– Для человека, который заявлял, что не видел ни одной пьесы мистера Джанкера, вы на удивление хорошо осведомлены, – склонив голову, заметила Оливия. – Я думаю, – заключила она, – Грей прав – вы завидуете мистеру Джанкеру.

– Я думаю, мисс Норли абсолютно права, – широко ухмыляясь, заметил Джанкер. – Ты страшно завидуешь моему успеху, признайся, Торн.

– Ты, кажется, говорил, что очень торопишься? – с мрачным видом обратился к приятелю Торн. – Тебе не пора в театр?

– Вообще-то, я никуда не тороплюсь и с удовольствием бы еще часок поболтал с мисс Норли о своих пьесах, – злорадно ухмыляясь, ответил Джанкер.

– Я думаю, – подозрительно поблескивая глазами, сказала Гвин, – мы могли бы пригласить мистера Джанкера остаться у нас на ужин. Что скажете на это, Оливия?

– Я была бы очень рада, – лучисто улыбаясь драматургу, отозвалась Оливия.

Торну она никогда так лучисто не улыбалась. Разве что тогда, когда он сообщил, что имеется еще один уцелевший набор образцов для тестирования. Торну вдруг захотелось добиться того, чтобы она улыбалась вот так и ему тоже. Что же придется для этого сделать? Торн поморщился. Придет же в голову такая глупость! Из кожи вон лезть ради улыбки женщины? Именно так поступали его братья и зять, но сам Торн слишком хорошо знал жизнь, чтобы поверить в то, что игра стоит свеч. Да, пока в их семьях царит любовь, но счастье едва ли продлится дольше нескольких лет. Так зачем лезть из кожи вон?

Тем более что интуиция подсказывала: для того, чтобы добиться от женщины такого вот преданного обожания, придется распахнуть перед ней душу, а значит, открыть ей на обозрение свои скелеты в шкафу. От одной мысли об этом Торна пробила дрожь. Хватит с него одного Джанкера, который беззастенчиво использовал слабости Торна себе на пользу.

– Тогда решено, – сказала Гвин, выдернув Торна из пут унылых мыслей. – Ты ведь тоже придешь к нам на ужин, Торн?

Черт, надо было держать руку на пульсе событий. Стоит только ослабить внимание, и все решается без его участия.

– Как я могу пропустить такое? – не без иронии сказал Торн. – Но я немного волнуюсь за мисс Норли. Может, после долгой дороги ей бы следовало отдохнуть? Лечь спать пораньше? Званый ужин накануне раннего отъезда – не самая лучшая мысль. Ты так не думаешь, Гвин?

Оливии либо нравилось его мучить, либо ей действительно было все равно, что он думает по тому или иному вопросу.

– Я вовсе не устала, – сказала она. – И провести вечер за приятной беседой с друзьями вовсе не утомительно.

Наверное, Торну стоило бы порадоваться тому, что его зачислили в друзья, но он предпочел бы иной статус. Вместо бесед он бы лучше занялся поцелуями и чем-нибудь еще в этом духе. Но это если удастся усыпить бдительность Гвин, что едва ли получится.

Но так даже лучше, потому что, если его вовремя не остановить, он погубит Оливию, а это уже недопустимо.

Оливия давно так не смеялась. С тех пор, наверное, как в последний раз была в театре на пьесе Джанкера. Но это и понятно: чтобы писать такие забавные пьесы, надо обладать незаурядным чувством юмора. Странно только, что Торн почти не принимал участия в разговоре и ничего занятного за весь вечер так и не сказал. Он лишь мрачно смотрел на Джанкера и кривил губы в злой усмешке.

Теперь у Оливии отпали все сомнения в том, что Торн действительно завидует мистеру Джанкеру. Или ревнует? Но ведь это одно и то же! Всякий раз, как взгляд драматурга падал на ее бюст, обтянутый шелком вечернего платья, которое, разумеется, имело вырез несколько более смелый, чем дорожное одеяние, в котором она сюда приехала, Торн издавал звук, напоминавший рычание. Интересно, все его слышали или только она?

Они уже доели десерт, когда Гвин начала рассказывать забавную историю о том, как король Пруссии нанес визит в резиденцию ее отчима, посла Британии в Пруссии.

Гвин наклонилась над столом.

– И вот король Пруссии спросил Торна, который вдруг бросился вон из гостиной, куда он так торопится, и мой брат, вежливо поклонившись, как того требует этикет, на безупречном немецком сказал: «Прошу меня простить, ваше высочество, но я должен найти подходящее место для того, чтобы разместить свои экскременты». Мой брат был очень серьезным молодым человеком, и чувство юмора было ему совершенно чуждо.

Торн зарычал в голос.

– Прямо так и сказал: «экскременты»? – согнувшись пополам от смеха, спросила Оливия.

– Прямо так и сказал, – ответила Гвин.

– Это слово есть и в немецком, и в английском, – пояснил Джанкер.

– И Торн всегда был абсолютно честен в том, что касается его потребностей, в том числе и тех, о которых мы все догадываемся, – сообщила Гвин.

– О да, наш Торн – сама честность, – фыркая от смеха, сказал Джанкер.

– Вам не кажется, что для застольной беседы вы выбрали не самую удачную тему? – спросил Торн, переводя взгляд с Гвин на Джанкера и обратно.

– Мы все уже поели, – заметила Гвин.

– Тогда вам с мисс Норли пора перебираться в гостиную, чтобы мы с Джанкером могли насладиться бренди, – сказал Торн.

– Я против! – заявил мистер Джанкер. – Никто никуда не уйдет, пока я не услышу конец истории. Или уж тогда в гостиную мы все пойдем вместе. Мы можем выпить бренди при дамах, если они не возражают. Зачем отказывать себе в удовольствии провести лишний час в столь приятной компании? – добавил Джанкер, скосив лукавый взгляд на Торна, и, обратившись к Гвин, попросил: – Пожалуйста, расскажите, что было дальше.

– Вы должны принять во внимание, что тогда Торну было только шесть лет, – сказала Гвин. – И нашим воспитанием в то время занималась одна няня на всех, а кроме нас в доме было еще трое детей, двое из которых едва ходить научились.

– Еще трое детей? Не четверо? – спросила Оливия.

– У Грея, кажется, тогда уже был личный гувернер, – задумчиво протянула Гвин. – Или, возможно, это было уже после того, как он вернулся в Англию… Я точно не помню. Мне, кстати, тогда тоже было не больше шести.

– Не томите нас, пожалуйста, – сказала Оливия. – Как отреагировал король?

– Он от души расхохотался, слава богу, – сказала Гвин. – Иначе Торну сильно досталось бы от отчима. После того случая нашей няне приказали на время высочайших визитов уводить нас всех на прогулку куда-нибудь подальше от дома. Через несколько лет, когда король Фридрих умер, Торн заплакал, узнав об этом. Фридрих нам всем нравился.

– Да, он всегда обращался со мной лучше, чем я того заслуживал, – сказал Торн. Брат и сестра обменялись взглядами, и столько в них было взаимной приязни, что Оливия невольно им позавидовала.

– Хорошо расти в большой и дружной семье, – сказала Оливия, – мне всегда хотелось иметь брата или сестру, но так сложилось, что мы в основном проводим время вдвоем – маман и я. Мы никогда надолго не разлучались, и, наверное, ей сейчас без меня скучно.

– Ваша мать – вдова? – спросил Джанкер.

– Нет, мой отец жив, но это мало что меняет, – сказала Оливия. Она чувствовала пристальный взгляд Торна. – Папа под любым предлогом старается выбраться из поместья в Лондон. Лишь во время охотничьего сезона он живет в поместье, но и тогда мы редко его видим – он целыми днями бродит по лесам. И когда мы приезжаем в Лондон, он все время проводит либо в своем клубе, либо в парламенте, либо где-нибудь еще. – Оливия старалась не думать о том, с кем и как может проводить время ее отец. Мысль о том, что у него есть любовница, была ей неприятна.

– И все же вам нравятся пьесы о мужчинах, которые попадают во всякие неприятности именно потому, что им не сидится дома.

– Эти пьесы не о семейных мужчинах, а о холостяках. Холостякам многое прощается. И эти же пьесы высмеивают семейных мужчин, которые ведут себя как холостяки.

– Высмеивают, вы думаете? – с сомнением переспросил Джанкер и посмотрел на Торна.

– Не смотри на меня, – протянул Торн, – не я же их пишу, а ты.

– Я не могу припомнить ни одного эпизода, где бы высмеивались женатые господа, – наморщив лоб, сказал Джанкер.