— Я чувствую то же самое.

— Я хочу, чтобы мы поженились — и, если честно, скорее раньше, чем позже. — Её брови поднимаются от удивления. — Хочу купить большой дом на участке земли, где будет уединённо, но недалеко от пивоварни и ранчо.

— У нас будут дети?

— Столько, сколько ты позволишь мне подарить тебе. Я хочу дочерей с твоими светлыми кудряшками и сыновей, которые вырастут, как я с братьями. Хочу научить их ценить труд, быть вежливыми, и особенно — как обращаться с женщиной, которую любят. — Я целую её в кончик носа. — Я просто хочу всё, что может дать жизнь, но только рядом с тобой, Келси. Хочу настоящего счастья — не идеального, а такого, которое становится идеальным благодаря человеку, с которым ты это счастье делишь.

Я замечаю, как её взгляд опускается, а на лбу появляется морщинка. Меня тут же охватывает тревога. Неужели я сказал слишком много? Напугал её? Я-то думал, что мы оба на одной волне и понимаем, насколько серьёзны наши чувства.

Келси — моя. Не будет другой женщины, которая смогла бы заставить меня чувствовать себя так, как она. Которая знает меня до самого нутра — и всё равно любит. Все мои мечты о будущем всегда были связаны с ней. Это никогда не изменится.

— Я тоже этого хочу, Уайатт, — наконец говорит она, глядя на меня глазами, полными слёз. — Всё, что ты сказал.

Я выдыхаю — медленно, глубоко. Как будто впервые за несколько недель могу дышать. Но в груди всё ещё есть тень беспокойства. Та же, что накрыла меня после игры, когда подошёл Эрл и спросил о моём отце.

Тогда я замер. Не мог говорить о его проблемах со здоровьем, но внутри всё сжалось. Я так сильно был захвачен Келси и нашими отношениями, что старался не думать о предстоящих результатах КТ и о том, как всё может измениться. Но сейчас, когда мы вдвоём и говорим о будущем, я понимаю: я должен с ней поделиться.

Я должен рассказать ей о своих страхах. Она имеет право знать и может помочь мне всё это пережить.

— Уайатт… — начинает она, но я перебиваю.

— Мне нужно кое-что тебе сказать, Келси, — говорю я, и она замирает, уловив мой тон.

Она сглатывает и облизывает губы.

— Хорошо…

— Только ты должна пообещать, что никому не расскажешь. Мне вообще не следовало это говорить — отец просил молчать. Но я больше не могу держать это в себе. — Я беру её за руку, делаю глубокий вдох. — Ты — моя девушка, моя лучшая подруга. Я должен тебе это сказать, потому что это повлияет и на тебя тоже.

Она приподнимается, натягивая простыню на грудь.

— Уайатт, ты меня пугаешь.

— Если честно, мне самому страшно, Келси. До дрожи. — Я с трудом сдерживаю эмоции и снова сжимаю её руку. — У отца проблемы со зрением.

— Что? — Она садится прямо, глаза бегают по моему лицу.

— Да. Он сказал мне об этом несколько недель назад. Уже записался к врачу. Врачи подозревают, что у него опухоль, давящая на зрительный нерв.

— Боже мой… — Она прикрывает рот рукой.

— Мама знает, я тоже. Но Уокер и Форрест пока нет, как и сотрудники на ранчо. Папа сказал, что рассчитывает на меня, если вдруг ему потребуется операция и восстановление. Но… — я снова вздыхаю, — это огромное давление. Я не знаю, справлюсь ли. Папа делает так много, ты знаешь. Я не хочу подвести никого. Но, чёрт, всё становится слишком серьёзным, Келс, и мне нужно знать, что ты будешь рядом. Я не справлюсь без тебя.

Её внимательный, поддерживающий взгляд говорит мне всё, что нужно. Я понимаю: с ней рядом я справлюсь с чем угодно. И чёрт, надо было рассказать ей всё это ещё раньше, но тогда мы не знали о состоянии отца столько, сколько знаем сейчас.

— Ты никого не подведёшь, Уайатт, — мягко говорит она, и в её глазах блестят слёзы. — И ты не один. Конечно, я с тобой.

Я киваю и прижимаюсь лбом к её лбу, чувствуя, как с груди сходит тяжесть.

Я пытался не думать об этом, не накручивать себя раньше времени, но тревога, затаившаяся внутри с тех пор, как отец всё рассказал, не отпускала. И пусть мы всё ещё в начале пути, и впереди много неизвестного, но теперь Келси знает. Теперь я не один.

— Мы справимся, Уайатт.

— Я знаю, милая. Я просто надеюсь, что он будет в порядке. Мысль о том, что мы можем его потерять… что будет с мамой, если это случится… — в горле ком, но я заставляю себя сглотнуть.

— Эй. — Она обхватывает моё лицо ладонями, смотрит прямо в глаза. — Не думай об этом сейчас, ладно? Давай будем надеяться на лучшее. Один шаг за другим.

Я киваю, делаю несколько глубоких вдохов. А потом резко притягиваю её к себе на колени, прижимая к груди, позволяя её теплу и самому её присутствию успокоить моё бешено стучащее сердце. Простыня путается между нами, но мне плевать — я не собираюсь отпускать её. Не сейчас.

— Спасибо, что рассказал мне, — шепчет она, целуя меня в шею, а потом в висок.

— Я должен был. Особенно после того, как Эрл сегодня спросил о нём. Это сделало всё… реальным, понимаешь? — Я чувствую, как она кивает, и поднимаю голову. — Когда другие начнут узнавать, жизнь отца изменится. И моя повседневность тоже изменится. Сильно.

— Я почувствовала, как ты напрягся, когда он начал говорить, но подумала, что мне показалось.

Её наблюдение заставляет уголок моих губ дрогнуть в улыбке. Чёрт, как же я её люблю.

— Видишь? Ты знаешь меня слишком хорошо.

На её губах появляется лёгкая улыбка, и я не могу сдержаться чтобы не поцеловать.

— Иногда это очень даже кстати, — говорит она, а потом отводит взгляд. Я вижу, как в её голове что-то крутится.

Я отбрасываю завитки с её лица и внимательно на неё смотрю. Я чувствую себя легче после признания, но вспоминаю, что она ведь тоже хотела что-то сказать.

— Ты ведь хотела что-то сказать до того, как я тебя перебил, да?

— А. — Она начинает перебирать простыню между нами. — Ничего особенного. Неважно.

Я поднимаю её подбородок, чтобы она посмотрела мне в глаза.

— Ты уверена?

— Уверена. Точно.

Я не до конца доволен её ответом, но слишком устал, чтобы настаивать. Подавляю зевок.

— Тогда давай спать. Я выжат.

— Я тоже. — Она целует меня в губы с трепетом, и мы устраиваемся, как обычно, перед сном. — Я люблю тебя, Уайатт.

— Я тоже тебя люблю, Келси. И спасибо тебе.

— За что?

Вдыхая её запах, я шепчу ей в волосы:

— За то, что всегда рядом, когда ты мне нужна.

Она молчит, и я думаю, что она уже уснула. Но потом слышу её голос, едва различимый. — Я всегда буду рядом.

— Эй! Передай сюда самогон! — кричит Тим, один из работников ранчо, через танцплощадку, устроенную прямо перед амбаром на ранчо Гибсонов.

Сегодня — вечер у костра, который мои родители устраивают каждый сезон, и праздник в самом разгаре. Раньше мы сыграли матч по футболу в нашей лиге — едва выиграли с разницей в одно очко — а потом отправились на ранчо, чтобы отпраздновать и продолжить традицию.

Возгласы радости раздаются поверх музыки, когда гости пробуют самогон, который мой отец начал гнать ещё в те времена, когда был моложе нас с Уокером.

Я бросаю взгляд в сторону отца, замечая его гордую улыбку и то, как он сидит в кресле на краю толпы. Мама стоит позади него, держит руку на его плече.

Вчера они получили результаты КТ и биопсии, и, если говорить о лучшем из возможных сценариев — у него именно такой. Опухоль маленькая, операбельная и доброкачественная. Врачи считают, что можно полностью её удалить, и хотят сделать операцию как можно скорее. Сейчас середина октября, свадебный и туристический сезон подходит к концу — значит, пора её назначать.

Мама плакала у меня в объятиях прошлой ночью, я думаю, отчасти от облегчения, отчасти от страха, когда они с отцом рассказали мне диагноз. Теперь нам нужно будет рассказать обо всём братьям и сотрудникам ранчо — ведь ближайшие месяцы будут другими. Но мы решили, что позволим всем повеселиться хотя бы ещё одну ночь, прежде чем обрушим на них суровую правду.