Я зажмуриваюсь, сжимая пальцами переносицу. Мне не нужно смотреть дальше, чтобы понять: я влипла.

— Удали. Откуда вообще у тебя это видео? У нас в клубе запрещено снимать!

На входе гости обычно сдают телефоны в камеру хранения. Тем, кому ну очень надо пронести с собой, закрывают объектив наклейкой-пломбой. Отдерешь раньше времени — штраф. Попадешься на съемке повторно — добро пожаловать в черный список «Абсента».

— Дашь на дашь, Текила, — Паша пожимает плечами. — Ты выполняешь мою просьбу, я выполняю твою.

Шантажист хренов! Да как он смеет? Да я!… Да я…

А что я сделаю? Максимум пожалуюсь менеджеру, и Воронцова с его дружками больше не пустят в «Абсент». Но это в лучшем случае, если Дамир поверит мне на слово. Видео-то у меня нет. Не поведу же я Пашу за ручку в клуб, чтобы показать руководству его галерею!

Да, Марго-Текила, ты в ж… жутко невыгодном положении.

Я не могу не принять Пашиных условий. Я годами работала над своим великолепным образом пай-девочки и теперь не позволю одному дурацкому случаю все испортить. Запихиваю протестующих чертиков на задворки сознания и выдавливаю:

— Ладно, я согласна. Что нужно делать?

— Так-то лучше.

Паша одергивает ворот рубашки. Ключиц больше не видно. Мое внимание целиком переключается на физиономию Воронцова. Как же мне сейчас хочется смыть с нее эту самодовольную ухмылку! Желательно, кислотой.

— В воскресенье у Мишки будет тусовка. Мишка — это тот друг, с которым я поспорил. Пойдешь со мной в качестве девушки. Договорились?

— Договорились.

Я сминаю в руке стаканчик. Остатки кофе выплескиваются мне на рукав.

Черт! Черт-черт-черт!

— Вот и отлично!

Паша встает из-за стола и заботливо протягивает мне салфеточку. Я промакиваю ей блузку. Уже чувствую, как добавленный в кофе сироп стягивает кожу. Хотела сладкой банальщины? Пожалуйста!

Паша хлопает меня по плечу и напоследок бросает:

— Чизкейк-то хоть съешь. Тебе ж брал, дорогая.

Дорогая? Ох, ты за это дорого заплатишь, дорогой!

Я провожаю своего «бойфренда» хмурым взглядом и, как только он скрывается за дверьми кафе, со злостью вонзаю вилку в десерт. Война войной, а чизкейк по расписанию.

Мой любимый — классический, кстати. Интересно, Паша знал или это просто совпадение?

Впрочем, неважно. Вопреки моей воле, в списке признаков идеального парня с подзаголовком «Воронцов» вспыхивает новая «галочка».

*RP — Received Pronunciation, британское нормированное произношение.

Стою у подъезда, постукивая зубами и каблуками кожаных казачков. Я все-таки купила их в рассрочку. Похоже, надеть сегодня вязаный топ и тонкие светлые джинсы было не лучшей моей идеей. Для домашней вечеринки самое то, вот только на улице 1 октября! И чем я думала? Блондинка крашеная, а мозгов…

Паша обещал подъехать еще пятнадцать минут назад. Я кручу головой направо, налево, но своего «парня» нигде не вижу. Может, это какой-то розыгрыш, и я давно уже могла спокойно сидеть дома и смотреть YouTube? С домашним заданием на ближайшие дни я разделалась, «Шестое чувство» дочитала. Самое время открыть новое true crime видео, что-нибудь легкое — про серийного убийцу-социопата, похороненную заживо школьницу или бесследно пропавшую мать-одиночку — достать из закромов пакетик соленых фисташек и погрузиться в полнейший релакс.

Но, видно, не судьба мне отдохнуть на больничном. Конечно, ведь теперь у меня есть «бойфренд», которого я обязана ублажать!

Наконец во двор заезжает «Мерседес», темный с карамельным отливом. Он останавливается у моего подъезда. Водительское окно медленно опускается, и оттуда с пафосным видом кивает Пашка. Ой, выпендрежник! Ему для полноты картины еще сигары и развязанного галстука не хватает.

Я фыркаю и забираюсь на переднее сидение. В машине пахнет кожей и чем-то сладким. Панель управления с деревянными вставками отполирована до блеска. На торпеде лежит футляр с очками. Не видела, чтобы Воронцов их носил. Видимо, забыла одна из жертв его шикарного авто и непомерных понтов.

Ладно, машинка правда хороша.

Вместо приветствия Паша протягивает мне бутылку вина, уже открытую.

— Будешь?

— Нет.

Я скептически кошусь на этикетку с надписью на французском и цифрой «1973» под ней. В обычном супермаркете такое не купишь.

— Вообще?

Паша вскидывает брови так, будто я только что отказалась от выигранного в лотерее миллиона. Это он такую цену за себя с вином ставит?

— Ты ж на вечеринку едешь. Весь вечер будешь трезвенницей ходить?

— Ну, на вечеринке, может, и выпью.

Я включаю подогрев сидения и засовываю руки под бедра. Райское наслаждение!

— Ну ты и зануда, Марго! — Паша вздыхает и опускает вино в подстаканник около ручки переключения передач. — Я бутылку уже открыл.

— Вот именно, что открыл, — ворчу я. — Мало ли, подсыпал мне туда чего!

Мы останавливаемся на светофоре. Подвешенный к зеркалу заднего вида ароматизатор покачивается, играя стеклянными боками в лучах заходящего солнца. Воронцов провожает взглядом пешеходов, спешащих в сторону ВДНХ. Они минуют тень, отбрасываемую «Рабочим и колхозницей», головы даже не поднимают. Сразу видно: москвичи. Я этот памятник вижу каждое утро перед парами — мой вуз находится на соседней улице — и все равно невольно любуюсь стальными изгибами фигур. Платье женщины будто развивается на ветру, взгляд устремлен вперед. В руках она сжимает серп — с виду безобидное орудие для жатвы. Но стоит кому-то стать на пути к ее успеху, и они сильно пожалеют. Будет активирован режим «killer».

Конечно, я знаю, что у скульптора замысел был совершенно другой. «Рабочий и колхозница» — символ труда, эмблема Советского Союза. Но разве произведения искусства создаются не для того, чтобы каждый мог найти в них частичку себя?

Воронцов включает «Parking», поворачивается ко мне и произносит серьезным тоном:

— Я никогда бы так не поступил с девушкой. Особенно с тобой, Марго, — на его лице расцветает мягкая улыбка. — Ты мне сегодня нужна в адеквате. И при параде, — он окидывает оценивающим взглядом мой наряд и недовольно поджимает губы. — Перелазь назад. Я купил тебе платье и туфли. Переоденешься.

— Я и так нормально выгляжу.

Чем это его не устроил мой прекрасный топ? Ручная работа, бешеных денег стоит, между прочим! Хорошо, что вязала мне его Лейла, Викина младшая сестра, и отдала по себестоимости. Еще и пряжу подобрала моего любимого оттенка — цвета лайма.

— Вот именно, что нормально. А должна как секс-символ сегодняшнего вечера, — Паша перегибается через меня и открывает пассажирскую дверь. В салон врываются звуки оживленной улицы. — Давай быстрее. До зеленого 10 секунд осталось.

Я закатываю глаза, но все же пересаживаюсь назад. В бумажном пакете — явно из какого-то дорогого бутика — нахожу розовое платье на лямках. Оно ультракороткое, вырез на бедре украшен цепочками. Да уж, шла бы я потом на смену в «Абсент», можно было бы не переодеваться. Папики бы оценили.

Кое-как, пытаясь не стукнуться головой о потолок, втискиваюсь в платье. Голые ноги неприятно липнут к обтянутым светлой коже сидениям. Про колготки Пашка, конечно же, забыл. А еще он забыл про мою ссадину на коленке, которая теперь будет у всех на виду.

Спасибо, хоть на одной ноге, иначе косых взглядов на сегодняшней вечеринке нам с Воронцовым было бы не избежать.

Хотя мы ж теперь «парочка». Может, ради этих косых взглядов он и заставил меня сменить наряд? Зараза!

В коробке с эмблемой Rendez-vous меня ждут туфли, розовые в цвет платья, с расширяющейся к низу шпилькой. Смотрю на стельку и вымученно вздыхаю. С размером Паша ошибся, на один меньше взял. Плакали мои пяточки!

Скрепя сердце натягиваю туфли. Застегиваю ремешок на щиколотке и выпускаю из-под него свой браслетик-талисман. Он серебряный с подвеской-сердечком из розового кварца. Я выиграла его в шесть лет на мини-диско в Турции. Сама я этого не помню, но мама рассказывала, когда объявили конкурс, я выбежала на сцену без приглашения и начала танцевать еще под слова ведущего. На мне был милый розовый костюмчик с монетками, который мы купили там же, в Турции, на рынке в старой части города. Ведущий тогда по-доброму посмеялся надо мной, назвал маленькой Шакирой и вручил подарок. Браслет был большеват для моей детской ножки, и носить я его начала лет в десять. В день, когда я первый раз его надела, у меня был отбор в танцевальный коллектив. В рабочую группу взяли только пять человек из шестнадцати, меня в том числе. Моему счастью не было предела. Я буду выступать на сцене? Я?