— Зато сегодня я вовремя, так что оставь меня в покое, — Келси бросает на меня взгляд, а я улыбаюсь ей в ответ.

— Папа с Уокером на заднем дворе?

Мама кивает. — Наверное, в стойлах. Сегодня ветеринар приехал осматривать лошадей.

Я поправляю шляпу и доедаю печенье. — Ладно. Увидимся позже, дамы.

— Я принесу завтрак попозже, — говорит мама, когда я выхожу на улицу, где меня ждёт день физической работы.

Гуляя по этой земле, я всегда испытываю гордость за то, чего добились мои родители. Справа от дома — стойла для лошадей. Уокер отвечает за их содержание и даже по выходным даёт уроки верховой езды детям.

Чуть дальше — пастбище с коровами, свиньями и курами, каждые в своём загоне. Слева — амбар из дерева и стали, спроектированный и построенный Форрестом и его командой. В нём мы проводим свадьбы и другие мероприятия. Заглянув туда, я замечаю, как рабочие разбирают столы и стулья — значит, вчера было какое-то событие. Раньше я следил за графиком, но теперь, когда у меня своё дело, если информация мне не нужна — она не задерживается в голове.

Подходя к стойлам, я вижу, как Уокер разговаривает с ветеринаром. Кларенс живёт в Ньюберри-Спрингс всю жизнь и обслуживает почти все местные фермы.

— Привет, Кларенс, — я протягиваю ему руку.

— Уайатт. Рад видеть. Как там пивоварня?

— Пивоварня и ресторан, — с гордостью поправляю я. — Всё отлично. Много работы.

— Это хорошо. Парни из магазина кормов говорят, что заглядывают к вам каждую неделю.

— Ага. А для нас лучший комплимент — это когда возвращаются.

— Согласен.

— Привет, младший брат, — поддевает меня Уокер, хлопая по спине.

— На две минуты, — привычно огрызаюсь я, отмахиваясь от него.

— Всё равно считается, — довольно ухмыляется он.

— Что осталось сделать? — спрашиваю я, надеясь закончить пораньше и отдохнуть вечером. По воскресеньям я не работаю в пивоварне, так что чем быстрее справимся — тем лучше.

— Папа просил тебя проехать вдоль забора и проверить линию.

— Что? А Форрест где? — Обычно он этим занимается, считая себя слишком важным, чтобы пачкаться. Он не так привязан к ранчо, как мы с Уокером, наверное, из-за разницы в возрасте. Когда ранчо только зарождалось, Форрест уже учился в старшей школе. Он мечтал стать футболистом и не особо стремился оставаться в Ньюберри-Спрингс.

Но после травмы на втором курсе колледжа он бросил учёбу и вернулся домой. Начал работать в строительной компании, прошёл путь от разнорабочего до руководителя. Семь лет назад он открыл свою фирму. Это его гордость — и я это понимаю. Но из-за этого он не уделяет ранчо столько времени, сколько мы.

— Эй, я просто передаю сообщение, — Уокер поднял руки.

— Ну, думаю, бывают вещи и похуже, — говорю я, кивая большим пальцем за плечо. — Эта бригада заканчивает разбирать декорации со вчерашней свадьбы?

— Ага. И Джордж сказал, что пиво почти закончилось, так что тебе нужно будет привезти пару кег на пикник компании в следующие выходные.

— Ладно. Тогда я сейчас съезжу, а потом…

— …встретишься с папой и мной у коров.

— Хорошо. Рад был тебя видеть, Кларенс, — говорю я, приподнимая край шляпы.

— И я тебя, Уайатт. Скоро обязательно загляну в пивоварню. Мне очень нравится тот кофейный стаут, который у тебя на кране.

— Всегда рад. Я прослежу, чтобы тебе налили хороший бокал. — Я разворачиваюсь и иду к своему пикапу, краем глаза замечая маму и Келси на кухне. Они смеются и улыбаются в компании друг друга. Мне становится тепло от мысли, что, несмотря на то что мать Келси решила не быть частью её жизни, у неё есть моя мама, которая заполнила эту пустоту.

И хотя эта картина приносит мне радость, она одновременно напоминает, почему я никогда не действовал в соответствии со своими чувствами к Келси.

Когда я еду вдоль забора, колеса моего пикапа подпрыгивают на ухабах пыльной дороги, солнце поднимается выше. Птицы играют в догонялки в небе, а солнечные лучи пронзают лобовое стекло, превращая кабину в жаркий летний ад.

Мой взгляд бегает по земле передо мной — ровной, если не считать редких кустов и деревьев, — пока я не замечаю блики света на воде. Ручей, проходящий рядом с нашей территорией и пересекающий её чуть дальше, сверкает под дневным солнцем. Я еду вдоль ограждения, пока через несколько сотен футов не сворачиваю, чтобы не угодить прямо в воду.

Как будто из ниоткуда, в поле зрения появляется огромное дерево, ставшее фоном для множества воспоминаний, и в голове вспыхивают кадры из детства — картинки, которые я никогда не забуду. Почти все эти воспоминания связаны с Келси: как мы были шумными детьми, гонялись друг за другом до потери дыхания, или сидели под деревом, болтая ни о чём, пока я делал вид, что рыбачу, а Келси играла с камешками.

Но одно воспоминание всплывает особенно резко — возможно, потому что я обычно стараюсь его не трогать. Возможно, из-за того, что я здесь впервые за много месяцев, всё возвращается.

— Не верится, что ты уезжаешь завтра, — Келси опускается рядом со мной под дерево, прямо у кромки воды. Мы босиком, наши пальцы погружены в прохладную воду, которая тихо плещется от лёгкого ветерка.

— Знаю. В начале лета казалось, что до этого ещё так далеко, а теперь уже всё.

— Я буду скучать по тебе, Уайатт. — Она кладёт голову мне на плечо и переплетает руки с моими. Её прикосновение — то, чего я хотел больше, чем готов признать. Но оно и напоминание, почему хорошо, что я уезжаю. Потому что за эти годы Келси перестала быть просто моей лучшей подругой — она стала девушкой на грани взросления, такой, что хочется всё забыть и прикоснуться к ней, забрать её себе.

— Я знаю. Но я вернусь на День благодарения. И на Рождество.

— Это будет так странно. Мне кажется, мы виделись почти каждый день с самого рождения. — Она тихо смеётся, но я чувствую эмоции за этим. Пока она держалась, не плакала, но боюсь, что сегодня вечером слёзы всё-таки прольются. А мне будет больно.

Но по-другому нельзя. Мне нужно получить образование, чтобы отец начал воспринимать меня всерьёз, да и я сам отчаянно нуждаюсь в свободе. Нам с Келси нужно время врозь. Хотя я знаю, что оставаться здесь — это безопасно, мои чувства постоянно подталкивают меня к тому, чтобы переступить ту черту, которую мой отец несколько месяцев назад советовал мне не переступать.

— Я вижу, как ты на неё смотришь, Уайатт, — сказал он мне тогда, под Рождество. — Я знаю, что Келси для тебя значит больше, чем просто дружба.

— Ты... ты заметил?

Он рассмеялся: — Я не вчера родился, сынок. И помню, каково это — быть семнадцатилетним.

— Так что ты хочешь сказать, пап?

Он положил руку мне на плечо: — Я хочу сказать, что ты слишком молод, чтобы разбираться в этих чувствах. Ты её только ранишь.

— Но... — Я хотел возразить. На секунду мне показалось, что мечта всей моей юности становится реальностью — но её тут же отняли. Все планы, которые я выстраивал в голове последние месяцы, рассыпались в прах.

— У вас обоих вся жизнь впереди. Вам нужно пожить по отдельности, построить свою жизнь, мечты, не имея рядом друг друга. Тебе нужно научиться падать и вставать самому, не опираясь сразу на неё. А ей — понять, чего она хочет, кем она хочет быть. Вы не сможете сделать это вместе, особенно когда ты уезжаешь через пару месяцев. — Он вздохнул. — Я не говорю, что ты никогда не сможешь быть с ней. Но помни — наша семья, ты, твои братья, мы с мамой — мы для неё всё, кроме её отца. Если вы начнёте встречаться, а потом всё закончится, она может потерять не только тебя, но и всех нас.

Я опустился в кресло, осознавая, что он прав. Я не могу так поступить с Келси, потому что, как бы мне ни хотелось верить, что я могу дать ей всё, это всё говорит мой семнадцатилетний мозг. Мозг мальчишки, еще не познавшего жизнь.