Чем ему, черт возьми, помешала ее лаборатория? Он может думать о ней все что угодно, но украсть у нее шанс, что выпадает раз в жизни, она не даст, пусть даже не мечтает!

– Вы все время молчите, – сказал Торн. Под ногами скрипела галька. Он шел рядом с Оливией через сад к сыроварне.

– Вам это мешает, ваша светлость?

Торн выругался про себя.

– Вы не называли меня вашей светлостью прошлой ночью, когда мы целовались.

– Прошлой ночью вы не обвиняли мою мачеху в убийстве.

– Я не… Черт побери, я лишь сказал, что ее дебют в обществе состоялся в тот же год, что и у моей матери. Я лишь сделал очевидный вывод о том, что одна из них могла…

– Убить отца вашего единоутробного брата. Да, я знаю, к каким вы пришли выводам. Насколько они очевидны, не берусь судить, но вы, безусловно, вправе приходить к любым заключениям. Только меня к ним не приплетайте.

Несколько мгновений они шли в благословенной тишине, но Торну явно не терпелось нарушить молчание.

– Какое другое объяснение вы можете предложить? Кто, по-вашему, еще мог убить отца Грея?

– Во-первых, научный подход не терпит безосновательных предположений. Я вначале собираю факты и лишь затем с их помощью либо подтверждаю, либо опровергаю свою гипотезу. Пока у меня нет никаких фактов, указывающих на то, что отец Грея был отравлен. Посему на данный момент я лишь могу констатировать, что его смерть произошла по неизвестной причине.

– Я не говорил, что его отравила именно ваша мачеха, – возмущенно ответил Торн. – Я лишь сказал, что нам известно о четырех женщинах, которые имели мотив и возможность его отравить.

– Четыре женщины, – возмущенно повторила Оливия.

– Да, четыре. И что вас тут не устраивает?

– А у вашей матери ни возможности, ни мотива его убивать не было?

Торн переменился в лице.

– Уверяю вас, моя мать не имеет к этому отравлению никакого отношения.

– На каком основании вы это утверждаете? – не глядя на него, спросила Оливия.

– Она заботилась о своем новорожденном сыне. Ей было не до интриг. Этого мало?

– Что бы ни думали по этому поводу мужчины, женщина вполне способна заботиться о детях и заниматься другими делами в то же самое время, – возразила Оливия. Неужели он не понимает, что ее версия имеет такое же право на жизнь, что и его? Впрочем, сама она сомневалась, что кто-то из этих женщин причастен к смерти герцога.

– Моя мать его не убивала, черт возьми! – воскликнул Торн. Оливия скептически приподняла бровь, и он сдался. – Вы не все знаете, и я пока не могу раскрыть вам то, что знаю я.

– Именно об этом я и говорю. Пока факт отравления не доказан, бессмысленно строить какие бы то ни было предположения относительно того, кто мог быть убийцей.

– Прекрасно! Я обещаю подавить на время свое стремление к высказыванию предположений. Вас это устроит?

– Вполне, – бросила Оливия, молча ускорив шаг. Будь он неладен со своими теориями заговора и тайными подозрениями. Чем он лучше отца? Папа, по крайней мере, когда удирает из дому ближе к ночи, чтобы предаваться своим тайным порокам, не подозревает во всех тяжких грехах ни свою дочь, ни жену.

Торн не отставал ни на дюйм. Опять воцарилось молчание. Первым заговорил герцог.

– Сыроварня за следующим поворотом, на вершине холма, – сообщил он без всякого выражения.

Оливия, подумав, решила, что, раз он предложил перемирие, ей приличествует согласиться, пусть на время.

– Насколько я понимаю, вы хорошо ориентируетесь в поместье своего брата.

– Неплохо. Мы с Греем раньше нередко сюда уезжали, чтобы отдохнуть от городской суеты. Каримонт – ближайшее к столице имение брата. Иногда мы приглашали других холостяков и устраивали тут вечеринки.

– Без женщин?

– Ну…

– Так я и думала. – Оливия с трудом подавила желание развить тему. – Полагаю, вы с Греем очень близки.

– Да. Хотя сейчас, когда он женился, уже не так, как раньше, – сказал Торн и, глядя куда-то вдаль, добавил: – Не знаю, почему это происходит, но как только мужчина обзаводится женой, он меняет всех своих друзей на нее. И заводит себе новых друзей среди женатых пар.

– Наверное, по этой причине мой дядя так и не женился. Он любому другому обществу предпочитает общество университетских друзей, с которыми дружит еще со времен Оксфорда.

Оливия не смотрела на Торна, но остро чувствовала на себе его взгляд.

– И ваше общество тоже.

– Да, и мое, – согласилась Оливия. – Но не тогда, когда он проводит время в друзьями. Племянница все же не то же самое, что жена. Как бы тщательно я ни убирала в его квартире и как бы высоко он ни ценил меня как химика, когда приходят его друзья, мне в его доме места нет.

Торн негромко рассмеялся, чем немало ее удивил.

– Может, он просто не хочет, чтобы они смотрели на вас с вожделением?

– Что? Да они, я уверена, даже не знают, что такое вожделение!

Торн недоверчиво хмыкнул.

– Его друзья – мужчины, не так ли? Поверьте мне, они знают, что такое похоть. Ваш дядя, возможно, просто пытается вас защитить. И это весьма благоразумная мера, если встречи с друзьями предполагают употребление эля, вина и прочих горячительных напитков, что весьма распространено.

– Может, вы с друзьями и выпиваете, но его друзья, думаю, не пьют.

Оливия считала, что, хотя дядя ее нередко хвалил за успехи в науке, представлять женщину в качестве ученого маститым академикам стеснялся. Скорее всего, и герцог это понимал, а свою версию предложил лишь для того, чтобы польстить ее женскому тщеславию. Интересно, и зачем ему понадобилось ей льстить?

Между тем они добрались до сыроварни, которая оказалась совсем не такой, какой ее представляла Оливия. Она была на сыроварне всего раз в жизни, и та представляла собой крохотную хижину, в которой едва умещался один стол. Эта же была сложена из кирпича – прочный красивый дом, пригодный для комфортной жизни, а не только для работы. Внутри было очень просторно, полок на стенах с избытком, и места хватало даже для трех столов.

Грей рассказывал, что его отец построил новую сыроварню, более современную, но в этой, старой, имелись большие окна, пропускающие достаточно света для работы, и исправный камин, чтобы не мерзнуть. Оливия подумала, что, даже если ей придется воспользоваться камином, делать она это будет с осторожностью. Неизвестно, давно ли чистили трубы и сколько там скопилось сажи. А как эта сажа поведет себя в смеси с парами химических реактивов, можно только гадать.

А пока она решила поставить свой главный рабочий стол рядом с камином, чтобы, если какой-нибудь из реактивов воспламенится, она смогла бы смести субстанцию со стола в очаг. Пламя локализуется внутри очага, а дым под действием тяги выбьется из трубы наружу.

Может, Торн этого и не замечал, но его недоверие к ее способности выполнить обещанные тесты нервировало Оливию. Что, если у нее действительно ничего не получится? И что, если она ничего не обнаружит?

Нет, нельзя себя так настраивать. Грей на нее рассчитывает. Она перестанет обращать на Торна внимание и будет работать так, словно его нет рядом.

– Поверните ящик другой стороной, чтобы я увидела, что на нем написано, – распорядилась Оливия.

– Может, стоило промаркировать ящики со всех сторон? – ворчливо заметил Торн, недовольно вращая тяжелый ящик в руках: «Сколько, черт побери, весит все это лабораторное оборудование?»

– Может, вам стоило оставить этот труд лакею, как вам изначально предлагали? Тому самому, который принес нам чай и любезно предложил свои услуги.

В ее словах было зерно истины, и Торна это раздражало.

– Посмотрите на происходящее под новым углом, – предложил он. – Часто ли в вашем распоряжении в качестве подручного оказывается герцог? Да и я ни за что не упустил бы редкую возможность увидеть женщину-ученого за работой.

– Я бы сочла ваше определение меня как женщину-ученого за комплимент, если бы не знала, сколько в вас сарказма, – не глядя на него, бросила Оливия и, указав на стол, приказала: – Сюда поставьте.