– Ну как же! – воскликнула Оливия. – Помните, как Феликс и его друг пытаются украсть любовниц у женатых джентльменов? Или шутки насчет того, как молодящиеся отцы семейств не понимали, что их разыгрывают, потому что в их молодости слово «подколоть» использовалось только как портняжный термин.

– Да, верно, теперь вспомнил, – сказал мистер Джанкер.

– Вы пишете пьесы, опираясь на собственный опыт? – полюбопытствовала Оливия.

– Отчасти да, – осторожно ответил Джанкер, – но в гораздо меньшей степени, чем думается многим.

– Но где тогда вы увидели таких персонажей, как леди Держи-Хватай и мисс Замани-Обмани?

– Вот здесь, моя дорогая, – ответил мистер Джанкер, выразительно постучав себя по голове. – Лучшие из нас, писателей, черпают идеи не из жизни, а из высших сфер. Они тем и отличаются, что сама вселенная говорит с ними, нашептывает им сюжеты.

– Что за чушь, – процедил Торн. – Годится лишь на то, чтобы впечатлить дам.

– Кто-то должен развлекать дам, – парировал Джанкер, – раз ты не желаешь себя утруждать.

– Мне ни к чему пускать пыль в глаза этим дамам. Они и так меня знают.

– И то, что они о тебе знают, кажется, их не впечатляет, – заметил Джанкер.

Обстановка накалилась до предела, и мистер Джанкер явно специально подливал масла в огонь. «Интересно, зачем он это делает», – подумала Оливия.

– Справедливости ради, мистер Джанкер, – сказала Гвин, – Торн не видит смысла стремиться меня впечатлить, потому что я – его сестра, и я, кстати, тоже не стремлюсь произвести на него впечатление.

– А я предпочитаю, чтобы джентльмены вели себя естественно в моем присутствии, – сказала Оливия. – Когда тебе льстят, всегда думаешь, в чем еще этот джентльмен идет против правды.

– Вы хотите сказать, что предпочитаете правду, какой бы она ни была, даже если эта правда может задеть ваши чувства? – спросил Торн.

Оливии вспомнился ее отец и, глядя Торну прямо в глаза, она сказала:

– Я бы предпочла правду в любом случае.

– Подумайте лучше, дорогая, – возразила ей Гвин, – ни одна женщина не захочет услышать от мужа, что у нее слишком резкий голос или что у нее по утрам опухшие глаза, даже если это сущая правда.

– Об этом должен сказать ей брат, а не муж, – подмигнув сестре, сказал Торн. – Лично я всегда стараюсь говорить сестре все как есть, без прикрас.

Гвин показала ему язык и, повернувшись к Оливии, сказала:

– Поверьте мне, есть вещи, которые муж ни при каких обстоятельствах не должен говорить своей жене.

– Вам лучше знать, – сказала Оливия. – Я не замужем и ничего в этом не понимаю, но маман предпочла бы, чтобы папа был честен с ней в отношении того, как и с кем он проводит вечера.

– О, в этом смысле, конечно, – сразу согласилась Гвин. – Если я узнаю, что Джошуа занят чем-то неподобающим по вечерам, я велю принести мне его голову на блюде.

– Единственный человек на этом свете, кого майор Вулф боится, это его жена, – со смешком заметил Торн. – По правде сказать, моя сестра – единственный человек на свете, которого боюсь и я.

– Поэтому я и не женюсь, – поежившись, сказал мистер Джанкер.

– Как и я, – добавил Торн и, встретившись взглядом с Оливией, сказал: – Хотя я начинаю видеть преимущества в том, чтобы иметь жену.

– Неужели? – удивился Джанкер. – Впервые слышу от тебя такое.

Оливия подумала о том же, о чем Джанкер сказал вслух.

– Джанкер, тебе не кажется, что ты тут засиделся? – косо взглянув на драматурга, спросил Торн.

– Торн! – воскликнула Гвин. – Ты возмутительно груб с моим гостем!

– Ничего, – сказал Джанкер, вставая, – я привык к подобному обращению со стороны вашего брата.

Джанкер так комично изобразил благородное негодование, что Гвин и Оливия прыснули от смеха. Торн же лишь в недоумении приподнял бровь.

– Кроме шуток, – вполне буднично сказал Джанкер, – я, кажется, действительно злоупотребил вашим гостеприимством. К тому же меня ждет столько всего интересного и важного: женщины, ждущие моей ласки, колоды карт, ждущие, когда их распакуют, и бренди, жаждущее пролиться в глотку. Ночь молода, и я намерен насладиться ею сполна. – Джанкер пристально посмотрел на Торна. – Я не против того, чтобы ты составил мне компанию.

– Спасибо, но я откажусь, – протянул Торн. – До отъезда в Беркшир у меня остались незаконченные дела, отличные от перечисленных тобой. Но, полагаю, мы увидимся, когда я вернусь в Лондон?

– Непременно, – сказал Джанкер и, церемонно поклонившись Оливии и Гвин, добавил: – Спокойной ночи и, надеюсь, до скорой встречи.

– Надеюсь, встреча скорой не будет, – сказал Торн. – Мы утром уезжаем. Я провожу тебя до двери.

– Я провожу гостя, – сказала Гвин. – В конце концов, это мой дом.

– Прости, сестричка, я не хотел превышать свои полномочия.

– Не хотел, но превысил, – сказала Гвин и, встав, вместе с Джанкером направилась к двери. Но перед тем как открыть дверь, оглянулась и состроила Торну рожицу.

Оливия засмеялась.

Торн картинно закатил глаза и сказал:

– Можно подумать, ей все еще не больше пяти.

– Я бы сказала, что это вы ведете себя как маленький ребенок. Вы весь вечер только и делали, что нападали на мистера Джанкера, как драчливый мальчишка.

– Что-то вы слишком уж озабочены задетыми чувствами мистера Джанкера, – уставившись на Оливию недобрым взглядом, сказал Торн. – Рассчитывали, что он задержится подольше? Может, мне его вернуть, чтобы вы продолжили с ним заигрывать?

– Что вы такое говорите? Я и не думала с ним флиртовать! Вот уж действительно, вам зависть застит глаза.

– Я не завидую этому… этому фигляру! Вы сами, кажется, утверждали, что я не могу ему завидовать, потому что я герцог.

– Но тогда я говорила о вашей зависти к нему как драматургу. Но сегодня вы продемонстрировали, что вас злит его интерес ко мне, хотя с какой стати вас он так задевает, я и представить не могу. Вы всегда ясно давали понять, что я хороша только для одного… и это «одно» – не брак.

Торн пригладил ладонью волосы.

– Я никогда этого не говорил. И не подразумевал.

– Конечно, – сказала Оливия и, смяв салфетку, отшвырнула ее в сторону. – Я иду спать. Вы не могли бы сообщить своей сестре, что я ушла отдыхать?

Оливия, обойдя стол, направилась к двери, но Торн схватил ее за предплечье.

Окинув ее наряд откровенно дерзким взглядом, он спросил:

– Вы надели это, чтобы дразнить мистера Джанкера или чтобы мучить меня?

– Я надела этот наряд, потому что он мне нравится, – любезно ответила она. – А ваша вызванная им ревность всего лишь вишенка на торте. Впрочем, очевидно, мистеру Джанкеру он тоже понравился, – сказала она только для того, чтобы поддразнить Торна. – Судя по тому, как он на него смотрел.

Глаза Торна потемнели, словно небо перед грозой.

– Он пялился не на платье, а на вас. – Проследив, чтобы не заметил лакей, Торн провел пальцем по ее шее от впадинки за ухом вниз, в ложбинку декольте. – Он гадал, что почувствовал бы, если бы взял в рот ваш сосок, и строил планы, как бы остаться с вами наедине, чтобы точно узнать, каковы вы на вкус.

Оливия держалась стойко, несмотря на то что и слова его, и ласка вызвали в ее теле вполне предсказуемый отклик.

– Так вы умеете читать мысли мистера Джанкера? – насмешливо спросила она.

– О да, – дыша ей в ухо, ответил Торн. – Потому что, уверен, он думал о том же, о чем и я на протяжении всего ужина. И что он хотел делать с вами то же, чего хочу и я. Долго. Самозабвенно.

Стойкость требовала от Оливии немалых усилий. Нетвердой рукой она вытащила его палец из выреза платья.

– Не меряйте всех по себе, – дрожащим голосом сказала она.

– Уверяю вас, Джанкер думал именно так.

– Слушая вас, ваша светлость, я бы ни за что не сочла вас с Джанкером друзьями.

– Вы – единственная из всех, кого я знаю, в чьих устах «ваша светлость» звучит как оскорбление.

– А вы – единственный из известных мне господ, кого может оскорбить обращение «ваша светлость».