Поднимаясь по лестнице, корю себя за этот приступ телячьей нежности. Но недолго. Потом смущение уступает место радости, безграничной, светлой, всепоглощающей. Мне даже кажется, будто лестничный проем заполняет солнечный свет, хотя этого быть не может — тут нет окон. Но в моем воображении белые стены сверкают, как кусочки сахара, как лилии, окруженные облачком магической пыльцы, а сама я будто превращаюсь в лесную фею. Иначе ощущение крыльев за спиной я объяснить не могу.
Я. Девушка. Воронцова.
Настоящая.
Я так и не нашла в себе сил спросить это у Паши напрямую, но, кажется, теперь мы в отношениях. По крайней мере, он ведет себя так, будто это правда. И я не вижу смысла это отрицать. Ведь я люблю его.
Подумать не могла, что однажды это скажу, но — да, черт побери — я люблю Воронцова!
Хорошее настроение остается со мной даже после получасовых разборок с бумажками в деканате. Не портит его и Геннадий Семенович, с которым я сталкиваюсь на выходе из кабинета. Он окидывает меня осуждающим взглядом, задерживаясь на моей груди.
— Поскромнее бы одевались, Каблукова. У нас тут все-таки учебное заведение.
Я киваю, с покорным видом потупив взор, а про себя думаю: «Радуйся, старый хрыч, хоть где-то на красивую женскую грудь посмотришь!». К своим сорока пяти годам он все еще не женат. По слухам, ему нравится Нелли Олеговна — переводчицы видели, как он однажды подвозил ее до дома на «Рендж Ровере» — но его попытка сблизится с ней оказалась безуспешной. На следующее утро Нелли Олеговна укатила в Болгарию со своим бывшим одноклассником и следующие две неделю проводила пары дистанционно. Как-то раз этот одноклассник прошел на фоне в одном халатике. Королева чуть лужицей не растеклась. Высокий, бородатый, брутальный. Вика не сдержалась и записала мне голосовое с восторженными воплями прямо посреди пары. А потом выяснилось, что микрофон она выключить забыла. Нелли Олеговна раскраснелась, будто после пяти часов под палящим солнцем, но Вике ничего не сказала. Из женской солидарности обе решили сделать вид, что ничего не было.
Жизнь становится еще лучше, когда я забираю из ателье новый наряд. Это костюм сломанной куклы. Короткие розовые шорты. Юбка из фатина на широком кожаном ремне. С одной стороны она спускается до колена, с другой выглядит как оборванные лоскутки, маняще окаймляющие талию. Наверху топ в виде банта с прозрачными силиконовыми лямками. И дополнение на руки — перчатки с мелкими блестками, одна по локоть, другая по запястье. Попрошу Сержа добавить побольше румян, наклеить пышные ресницы, нарисовать пару трещин на щеках — и вуаля, образ готов!
В «Абсент» я влетаю довольная, как Чичиков, норовящий переписать на себя новую порцию мертвых душ. Но тут на пути у меня вырастает полицейский-менеджер. Дамир с явным недовольством на лице проводит рукой по жестким усам и заявляет:
— Сегодняшний заработок полностью отдаешь клубу, Текила. В счет долга.
Я сжимаю челюсть, сдерживая мат. Чертов долг! Чертова Пина! Натягиваю улыбку, киваю менеджеру и следующий час стараюсь не думать о том, что сегодня мне придется работать за «спасибо». Разминаюсь, прокручивая в голове движения сольного номера. Пина не выделила мне и пяти минут на репетицию.
— Двадцать минут на общий номер, десять для Сангрии и оставшееся время для нас с Лонгом. Мы приглашали тебя выступать с нами, дорогуша, — Пина хлопает ресницами, пялясь на меня холодным взглядом сиреневых глаз. — Нашли идеальную роль для тебя, слабачки. Могла бы и спасибо сказать.
— Спасибо. Пойду потренируюсь на втором этаже.
Нахожу взглядом хореографа и киваю в сторону лестницы. Та сжимает кулак в знак поддержки. По ее виду понятно, что она была бы рада пойти со мной и помочь мне почистить движения, но жена менеджера ее не отпустит. Тут все служат великой Пине.
Все, кроме меня. Пошла она…
Злость и желание доказать всему миру свое превосходство придают мне сил. Номер я начинаю со связки в стиле поппинга. Двигаюсь как кукла с плохо смазанными шарнирами, резко меняя позиции. Красные софиты мигают в такт музыке. Со стороны это выглядит неестественно пугающе — я видела, снимала себя на репетиции — то, что надо для Хэллоуина.
«Абсент» всегда казался мрачным, но сегодня — особенно. Он похож на тронный зал Сатаны, созвавшего на пир всех тварей преисподней. Гирлянды красного стекла на стенах, бокалы в виде черепов и винные фонтаны на столах. Ощущение, будто кровь бьет из самих вен древнего монстра. Дресс-код — красный, черный и металлический серый. Диванчики переставлены: четыре круга ада на первом этаже и пять на втором. Язык сцены превращен в жертвенный стол. На нем, как змеи, извиваются две танцовщицы, облитые неоновой краской. Под ними уже шелестят купюры. Часть из них фальшивые, помеченные галочкой. Подсадные птички подкидывают их, чтобы гостям было проще распрощаться со своими деньгами, настоящими. Увидят, что кто-то кладет купюры, сработает стадное чувство, и они тут же полезут в свои кошельки.
Во время выступления мне накидывают на сцену немало чаевых. Особенно гости оживляются, когда я с поппинга перехожу на go-go, затем на тверк. Приподнимая юбку, опускаюсь по второй позиции на корточки. Взмахиваю хвостом и выезжаю в партер, проскальзывая одной ногой под другой. Розовые стрипы мерцают в свете софитов. Я наслаждаюсь каждым движением, уверена, и зрители тоже.
Со сцены меня провожают зачарованными взглядами. Один мужчина даже пытается меня усадить к себе за стол, хватая за юбку. Я осторожно высвобождаюсь и, грациозно цокая каблуками, направляюсь в зону персонала. Пусть заработать у меня сегодня не получится, но Пине я точно нос утру. Они с Лонгам выступают следующими, а значит, увидят, как девчонки сметают за мной со сцены деньги. Едва ли «золотая фифа» когда-нибудь столько получала за свои фотки в Telegram-канале.
Какая же у меня все-таки шикарная жизнь! Мной восхищаются. Меня любят. Я люблю свою работу, люблю Пашку. Осталось только долг выплатить, и я уверенно смогу сказать, что избавилась от всех проблем.
Свернув в коридор на первом этаже, я чуть было не натыкаюсь на Анфису. На щеках у нее блестит нарисованная чешуя, темные волосы забраны в хвост, у висков наклеены крупные жемчужины.
— О, Текила! Ты мне и нужна. Тебе букет передали.
Букет? Спасибо тебе, пресвятая Ланочка Дель Рей! Похоже, я все-таки не уйду сегодня с пустым кошельком.
Но к своему разочарованию конверта в букете я не нахожу. Среди бордовых роз, точь-в-точь таких, как мне обычно дарит Пашка, прячется только записка. Я разворачиваю ее, подставляя свету красных ламп над ресепшеном. Почерк кажется смутно знакомым.
«Давай забудем то, что между нами было, и останемся друзьями. Большее мне не нужно. Прости, что…»
Я перестаю слышать доносящуюся из зала музыку. Только бешеный ритм собственного сердца. По вискам будто бьют молотками. Зеленые лампы-бутылки прожигают глаза, металлическими лапами царапают горло, впиваются когтями в солнечное сплетение.
Разорвите уже мое сердце! Я перестану что-либо чувствовать, и мне станет легче.
Сминаю записку в руке, вонзая ногти в ладонь. Мне не нужно читать дальше, чтобы понять: он меня предал. Воспользовался, повеселился и выкинул. Сделал то, чего я больше всего боялась.
Я оказалась игрушкой — куклой, которая радовала глаз, пока стояла на витрине, была недоступной и желанной. А потом ее купили, сломали, и она вмиг оказалась ненужной.
Воронцов меня предал. Я знаю, это он. Роз ровно двадцать девять. Пересчитала три раза. Черная обертка и красная ленточка. Наверное, пожалел об утреннем подарке, когда я на прощание поцеловала его в щеку, и решил «исправить ситуацию» еще одним букетом. Не хотел он никаких отношений. Ему нужна была девочка для секса.
«Теперь все по-настоящему».
Никакого притворства, наигранной нежности и заботы. Только встречи раз в недельку, а между ними обычное приятельское общение, без свиданий, поцелуев в коридорах и игривых взглядов на лестнице. Друзья с привилегиями, так это называется?
