– Не слышала никогда ничего более приятного, – сердечно улыбнувшись, ответила Гвин.

Когда он ушел, Гвин вновь села за стол.

– Ну что же, было интересно.

– Да уж, – сказал Торн, усаживаясь за стол. Подлив себе кофе, спросил: – Ты знала об этих гостях? Я же впервые слышу.

– Я тоже ничего не знала, – сказала Гвин и, задумчиво погладив подбородок, добавила: – Нам стоит расспросить маму. Узнать у нее, кто же был тогда в доме.

– Вот и я об этом. И расспросить ее должна ты. Это вызовет у нее меньше подозрений.

Гвин встала из-за стола и подошла к окну.

– Я спрашиваю себя, не допускаем ли мы ошибку, не рассказывая маме о нашем расследовании. В конце концов, это были ее мужья! И она могла бы предоставить нам необходимую для расследования информацию.

– Да, но если мы неправы, то напрасно заставим ее вновь пережить боль.

– Мама гораздо крепче, чем ты думаешь. И еще: из того, что мне удалось выведать у леди Хорнсби во время моего первого выхода в свет, я поняла, что мама терпеть не могла отца Грея. Он женился на ней ради ее приданого, которое начал проматывать едва ли не на следующий день после свадьбы. Никаких чувств у мамы к нему не было.

– Допустим. Но она родила от него сына, которого она любит всей душой.

– Я лишь хочу сказать, что не стоит опасаться, что воспоминания об отце Грея заденут чувства мамы. Подозреваю, его смерть ее только порадовала.

– Возможно, – сказал Торн, попивая кофе. – Тем более что, овдовев, она встретила нашего отца. И отношения между ними сильно отличались от тех, что были между ней и отцом Грея. – Впервые за девять лет он почти верил в эту историю.

– Я думаю, они по-настоящему друг друга любили, – сказала Гвин.

– Или искренне верили в то, что любят, – сказал Торн.

– Неужели ты все такой же циник? – спросила Гвин. – Разве Оливия не переубедила тебя в том, что любовь существует?

– Разумеется, нет, – презрительно хмыкнув, сказал Торн. Оливия была слишком практична, чтобы верить в любовь.

И он не был согласен с Гвин в том, что пришло время ввести мать в курс дела. На данный момент у них не имелось достаточных оснований считать, что герцогов убили, а тем более подозревать кого-либо в этих преступлениях.

Но ничто не мешало поделиться информацией с двумя другими его единоутробными братьями – Шериданом и Хейвудом. Когда Шеридан впервые предположил, что два последних герцога Армитидж, включая их отчима, были убиты, Грей, а следом за ним и Торн отнеслись к его предположению скептически. Сейчас настрой обоих изменился и скепсиса поубавилось. И, поскольку последним герцогом Армитидж был Шеридан, Торн не мог более позволить себе игнорировать возможность того, что Шеридана убьют тоже.

Эта мысль не давала Торну покоя весь день. Он думал об этом во время поездки к арендатору, которого должен был уговорить посеять ячмень в следующем году. Он думал об этом, когда обсуждал с ловчим покупку щенков ретривера. И даже после ужина, когда он, накинув халат, просматривал распечатанные копии своих пьес, чтобы ненароком не повторить в финальной сцене уже написанное.

Мысли о Шеридане и Хейвуде не покидали его, когда он вышел в коридор и увидел Оливию. С горящими глазами она быстрым шагом поднималась по лестнице, облаченная в простое платье из грубой бумазеи цвета бутылочного стекла, поверх которого был надет белоснежный фартук.

Пред мысленным взором Торна она предстала в одном лишь белоснежной фартуке, и пульс его сразу подскочил до опасных для жизни отметок.

– Вам, как я посмотрю, не спится, – процедил он, прикрывая за собой дверь, ведущую в его кабинет. Нельзя, чтобы она увидела разложенные по столу печатные листы с пьесами.

– И вам, по-видимому, тоже, – с улыбкой ответила она. – Как вам удается подгадать время нашей встречи так, чтобы мне страшно хотелось поделиться с кем-то совершенным открытием?

– Может, я умею читать мысли?

– Сомневаюсь! – рассыпавшись звонким смехом, сказала она. – Потому что, если бы вы умели читать мысли, вы бы знали, что я сделала это!

Оливия продолжила путь вверх по лестнице. Шла она соблазнительно медленно, словно приглашая Торна следовать за собой.

И Торн поддался искушению.

– И что вы сделали? Изобрели что-то невероятно сложное, чего мне не дано понять, сколько ни объясняй?

– Да нет же! Я обнаружила мышьяк именно там, где он должен быть в случае отравления – в желудке. И, судя по дозе, мышьяку герцогу подсыпали очень много! А также я не обнаружила мышьяк ни в одном другом органе, что подтверждает факт отравления.

– Впечатляет. Поздравляю. Выходит, ваш метод работает, как вы и рассчитывали?

– Именно так. Я смогу написать статью, как только вы с Греем позволите.

– Вы уверены, что ваши тесты будут приняты в качестве доказательств в суде?

– Да, я уверена. Правда, здорово?

– Разумеется, – протянул Торн, отметив, что они успели преодолеть лестничный пролет и оказались этажом выше. – Вы доказали, что отец Грея был убит. И это, конечно, здорово.

Улыбка сползла с ее лица.

– Когда вы говорите об этом вот так, мне становится неловко за свою радость. Отца Грея убили, и это ужасно.

Оливия медленно направилась к себе в спальню, которая располагалась как раз напротив спальни Гвин.

– Я просто хотел вас подразнить. Отец Грея умер давным-давно, – сказал Торн. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы Гвин спала как убитая. – Простите меня, но мне забавно наблюдать за вашими восторгами по поводу результатов опытов.

– Ну, я всегда чувствую себя лучше всего у себя в лаборатории. Я плохо понимаю людей. Я пытаюсь, но иногда они ведут себя непредсказуемо.

– Тут я с вами согласен. Люди – существа престранные.

– Да, и Шекспир называл человека существом легкомысленным и странным.

– Мне тоже нравится этот сонет. И я отдаю себе отчет в том, что ваш успех – находка мышьяка – большое достижение не только для вас, но и для нас всех. Это значит, что мы не параноики.

Оливия остановилась у двери в свои покои – небольшую гостиную и смежную с ней спальню.

– Вы говорите об отце Грея?

– Да. Но не только. Это длинная история, и она может подождать до утра. Я не хочу разбудить Гвин.

– Да, конечно, – понизив голос до шепота, сказала Оливия. – Так почему бы нам не продолжить разговор у меня? Если, конечно, вы не слишком устали и готовы поговорить.

– Я нисколько не устал, – поспешил заверить ее Торн и, забыв об осторожности, распахнул дверь в ее комнаты.

Они вошли, и Торн закрыл дверь. Он не хотел рисковать. Их не должны видеть вместе ни Гвин, ни кто-либо из слуг. Ему хотелось ее поцеловать, и делать это при посторонних он не станет.

– Я на минуту отлучусь, – сказала она и прошла в смежную спальню.

Торн слышал, как Оливия разговаривала с горничной. Судя по тому, что Оливия отпустила прислугу, присутствие посторонних ее тоже не устраивало.

Вернувшись из спальни, она встретила его разгоряченный взгляд и, словно оправдываясь, сказала:

– Я не хочу заставлять ее ждать. Из-за меня она и так не высыпается.

– Я совершенно с вами согласен, – поспешил заверить ее Торн.

– Полагаю, я должна благодарить вас за эти чудесные комнаты, – сказала Оливия, когда шаги горничной стихли на черной лестнице. Взгляд ее скользил по изумрудной обивке кушетки и кресел. Теперь, когда они с Торном остались наедине, она избегала смотреть ему в лицо.

– Будь на то моя воля, – ответил Торн, – я поселил бы вас в спальне, смежной с моей собственной.

– Отдавая должное вашему остроумию, я все же вынуждена сомневаться в вашей искренности. Я ни за что бы не согласилась с вашим выбором. И даже вы не способны на столь вызывающий поступок.

– Вы сомневаетесь в моих способностях?

Щеки ее порозовели.

– В любом случае комнаты чудные. Вы, возможно, не знаете, но зеленый – мой любимый цвет.

Торн едва не прикусил язык – его так и подмывало сказать, что только слепой не заметил бы этого.