Но почему-то словами все и ограничивается.

— Уйди с дороги, — я сжимаю челюсть. На Антона не смотрю, чтобы случайно не поддаться чарам его лживых глаз. — У меня есть парень. Он милый, нежный и заботливый, и нам отлично вместе!

— Тот самый мажорчик на «Мерсе»? — Стархов кривится, но в сторону все же отходит, и я с облегчением перешагиваю порог. — Тебе от него только деньги и нужны. А ему от тебя — минеты. Думаешь, он тебя любит? Ты же знаешь, как обычные парни, не из нашей сферы, относятся к девчонкам вроде тебя.

Хочется просто крикнуть «Пошел к черту!» и захлопнуть дверь, желательно, прищемив Антону пальцы, но я разворачиваюсь и говорю:

— Ты выбрал не ту болевую точку, Стархов.

Милая улыбочка. Слегка прикусить губу. Отлично, теперь можно уходить.

Ныряю в гримерку. Там мои коллеги-танцовщицы уже готовятся к выступлению. Наш визажист Серж творит волшебство своими кисточками, воплощая в реальность все мужские мечты: кому-то побольше румян, кому-то смоки, кому-то «no makeup» makeup*. Мне всегда достается кукольный макияж, по мнению законодателей стереотипов, подобающий всем блондинкам: стрелки до ушей, розовые губы и тонна хайлайтера. Но я не жалуюсь. Работает ведь. На мой блеск стекаются мужики со всего зала, порой забывая даже о слитке золота в стрингах по имени Пина.

За моим трюмо замечаю Сангрию. Наклонившись к зеркалу, она обирает пушки с бархатного костюма. Он винного цвета, с черными сетчатыми вставками. Сквозь них проглядывают витиеватые тату в восточном стиле — визитная карточка самой старшей из наших танцовщиц.

— Кто подарил? — спрашивает Сангрия, когда я подхожу ближе, и кивает букет на столе.

Он чудаковатый, разномастный, но, судя по орхидеям и веткам эвкалипта, жутко дорогой. Из-под малиновой обертки торчит конверт. Достаю оттуда пару крупных купюр и прячу их в сумочку.

— Не знаю и знать не хочу, — я сминаю вложенную в конверт записку и бросаю ее в урну под столом.

— Я тоже так раньше делала, — Сангрия вздыхает и отходит к своему трюмо, соседнему. Она ничего не спрашивает, но я чувствую повисший в воздухе вопрос.

— Просто не хочу чувствовать себя обязанной, если вдруг потом встречу этого человека среди гостей.

Сажусь на пуфик и принимаюсь расчесывать волосы. Я осветлила их после выпускного. С тех пор они стали жестче и начали больше путаться. Зато лак хорошо держится. Сержу обычно хватает пары пшиков, чтобы уложить мои лохмы в идеально гладкий высокий хвост. Да, прически нам тоже делает он. Серж — вообще на все руки мастер, отлично разбирается в моде и косметике, хотя вроде бы не гей.

— Если мужчина отправляет тебе подарок, он делает это по своей воле. Ты никому тут ничего не должна, запомни.

Сангрия сверлит меня пристальным взглядом. Поначалу я немного побаивалась ее хмурых серых глаз, но со временем поняла, что в них таится не строгость, а скорее усталость. Если бы не они, ее можно было бы назвать двойником Одри Тоту. Такие же темные волнистые волосы, выразительные брови и эта легкая улыбка. Не без доли чертовщинки, конечно.

— Вообще-то, должна, Текила, — Пина подходит ко мне со спины, перегибается через меня и выдергивает орхидею из букета. — В тот день, когда ты грохнулась с пилона, Лонг выступал за тебя на первом этаже. И потом еще в последний момент менял свой выход в третьей части из-за дырки в рисунке.

Вот уж велика проблема! Просто покрасовался один счет перед зрителями вместо того, чтобы в очередной раз стегануть меня веером по бедру. Тяжело, наверное, было бедняге. Еще и чаевые внизу собрал за меня. Горе великое. Где он там? Пусть подходит, поплачем вместе.

Лонг легок на помине. Стоит мне о нем подумать, и вот он уже выходит из костюмерной. Лиловые стрипы глухо стучат по ламинату. Полупрозрачные брюки едва прикрывают белье. Лонг поправляет на шее галстук — единственный клочок ткани на верхней части его тела — и криво улыбается.

— Как слетала в ОАЭ?

Я глупо пялюсь на щербинку у него между зубами и не могу понять, о чем он говорит.

— Куда?

— В Дубай, — Пина закладывает орхидею за ухо. — Или куда там тебя возил твой папик? На Мальдивы? — она расставляет руки по сторонам и виляет бедрами, видимо, представляя, что она стоит на берегу Индийского океана с цветочной гирляндой на шее. — Хорошо покаталась, попрыгала… ой, поплавала?

Пина ехидно прищуривается, скрывая под ресницами сиреневую радужку. Из-за спины доносятся смешки девчонок. Неужели, за ту неделю, пока меня не было, Пина уже успела распустить слух о том, что я занимаюсь эскортом?

— Я была на больничном.

Уверена, как жена менеджера Пина отлично это знает.

— Хлопай так глазками почаще, глядишь, кто и поверит, дорогуша, — Пина вынимает из волос цветок и вертит его между пальцев. — Но за костюмы, которые ты уперла с собой, тебе все же придется заплатить.

Я недоуменно вскидываю брови. Какие костюмы? Что она несет?

— И, кстати, ты сегодня в чем выступать планируешь? — Пина сосредоточенно рассматривает свои золотые ногти. В ее виде нет ни капли смущения. Она не прячет взгляд, а будто не считает достойным на меня смотреть. — Что-то я не вижу у тебя в руках кофра. Продала все свои розовые тряпки на «Авито»? Или еще там, в Дубае, прямо на улице? Что, папик бросил, пришлось обратный билет самой оплачивать?

— Мои костюмы в гримерки, — цежу я. — Кажется, кому-то пора сменить свои цветные линзы на линзы для зрения.

— Да что ты? — Пина фыркает, затем резко сминает в руке орхидею и с пренебрежительным «пуф» бросает ее в меня. — Твоя вешалка пуста, Текила. Сама проверь.

Пина кивает в сторону костюмерной. Я точно знаю: все мои вещи и три пары стрипов там. Я ничего не забирала домой, ни единого чулочка! И все же под дых мне будто вонзается шпилька, когда я отодвигаю ширму костюмерной. Не к добру это. Любая мерзкая улыбка Пины не к добру, а в этот раз из ее рта сочилось столько желчи, что…

Я судорожно провожу рукой по вешалке. Но слышу только клацанье ногтей по холодному металлу. Моих. Вещей. Нет!

Твою мать! Сука позолоченная! Чтоб ее трахнул кто-нибудь в випке! В самом грязном углу!!

Ударяю кулаком по стене. Затем снова и снова. Но чуда не происходит. Костюмы не появляются. Только вешалка печально покачивается и чуть не падает мне на ногу. Подхватываю ее и делаю глубокий вдох.

Начинаю проверять соседние вешалки, но на них висят костюмы других цветов: бордовые наряды Сангрии, лиловые брюки Лонга, золотые тряпки Пины… Мерзкие, переливающиеся всеми оттенками наглости.

Я знаю, это она! Пина украла мои вещи! Наверняка, спрятала где-нибудь в куче грязных носков Лонга, чтобы унизить меня. Думает, я не полезу? На кону мой идеальный рабочий образ, соблазнительный, как клубничное пирожное во время диеты! И приносящий мне бабки. А мне нужны деньги, особенно теперь, когда я купила казачки в рассрочку. На счету осталось пару десятков тысяч. Дай бог хватит на еду и тампоны. Как я буду платить в следующем месяце за квартиру, если потеряю работу? А я ведь не смогу танцевать без своих костюмов! Как минимум недели две, пока мне не сошьют новые. Расходы за пошив сто процентов повесят на меня! И скажи спасибо, если за потерянные вещи штраф не выпишут. Как я докажу, что они пропали не по моей вине? Никак! Пина права априори.

Жены менеджеров всегда правы. Суки.

Это несправедливо! Чертовски несправедливо, шпильку мне в глаз!

Я бросаюсь к углу Лонга и начинаю раскидывать темно-сиреневые шмотки направо и налево. В нос ударяет приторный запах ванильного рафа. Лонг всегда пьет его после выступления, еще не сняв костюм. Видимо, вытирать пенку с губ своей одеждой ему жалко, а вот казенное имущество, на его взгляд, для этого вполне подходит. Даже в полумраке костюмерной мне удается разглядеть пару пятен на его велюровом кроп-топе. Ну-ка… А это что?

Из-под коробки со стрипами выглядывает корешок какой-то тоненькой книжечки. Тяну ее за уголок, и понимаю, что это паспорт. На красном фоне золотым теснением красуются надписи на русском и английском. Заграничный. Открываю страницу с фото. Афрокосички с бледно-желтыми нитями, пирсинг в носу. Я узнаю Пину, хотя без привычных сиреневых линз она выглядит совсем иначе. Взгляд карих глаз мягкий и даже слегка испуганный. Наверное, из-за вспышки.