Я честно стараюсь не быть стервой, но, поверьте, с моей жизнью, полной проблем, это просто невозможно.

— Я не буду надевать это убожество!

Раздраженно фыркаю и бросаю презрительный взгляд на костюм.

— И в чем пойдешь на сцену? Голой?

В гримерке пахнет розовым маслом и лаком для волос. Мои коллеги-танцовщицы суетятся перед зеркалами, готовясь к выходу в зал: утягивают корсеты, клеят стразы на грудь и натирают бедра глиттером.

Зря.

Стоящую передо мной девицу им все равно не переплюнуть. Она сверкает каждой самовлюбленной клеточкой своего тела. Даже белые афрокосички, доходящие до пояса, и те будто сделаны из чистого золота. Конечно! Это же ведь Пина — жена нашего менеджера. Только она всегда первая в очереди к Сержу, клубному визажисту, а потом еще целый час может осыпать себя блестками с ног до головы.

Готова поспорить, последней в списке на макияж я сегодня оказалась благодаря ей. Пина явно меня недолюбливает. Завидует моей молодости? Непохоже. Ей самой всего 25 лет, да и фигура у нее отличная. Вылитая статуэтка «Оскар», только с грудью второго размера. Наверняка в этом все дело. У меня такая от природы, а ей пришлось полжизни на пластическую операцию работать. Ведь она хотела увеличить грудь не абы где, а в лучшей клиники Германии. Наверняка, без помощи мужа не обошлось.

Пина вскидывает татуированную бровь, продолжая сверлить меня выжидательным взглядом. Она трясет передо мной вешалкой с костюмом, напоминая, что рано или поздно мне придется сдаться и нацепить на себя эту розовую тряпку. Желательно, все же «рано», ведь шоу начнется через четверть часа, а мне еще стрипы надевать.

Но я слишком зла на Пину, чтобы так быстро ей уступить. Уверена, эти дурацкие рукава с рюшами — ее изобретение. Она прекрасно знает, что я терпеть не могу вычурность, и каждый мой новый костюм делает еще более нелепым. Сочувствую дизайнеру, которому приходится выслушивать ее капризы.

Простите, советы.

— Уж лучше голой, чем в этом!

— Ой, смотрите, неужели наша алтайская девственница наконец-то решила работать в полную ногу? — Пина закатывает глаза. Ее накладные ресницы с золотыми кончиками на секунду прикрывают брови.

Ладно, с выходом на сцену голышом, я, пожалуй, переборщила. Я не раздеваюсь перед клиентами и никогда не буду — ни за какие деньги. В клуб я пришла с четкими принципами, решив танцевать только go-go, high heels и pole dance, и никакие выпады со стороны Пины не заставят меня им изменить.

Я не стриптизерша, а танцовщица.

— Я и так работаю в полную ногу, и одежда мне в этом нисколько не мешает.

— Допустим, — Пина ведет плечом, и сверкающие золотом косички падают за спину, — но выпендриваешься больно много. Бери уже и не ломайся! — Она впихивает мне в руки вешалку. На ней болтается маска, прилагающуюся к наряду. — Ты всех задерживаешь!

Костюм я забираю, но без очередного пренебрежительного взгляда не обхожусь. Розовое боди сплошь усеяно блестками. Вшитый корсет отделан бархатом с цветочным узором. К краю декольте прикреплены две ленты, которые, видимо, должны завязываться у шеи в бант. Внизу костюма красуется одна единственная нитка, настолько тонкая, что ее даже стрингами назвать сложно.

Ну и как тут не скривиться?

— Что тебя не устраивает, дорогуша? Это стиль… Как его? — Пина щелкает пальцами, пытаясь подобрать слово. — Коко!

— Рококо, — на автомате исправляю я.

Мы говорили о нем на парах по зарубежной литературе неделю назад. Он был особенно популярен в Англии в XVIII веке. Приверженцы рококо считали естественным стремление человека к наслаждениям разного рода, будь то поэзия, танцы, вино или любовь. Эти «фривольные» взгляды вполне подходят нашему клубу, поэтому хореограф и решил поставить нам шоу в стиле рококо.

Но Пине я даже не пытаюсь это объяснить. Вряд ли она, со своими с трудом законченными восемью классами, сможет меня понять. «Коко», так «коко». Значит, будет главной курицей в курятнике.

— Чего вылупилась, дорогуша? — Пина щурится. Из-за длинных ресниц я практически не вижу ее радужку, но помню, что она всегда ходит в сиреневых линзах. От этого ее взгляд кажется кукольным и ненастоящим.

— Думаю, за что ты так меня ненавидишь.

Я удивляюсь своей искренности.

По лицу Пины проскальзывает тень изумления, но уже в следующий миг она сменяется улыбкой. Кислой, как неудачно купленный на Новый год ананас. Пина наклоняется ближе, и мне становятся видны следы тонального крема на пирсинге у нее в носу.

— За то, что ты слабое звено.

Она сверлит меня холодным стеклянным взглядом несколько долгих секунд, а затем резко выпрямляется и отходит в другой конец гримерки. Я выдыхаю и машу перед собой рукой, прогоняя мерзкий запах ее духов. Они с феромонами, если верить словам Пины, но привлекать новых клиентов не особо помогают. В тот вечер, когда она первый раз ими набрызгалась, даже один из ее постоянников перешел за мой столик.

Удивительно, как он от такой вони вообще из клуба не сбежал.

— Ошибаешься, Пина, — усмехаюсь я ей вслед. — Хореограф так не считает. Да и гости тоже.

Но эта «фифа с золотым налетом» меня уже не слышит. Она собирает вокруг себя девочек, и принимается распределять между ними столики, возле которых они будут сегодня танцевать.

У нас в клубе два этажа. На первом расположен бар, танцпол и семь столов. Перед каждым из них установлено по тумбе с пилоном. Тут мы танцуем для разогрева, приоткрывая завесу в мир эротики и страсти. На втором этаже проходит основная часть шоу. Круглая сцена, окруженная черными кожаными диванами, — сердце нашей преисподней. Там же, на втором этаже, по периметру зала расположены приватные комнаты. Что творится в них, ни богу, ни черту, ни даже нашему руководству в полной мере неизвестно. В вип-комнатах нет камер, единственный способ связи с внешним миром — кнопка вызова охраны, спрятанная в тумбочке на входе. Тот, кто выбрал для нее это место, явно никогда не боялся быть изнасилованным.

А вот у меня после всех рассказов коллег такой страх имеется, поэтому в приваты я не хожу. Да и к тому же клиенты туда, как правило, не поболтать зовут. Только если голой. А это уже не по моей части.

Снимаю с вешалки маску и кладу ее на трюмо. Резинка слабенькая, того и гляди оборвется. Маска пластиковая, должна быть легкой, но украшений на ней больше, чем ткани во всем моем костюме. Прорези для глаз по кругу обклеены крупными стразами. По краям маски пушатся кружева и синтетические перья. Зря я исправила Пину — похоже, у нас и впрямь стиль «коко».

Мы с коллегами всегда выступаем в масках — благо, не таких уродских, как сегодняшняя — и представляемся гостям исключительно под псевдонимами. Мера предосторожности. Все наши имена — названия алкогольных напитков: Пина Колада, Сангрия, Лонг Айленд. Забавная фишка нашего клуба — «Мама, я absent»* или, как многие его называют, просто «Абсент». Сюда приходят, чтобы потеряться в фантазиях с пьянящими девочками.

Каждый второй хочет выпить нас до дна. А каждый первый — жестко трахнуть. Но все, что они могут, это просто смотреть, как мы танцуем, и облизываться, нервно теребя ширинку. А еще платить, платить и платить. Попробуют нас тронуть, и секьюрити тут же выкинут их на улицу, не слушая, чьи они сыновья и сколько стоит поло, за ворот которого их держат.

Конечно, бывают исключения, но если не лезть на рожон — и в приваты — то за свою безопасность можно не переживать. Главное, знать правила, тогда и в аду сможешь устроиться. И неплохо зарабатывать.

Мысль о деньгах заставляет меня приободриться. Близится конец месяца. Надо платить за квартиру, а снимать с накопительного счета деньги, отложенные на новые сапожки-казачки, мне совсем не хочется.

Костюм уже не кажется таким ужасным. Я натягиваю его на себя, обуваю розовые стрипы и поворачиваюсь к зеркалу. Оттуда на меня смотрит высокая стройная девушка с пышной грудью навыкат — спасибо корсету. Светлые, почти пепельные, волосы стянуты в хвост на макушке. Полные губы покрыты розовым блеском. Оливковые глаза подчеркнуты идеально ровными, острыми, как кинжалы, стрелками. Готова вонзать их в мужские сердца.