Клиент хватает Антона за рукав и подталкивает в сторону стойки администрации. Но Стархов не спешит уходить. Становится с другой стороны стола, опускает поднос и сверлит гостя недовольным взглядом.

— Давай, братан, побыстрее, пока я не разозлился. Шалаву мне какую-то в красной юбке подсунули, тьфу!

Бегемот плюет мне под ноги. Я чувствую, как презрительно кривится моя верхняя губа. Пьянь. Идиот обкуренный! Сказала же ему, я Текила!

Я должна злиться, но вместо этого чувствую, как к горлу подкатывает комок. Шершавый, царапающий стенки и оставляющий во рту противный кислый вкус. Еще эта чертова оливка из коктейля. Я терпеть не могу оливки. Мерзкие, скользкие, блевотно-зеленые…

— Попрошу без оскорблений, — шиплю я, стиснув зубы.

— А я и не оскорбляю. Я правду говорю, — бородатый криво улыбается. — Вот ты думаешь, кто ты, раз работаешь здесь? Ты ж только тереться жопой о шест да сосать умеешь. Шалава!

Я сама не замечаю, как даю ему пощечину. Зеленый свет торшеров на мгновение гаснет, будто «Абсент» зажмуривается, не желая видеть, что будет дальше. Клиент замирает от неожиданности, и этих пары секунд Антону хватает, чтобы оттащить меня от стола.

— Ты что творишь?

Шепот Стархова отрезвляет. Бутылки из-под абсента снова горят неоном. Грозно. Укоризненно. И вправду, что я творю? Мало мне было костюмов, сейчас еще один выговор сделают!

— Ах ты сука!

Бегемот злобно пыхтит, приподнимаясь из-за стола. Лучи софитов бьют по глазам. Руки Антона хватают за плечи, талию. Ноги неумело топчутся в чужих стрипах, будто пару минут назад я не выделывала в них кульбиты на шесте. Антон буквально переставляет меня себе за спину. А в следующий миг в нашу сторону уже летит бокал с «Маргаритой».

Мимо. В меня попадают только брызги, но я все равно испуганно выпучиваю глаза.

— Да ты кого из себя возомнила⁈ — гремит бородатый, перекрикивая музыку.

Он пытается выбраться из-за стола, но пространство между ним и диваном слишком узкое. К нам уже бегут охранники. Антон направляется им навстречу, а я понимаю, что настало время спасаться бегством.

Молясь Ланочке Дель Рей, мчусь через весь зал от 15 столика к коридору для персонала. Огибаю сцену и задаю себе вопрос: «Какого черта меня вообще сегодня понесло на второй этаж?». Тут всегда собираются самые мерзкие и привередливые мужланы. Простите, избирательные клиенты, как говорит Дамир.

И один из этих избирательных клиентов сегодня закатил истерику, требуя меня. Приятно, конечно.

Было бы, если бы я не стояла прямо у него перед носом и, как дура, не доказывала, что я это я. Да как можно было меня не узнать? У каждой танцовщицы ведь есть фирменные движения, свой стиль. Допустим, он не разбирается в танцах, но фигуры-то у нас тоже разные. А мои пепельные волосы? Неужели не запомнил?

«Она в розовом».

Killer в розовом и никак иначе. Здесь это мое главное составляющее. Мой главный ингредиент, без которого Текила тут же превращается в дешевое, никому ненужное пойло.

Дамир находит в меня в гримерке. Его разнос по поводу сцены с бокалом и моих «потерянных» костюмов я выслушиваю с гордо поднятой головой. Лишь чуть заметно киваю, обещая возместить ущерб. Дамир, как нашкодившего котенка, закрывает меня в гримерке.

— Сиди тут, пока гость не уйдет. Я кое-как замял конфликт. Сказал, что тебя уволю, — Дамир хмурит брови, иссиня-черные, будто кто-то мазнул два раза углем по его потному лбу. — Нос высунешь, реально уволю. Последнее время от тебя одни проблемы, Текила.

Дверь хлопает, оставляя меня наедине с тоской и досадой. Я подхватываю с пуфика кардиган Сангрии и набрасываю его на плечи. Черно-красная пряжа, аромат вишневого «Чапмена», вина и тяжелых духов. Сангрия всегда заносит верхнюю одежду в гримерку, несмотря на то что в комнате персонала для нее есть специальные шкафчики. Сегодня ее привычка оказывается весьма кстати. Я сильнее закутываюсь в кардиган. Он дарит обманчивое ощущение тепла, будто кто-то родной касается моих плеч, успокаивая.

Но мне все еще хочется, чтобы меня обняли по-настоящему. Кто-то с задорной улыбкой на потрескавшихся губах, с растрепанными каштановыми кудрями и с родинкой на правой щеке, похожей на капельку шоколада.

Воронцов? Ты сдурела, Марго-Текила? Это что еще за мысли такие⁈

Пытаясь от них спрятаться, я захожу в костюмерную. Полумрак и запах пыли заползают в душу, добивая меня окончательно. Отлично. Идеальное место, чтобы пострадать. Прислоняюсь спиной к стене, затем медленно сползаю по ней и сажусь на пол. Устремляю взгляд в пустоту. Точнее туда, где должны висеть мои костюмы. Рукой провожу по ноге, нащупывая браслетик-талисман. На месте. Но почему он больше не спасает меня от неприятностей? Может, порвавшись, он выпустил из себя всю магию? Сжимаю пальцами кварцевое сердечко. Мне так нужна сейчас твоя помощь. Пожалуйста, работай!

Но волшебные искры не появляются, и мои костюмы тоже.

И почему я вечно отдуваюсь за то, чего не делала?

Взять, к примеру, случай, когда отец отчитал меня за «украденную» булавку для галстука. В тот день, когда она пропала, мы с подругой закапывали во дворе секретик. Мама рассказывала, что в детстве они делали такие тайники, пряча в песке под стеклышком всякие красивые безделушки, чтобы потом откопать и забрать их через пару лет. Стеклышка мы с подругой не нашли, поэтому решили положить свои сокровища в жестяную коробку из-под печенья. Я выбрала самое ценное из того, что нашла в завалах игрушек в моей комнате: розового зайчика из «Киндер-сюрприза», голографическую наклейку с Винкс и браслет с сахарными драже. Мама как раз купила мне два — Невиданная щедрость! — и я решила закопать один на черный день.

Кто же знал, что этот день наступит уже тогда?

Когда я вернулась с прогулки, на пороге меня ждал отец с ремнем руках. Свежеотглаженная рубашка была расстегнута, внизу все еще красовались заляпанные домашние штаны. Я помнила, что к этому времени он уже должен был выехать на какое-то очень важное совещание. Я не ожидала встретить его дома и неосознанно попятилась обратно на лестничную клетку. Когда папа опаздывал, он всегда жутко злился. И даже в 9 лет я прекрасно осознавала, что в такие моменты под горячую руку ему лучше не попадаться.

Отец затащил меня в квартиру за шкирку и прорычал над ухом:

— Это ты ее утащила, да? Мою булавку для галстука! Для своей херни этой забрала? Она золотая! Совсем сдурела?

Я испуганно косилась на ремень в его руке. Металлическая пряжка предупреждающе дрожала. Мне казалось, еще чуть-чуть, и он ударит.

— Иди откапывай! Живо!

Он толкнул меня в сторону выхода. Ремень вылетел из рук, а я впечаталась затылком в дверной косяк. Ударилась несильно, но слезы все равно брызнули из глаз. Скорее от обиды, чем от боли. Надрывно всхлипнув, я выскочила из квартиры.

Вдвойне обиднее мне стало, когда вечером отец узнал, что булавку взяла не я, и даже не извинился.

— Дорогой, ну не сердись, — мама поглаживала его по спине, пока тот с хмурым видом наворачивал борщ. Я сидела в дальнем углу стола, прижавшись к стене. Спасалась от свекольных брызг, летящих во все стороны. — Их семья потеряла кормильца. С деньгами совсем все плохо. А парню в этом году поступать. Я с ним второй год уже занимаюсь. На пробниках еле порог переползает. На бюджет точно не пройдет. Хорошо, если на платку возьмут. Ты представляешь, какие будут расходы?

— А мы тут причем, Кать? Я благотворительностью заниматься не вызывался. Я что, днями и ночами работаю, чтобы ты потом мои деньги «нуждающимся» раздавала? — он скривился и вытер рот тыльной стороной ладони. — Если этому твоему ученику нужны деньги, пусть идет и работает!

— Сереж, ну нельзя же так! — мама всплеснула руками. — У них в семье правда тяжелая ситуация. Я не могла не помочь. Тем более ты все равно эту булавку не носил.

— Так, может, как раз сегодня я ее собирался надеть, откуда ты знаешь? — отец уронил ложку в суп и бросил на жену грозный взгляд. — Разрешения даже не спросила.