— Нет, не уволилась. Она там и не работала.

Антон прокручивает кольцо на большом пальце и снова смотрит на меня. Ждет вопроса, наверное, но я натягиваю на лицо маску полного безразличия и молчу.

— Мне все равно, с кем ты спишь, Стархов.

— Правда? А если бы это была, скажем… твоя лучшая подруга?

Я закатываю глаза.

— Ты себя слышишь? Моя лучшая подруга никогда не стала бы встречаться с тобой.

Вика, конечно, любит подбирать что попало, но против меня она точно не пойдет. Я сказала достаточно, чтобы вбить в ее ветренную голову: «От Стархова ничего хорошего не жди».

Антон как-то недобро ухмыляется. Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть, что скрывает Стархов за этим самоуверенным видом, но тут зал взрывается овациями. Кажется, за разговором с Антоном я пропустила финал постановки.

Свет становится чуточку ярче, на сцену неровной линией выходят актеры, машут во все стороны, кланяются и выкрикивают благодарности. Впереди них стоит Воронцов, пытается приладить микрофон к стойке. Его руки слегка подрагивают, но выражение лица уверенное. Скулы очерчивают сизые тени, кудряшки сияют в белом луче прожектора. Я невольно любуюсь им несколько секунд, а затем даю себе мысленный подзатыльник. Совсем с ума сошла, Каблукова? Ты сколько рыдала из-за этого придурка, уже забыла, а⁈

— Раз-раз.

Воронцов проверяет микрофон, и от его низкого голоса по телу пробегают мурашки. Ну давай, Марго, еще растекись тут перед ним лужицей!

— Добрый день! Эм, вечер… «Серый ворон» — моя первая работа, увидевшая свет софитов. Я благодарен всем, кто пришел сегодня сюда, чтобы познакомиться с моим творчеством. Эта пьеса…

Паша читает заученный текст, который я уже видела — на столе в кабинете его отца. Я ставлю руку на подлокотник и со скучающим видом подпираю подбородок. Пробегаю взглядом по Пашиным идеально отглаженным брюкам, бежевой рубашке с брошью-крылышками на воротнике. Тонкая цепочка между двумя уголками мерно покачивается, сверкает серебром. Я невольно смотрю выше, на его кадык, затем на губы. Еще выше и — пересекаюсь с ним взглядом.

— Эта пьеса…

Паша нервно сглатывает, будто слова застревают у него в горле.

— Вы бы не увидели ее, если бы не один человек, которого я очень сильно люблю и ценю. Этот человек помог мне поверить в себя, понять, что быть разным нормально. Можно быть боксером и при этом шикарным пианистом. Можно учить детей классическому вокалу, а вечерами кататься на байке. Можно быть старостой в вузе и танцевать high-hills.

Сердце пропускает удар. Твою мать, Воронцов! Ты что творишь⁈

— Можно сочетать в себе, казалось бы, несочетаемое и жить так, как ты хочешь. Незачем скрывать одну из своих сторон, пытаясь угодить людям. Серый цвет сочетается с любым другим, но он не больше, чем фон. Не прячьте свои цвета. Будьте яркими и смелыми. Будьте собой, как бы клишированно и пафосно это ни звучало. Я стал собой, выйдя сегодня на эту сцену. И я хочу сказать спасибо человеку, без которого всего этого бы не случилось.

Паша снимает со стойки микрофон и, смотря мне в глаза, произносит:

— Спасибо тебе, Маргарита.

«Лицемерная дрянь, подавись своим проектом!»

В последний момент мой палец замирает над клавиатурой. Зажмуриваюсь и, рыча от безысходности, откидываюсь на спинку стула.

Да как он мог три дня назад меня отшить, а потом заявить со сцены, что любит меня и ценит? Хотел заставить зрителей прослезиться? Какой дешевый, избитый прием! Не ему ли как сценаристу знать! Я уже начинаю сомневаться в его творческих способностях, хотя постановка мне в целом понравилась. Правда, были моменты, которые я упустила из-за разговоров с Антоном — и собственных мрачных мыслей — но складную рецензию мне все же написать удалось. Пара картинок, и наша с Воронцовым зачетная работа по лингвострановедению готова. Изначально я планировала делать презентацию о концерте в «Cloud 9», но согласитесь, этот материал куда интереснее. Уверена, Кристен-Принстон, а с ней и вся кафедра, оценит тайный талант Воронцова. Уже предвкушаю, как он будет злиться, когда весь вуз узнает его секрет!

Перечитываю сообщение на экране. Стираю и отправляю только файл с презентацией. Буду мстить по-тихому, раз открытая месть тебя не берет, Пашка. После вчерашней пламенной речи на сцене он помахал мне рукой. Улыбался широко и счастливо, будто сидящий рядом со мной Антон и цветы у меня на коленях нисколько его не волновали. Историю с букетом Воронцов посмотрел и никак не нее не отреагировал. Издевательство какое! Строила, строила коварный план, а он взял и провалился — да еще и с таким треком!

Я сбежала из зала в числе первых, чтобы случайно не пересечься с Пашей. Я понятия не имела, как теперь с ним себя вести. Одна часть меня кричала о том, что все налаживается. Он признался мне в любви! Снова! На этот раз публично. Но другая — грозно цокала каблучком, заставляя держать лицо и не вестись на очередную сладкую ложь этого мажора. Он все сказал в той записке. Зачем мучать себя, пытаясь ухватить за хвост несуществующую надежду?

Я поступлю умнее. Притворюсь сильной. Сделаю вид, что его слова ни капли меня не ранили. Тот секс был разовой акцией? Без проблем. А я большего и не искала. Просто хотела развлечься. Да-да, прям как ты, Воронцов. Мы с тобой на равных. Приятно провели время и остались друзьям.

Главное, улыбаться увереннее, чтобы при встрече он не обратил внимание на странный звук, который сопровождает каждый мой шаг. Нет, это не бьются друг о друга осколки моего сердца, Воронцов. Это шпильки выбивают такт моей гордой походки.

«О, жива! — приходит мне сообщение от Пашки. — Думал, ты уже забыла пароль от аккаунта или у тебя его взломали».

Ой, забыла сказать: я игнорировала Воронцова с того момента, как получила записку. Читала его «Доброе утро» с сердечком и взволнованное «Ты как?» в предпросмотре, но в диалог не заходила. Еще и выставила статус «был(-а) в сети недавно», чтобы сильнее его побесить. Паша звонил мне по несколько раз за день. Я упорно притворялась глухой, смахивала с экрана уведомления о пропущенных и продолжала танцевать под Wasted time — Charles. А потом рыдать и доедать остатки мороженного под Dark Paradise — Lana Del Rey. Говорят, в человеке шестьдесят процентов воды. Кажется, во мне не осталось и десяти. Я все выплакала, наконец стала сухой, черствой, рациональной, а значит, я готова к новому бою.

Пишу Воронцову длинное сообщение с упреком о том, что он так долго скрывал от меня свое главное увлечение. Неловко ему, видите ли, про театр говорить! Это ему-то неловко? Что ж, я со своими стрипами постою в сторонке, раз такое дело…

«Заеду к тебе через час. Поговорим,» — приходит мне немногословный ответ. И сразу в утвердительной форме. Хоть бы спросил, дома я или нет.

Недовольно фыркаю и иду наводить марафет. Короткие хлопковые шорты и салатовый топ с нескромным вырезом. Пусть смотрит и мучается. Распущенные волосы слегка взъерошиваю. Сделаю вид, что к его приходу я не готовилась. Помаду наношу тонким слоем и растушевываю края, чтобы четкий контур не дай бог меня не выдал. Ну держись, «друг»!

Когда в дверь звонят, я даже не смотрю в глазок. Зря. На пороге оказывается не Пашка, а незнакомый мне парень с коробкой пиццы. А мог бы и с ножом. Что-то я расслабилась, теряю бдительность. Надо вернуть себя в тонус парой свежих выпусков true-crime.

— Маргарита, — буркает паренек с прилипшей ко лбу челкой и протягивает мне коробку. На меня даже не смотрит, усердно печатая что-то в телефоне.

— Да, это я Маргарита, но я ничего не заказывала.

Растерянно хлопаю ресницами. Доставщик отрывается от экрана, и я узнаю его.

— Егор?

Надеюсь, я правильно вспомнила имя Дианкиного парня.

— Ага, привет.

Он кивает мне. Взгляд безразличный, а вот я, наоборот, смотрю на него крайне внимательно. Диана хвасталась, что ее парень — разработчик крупного приложения для знакомств. Вряд ли, имея стабильный пассивный доход, он бы устроился доставщиком пиццы.