не могу выдохнуть. К горлу подкатывает комок. Дрожащими пальцами я пролистываю переписку вверх и наконец нахожу то, что так боялась увидеть. Пересланный пост из подслушки универа. Жирным шрифтом красуется заголовок «Грязные делишки старосты филологов». На видео стройная девушка в розовом костюме танцует у пилона. До боли знакомый зал «Абсента». Яркие софиты. Неон пронизывает клубы дыма, но они не скрывают моего лица, когда с него падает маска.
Миллион молний разом прошивают меня насквозь. Роняю телефон. Падаю на пол навзничь. Комок в горле разбивается на сотни соленых капель, и они градом сыплются у меня из глаз.
Это конец.
Конец моей репутации. Конец счастливой жизни, которая последнее время и так полна проблем.
И я знаю, из-за кого. Воронцов. Во всем виноват он. Только у него было это видео, и только он мог его слить.
* * *
Пять дней я упорно делаю вид, что окружающий мир для меня не существует.
Не отвечаю на оскорбления, сыплющиеся в личку. Слова поддержки тоже пропускаю мимо ушей. Половину из них пишут лицемеры, половину — наивные дуры, которые понятия не имеют, каково это — знать, что весь вуз считает тебя проституткой. Интересно, эта новость уже дошла до деканата? Уверена, кто-нибудь из преподавателей да подписан на подслушку. Меня отчислят? Придется как-то признаться отцу…
От одной мысли об этом, мое сердце проваливается в пятки, пробивает пол, опускается в ад, оттуда уносится в бездну космоса и по новой мчится вниз.
Если отец узнает, скандала будет не избежать. Мне придется вернуться в свой маленький городишко, устроиться на «нормальную» работу и похоронить все заветные мечты о красивой жизни.
Нет, лучше уж быть стриптизершей, но остаться в Москве.
Из дома за последние дни я выходила только на работу и в ближайшую «Пятерочку», чтобы пополнить запасы кукурузных хлопьев и мороженого. По вечерам стабильно плакала над сопливыми романами про подростков, где один неизлечимо болен, а другой готов свое сердце отдать, лишь бы спасти любимого. Избитый, ничем не примечательный сюжет, но сейчас мне нужны именно такие книги. Чтобы был повод выпустить эмоции и притвориться, что рыдаю я вовсе не от отчаяния и не из жалости к себе.
Я потеряна, напугана и обижена. Но больше всего — разочарована.
Я ведь знала, что ранит больнее всего тот, кто стоит вблизи, но все равно подпустила Воронцова. И поплатилась за это.
Паша отправил мне с десяток сообщений о том, что видео опубликовал не он. И вообще, Воронцов понятия не имеет, как оно оказалось в сети. Ложь в сахарном сиропе. Какой бы сладкой она не казалась, глотать я ее не собираюсь.
Прочитав все сообщения и не ответив и словом, я заблокировала Пашу во всех социальных сетях. Пусть идет к своей гадюке Дианке. Каждой твари по паре.
Но Воронцова, видимо, такой расклад не устроил. За эти пять дней он звонил мне раз пятьсот, даже приезжал домой с огромным букетом Эсперанс. Я выглянула в окно и показала фак. Дверь не открыла.
А теперь смотрю на его фотку с Дианкой у нее в истории и с ненавистью сжимаю в руке ложку. Закидываю в рот пару кукурузных колечек с молоком, слышу хруст и представляю, что это ломаются Пашкины кости. Так уж он мило улыбается позади Дианки! В одной руке пакет с фаст-фудом, в другой — подставка с двумя стаканчиками кофе. На фоне набережная и розовый закат. Облачка такие умиротворенно-нежные, что аж блевать хочется.
Мне бы и Дианку заблокировать, перестать смотреть ее истории, забыть Пашку и начать жизнь с чистого листа. Но я не могу отпустить Воронцова, хоть и знаю, что надо.
Ненавижу его.
Но люблю так же сильно.
Порой я сама себя не понимаю. Как я могу испытывать к одному человеку такие противоречивые чувства? Как я могу надеяться, что все наладится, если сижу на самом дне бездны с перебитыми крыльями? Зная, что перебил мне их он.
Мне так хочется взлететь, но для этого нужны новые крылья. И отчего-то кажется, что подарить их мне может только он — Воронцов.
Какая глупость! Святые шпильки, я сошла с ума!
Звонит телефон. Воздух разрезает «Императрица» Ирины Аллегровой, и на экране высвечивается смешная фотка Королевой. Под глазами у нее голубые патчи. Между носом и губами, сложенными трубочкой, Вика сжимает ашку. В руке — бокал шампанского, которое она через секунду разольет себе на пижаму, и после этого я еще долго буду над ней смеяться. Эта фотка с нашей первой совместной ночевки всегда поднимает мне настроение, но сейчас я лишь закатываю глаза и сбрасываю вызов. Я уже сказала ей все в сообщениях: ни в какой бар я не пойду. У меня слишком много домашки и слишком мало сил.
Отодвигаю на край стола тарелку с хлопьями и принимаюсь за конспекты. Табло в нижнем углу ноутбука показывает, что я только на пятидесятой странице из четырехсот с лишним. И черт же меня дернул взять дополнительное задание по лингвострановедению! Сдала бы одну презентацию, как все, и не мучилась бы теперь. Но Кристен-Принстон слезно попросила нашу группу поучаствовать в конференции, которую она организует на следующей недели, и я не смогла отказать.
Темой своего доклада выбрала влияние творчества Байрона на Пушкина. Думала, ограничусь сравнением пары их произведений, но заботливая Кристен скинула мне огроменную книгу Жирмунского с подробным анализом чуть ли не каждой строчки «восточных» поэм. Так называют произведения Байрона об экзотических восточных странах. Главный герой там, как правило, загадочный романтик с темным прошлым и восхитительными черными кудрями. В «Корсаре», например, одной из этих поэм, герой очаровывает туземку, она признается ему в любви, но получает отказ. В пламенном монологе красавчик говорит ей, что на родине его ждет другая девушка. Смело, с учетом того, что он сидит в плену, а туземка — единственный человек, который может помочь ему выбраться. У бедняжки наверняка сердце кровью обливается.
Но лучше услышать правду, чем страдать от крошечного осколка надежды, прячущегося где-то в груди и не дающего нормально дышать.
Как жаль, что не все способны быть такими же смелыми, как герои Байрона, да, Воронцов?
Хлопок. Я вздрагиваю. Это дверь закрылась от сквозняка. Поднявшись из-за стола, я открываю ее и подставляю тапку. Только вернувшись к рабочему месту, вспоминаю, что живу одна, а значит никто не будет ругать меня за закрытую дверь, как это делал отец. Никто не будет кривить рот в противной ухмылке, когда я скажу, что не получила грамоту первой активистки класса, потому что поучаствовала только в пяти конкурсах из шести. Никто не отчитает меня за то, что я не взвалила на свои плечи все проекты, которые мне предлагали преподаватели в вузе. И даже если я не напишу статью для конференции Кристины Николаевны, никто не лишит меня интернета за «недостаточное рвение» к учебе.
