Вот только Пашка, никого не испрашивая, между этими мирами уже пробил проход тараном. Поздно останавливать. Да и ехать на метро, устраивая перебежки по эскалаторам, мне сейчас вовсе не хочется.

Я поднимаюсь в квартиру, сгребаю в сумку вещи с такой скоростью, будто боюсь опоздать на Ноев ковчег, и через пару минут снова оказываюсь в машине Воронцова. Раз уж он мой «парень», пусть отдувается.

— Ты домашку-то хоть сделал?

— Какую?

— Понятно, — я откидываюсь на сидение и скрещиваю руки на груди. — Тебе завтра, вообще-то, работу по фонетике переписывать.

— Зачем?

Судя по голосу, Паша действительно удивлен. Он включает поворотник, и мы выезжаем из двора.

— У тебя за нее двойка!

— Не двойка, а целых два балла.

В нашем вузе оценку за семестр выводят не по среднему, а через сумму баллов. Набрал 81 — молодец, садись, «5». Вышло от 80 до 65 — хорошо, получай «4». От 65 до 51 — зачет с пометкой «удовлетворительно». Но Воронцов такими темпами, боюсь, и на хилую троечку не наскребет.

— Ну да, правильно! Зачем учиться, если у тебя и так все есть? — я бросаю взгляд на оставленные на торпеде часы, те самые с прозрачным корпусом. Похоже, Паша снял их перед бассейном. — Кем вообще работают твои родители, если ты так спокойно можешь в свои 19 разъезжать на «Мерсе» и водить липовых девушек по лучшим спа-центрам Москвы?

Паша проводит рукой по рулю и молча отворачивается. Неужели я его задела? А, нет, просто перестраивается.

Наклоняюсь к панели управления и подкручиваю музыку. Дорожка на экране оживает и заполняет салон тихими переливами. Играет Brooklyn Baby — одна из моих любимых композиций Ланочки.

— Они врачи.

— Поверю, только если пластические хирурги.

Иначе чрезмерно правильные черты лица Воронцова объяснить я не могу. В желтом свете фонарей, пробирающемся через окна в салон, его скулы выделяются особо отчетливо. В карих глазах сверкают янтарные отблески. Если бы не крупная родинка на правой щеке, его можно было бы принять за восковую фигуру — модель идеального парня. Единственный минус — продается только в комплекте с язвительностью и самовлюбленностью, и это никак не изменить.

— Папа — стоматолог, — Паша ставит локоть на край окна и запускает пальцы в волосы. Пара кудряшек падает на лоб. — Мать работает косметологом в частной клинике на другом конце города. Я с ней практически не вижусь.

— А где ты живешь? Где-нибудь в Раменках?

— В Хамовниках.

— Еще лучше.

Элитный райончик с дизайнерскими домами и «Лужниками» по соседству. Если ты не потомственный москвич или арабский шейх, купить там квартиру можешь и не мечтать.

— Не лучше. Я бы хотел жить на ВДНХ, как…

Паша говорит что-то еще, но его слова заглушает гудок стоящего за нами нетерпеливого водителя. Воронцов сжимает челюсть, бросает взгляд на зеленую стрелку и поворачивает. Мы въезжаем на узкую улочку и вскоре останавливаемся у двухэтажного здания, выкрашенного в черный. Окна заклеены зеркальной пленкой. Над входом горит зеленая неоновая табличка «Мама, я absent». Выхожу из машины и планирую уже потихоньку сбежать, но Паша подзывает меня к себе, высовываясь из окна:

— Хорошего вечера, Маргарита!

Он улыбается. Взгляд теплый, как шоколад. Мне кажется, я даже чувствую этот сладкий запах, но потом вспоминаю про ароматизатор в машине, и красивая картинка тут же рассеивается.

Воронцов — один из тех мажоров, в ком мы с девочками привыкли видеть лишь кошельки на ножках. Только, в отличие от большинства клиентов нашего клуба, он молодой и симпатичный. А еще он мой «парень». Но сути это не меняет. Хоть порой мы и делаем вид, что мы вместе, наши дороги все же разные. Сейчас Воронцов на своем комфортабельном авто поедет домой, к любящим родителям, готовым закладывать ему все в ротик, как птенчику. А я буду до утра крутиться у пилона, в блесках, софитах и море раздевающих взглядов.

Я люблю свою работу, я люблю танцы, но не отношение общества к ним. Я искренне не понимаю, почему люди не могут считать go-go, high heels, pole dance и прочие клубные стили просто красивыми. Обязательно нужно называть их развратными, пошлыми, стыдными, а нас с девчонками — грязными шлюшками и никак иначе. Я не считаю себя такой, но я боюсь, что, если все вдруг узнают мою тайну, на меня обрушится шквал чужих мнений, и в нем я просто утону. Я сдамся, признаю себя куском грязи и уйду на дно.

Поэтому я молчу, терплю, вру, работаю ночами и ношу маску. И все для того, чтобы снимать квартиру в пределах МКАДа и не выслушивать потом упреки отца за то, что он меня содержит, наивную дурочку, решившую поступить в столицу на филолога, когда любимый папуля был готов оплатить учебу на юридическом в «престижнейшем» вузе родного города.

— Ты хотел сказать «успешной работы»? — я вздергиваю бровь, косясь на Пашу.

— Да, успешной работы.

— Спасибо, мальчик, которому дают деньги по первому щелчку пальцев.

Ядовито лыблюсь и перебираю в воздухе пальчиками, прощаясь со своим «бойфрендом». Тот мягко улыбается и проводит рукой по шее. Янтарный луч фонаря выхватывает из темноты острый кадык, взъерошенные локоны. После бассейна Паша высушил их наспех, толком не уложив.

Но так его кудряшки мне даже больше нравятся.

— Хотел бы я, чтобы мне давали кое-что другое.

В его словах я вмиг считываю эротический подтекст. Ну нет, Воронцов, никакого секса! Не дождешься! У нас с тобой исключительно деловые отношения, а с клиентами я даже в випки не хожу! И уж не сплю тем более!

Хочу было пошутить вслух, но замечаю, что Паша смотрит не на меня, а в сторону, задумчиво и грустно. Что это с ним?

Впрочем, неважно. Я так-то опаздываю!

Прохожу мимо вычурных центральных дверей, пока закрытых для посетителей, и направляюсь к черному входу. Сворачиваю налево, за угол, и чуть не врезаюсь в Антона. Тот стоит, подпирая плечом стену, и сверлит меня своими хитренькими водянисто-голубыми глазами. На нем черная рубашка официанта, неизменная кожаная куртка и брюки с десятком карманов, если не больше. В руке, усеянной массивными кольцами, тлеет сигарета.

Вдруг понимаю, что после того поцелуя в гримерке мы со Старховым и словом не обменялись. Вживую — к счастью — не виделись, а сообщения его я принципиально не читала.

— Нашла себе новую жертву, Текила-killer?

Антон стряхивает пепел и смотрит мне за спину, туда, где сверкает красными фарами «Мерседес» Воронцова.

— Я готов все забыть!

Антон догоняет меня у гримерки и хватает за руку. Запястье обжигает холод колец, нанизанных на пальцы.

— А я нет!

Вырываюсь и пытаюсь открыть дверь, но этот скользкий мерзкий блондинчик просачивается вперед и заслоняет ее собой. Я замираю перед грудью, обтянутой черной рубашкой. Ткань пахнет нероли, бензином и предательством.

— Про тебя с Олей знает весь «Абсент»! Как я буду смотреть людям в глаза, вновь сойдясь с тобой?

Мне несложно простить сам факт того, что Антон спал с другой девушкой. Но я никогда не прощу своего уязвленного самолюбия, того, что для своего парня я была недостаточно хороша и что об этом узнали все вокруг. Клуб гудел новостью об измене месяц, не меньше. И пока из всех просмотренных true crime историй я выбирала наиболее жестокий способ для убийства Антона, мои подруги-танцовщицы чихвостили Олю, решив, что так мне отчего-то будет легче. Бедняжке пришлось уволиться. Но это не помешало Антону продолжить с ней спать. Через пару недель, он все-таки понял, кого потерял, и начал заливать мою личку слезливыми сообщениями. Однако к тому времени диалог с ним уже давно был заброшен в архив.

В черный список Антона я добавлять не стала. Все-таки мы работаем вместе, мало ли, напишет что по делу. Да и вообще, его нытье неплохо поднимает самооценку. Антон постоянно говорит мне, что Оля была лишь сиюминутным влечением, что на самом деле он любит меня, а также ценит и уважает…