Цербер.

Три головы, каждая с челюстями, в которых меч мог бы спрятаться, как зубочистка. Шерсть, чернее ночи, в глубине которой будто шевелятся искры.

Глаза горят тремя цветами: кровавым, ядовито-зеленым и холодным синим.

\[Легендарный страж: Цербер Азазеля (ур. 55)]

Он рычит так, что песок под ногами вибрирует.

— Ну что, здоровяк… — выдыхаю я, — давай потанцуем.

Цербер атакует как лавина: один прыжок — и он уже рядом, а я едва успеваю уйти в сторону. Первая голова щелкает зубами, вторая выдыхает облако ядовитого тумана, третья выбрасывает поток пламени.

Пара ударов мечом лишь царапает его бронеподобную кожу. Приходится использовать всё: «Кольцо молний», «Заморозку земли», бомбы с замедляющим эффектом.

После десяти минут изматывающих маневров я сбиваю его до 30% здоровья. И тут система выдает:

*Враг готов к приручению.*

Я достаю «Амулет подчинения зверя» — артефакт, который стоил мне половины казны гильдии. Система запускает мини-игру: удерживай шкалу в зеленой зоне, пока она скачет, как бешеная.

Цербер бьется, ревет, его глаза меняют цвета, будто каждая голова пытается вырваться из-под контроля. Раз, два, три… шкала почти заполняется — и резкий удар лапой сбивает меня с ног.

*Приручение прервано.*

— Да чтоб тебя! — поднимаюсь, закидываю в рот зелье восстановления.

Вторая попытка. Дольше, жестче, быстрее скачет шкала. Я держу… держу… держу!

*Поздравляем! Вы приручили Легендарного стража — Цербера Азазеля.*

*Доступна команда: «Призыв стража».*

Я телепортируюсь к гильдии. Время — поздний вечер, но зал все еще шумит. На меня смотрят с удивлением: я в саже, порванной броне, с окровавленными перчатками.

— Дим, ты как вообще? — Мила подходит, но я только поднимаю ладонь.

— Сейчас увидите.

Я выхожу к главным воротам. Сажусь прямо на землю и начинаю чертить символы. Мелом, углем, кровью из пореза на пальце. Символы Азазеля, которые я видел на стенах подземелий. Люди столпились вокруг, перешептываются.

Последний штрих — и я втыкаю меч в центр круга.

— По моему зову… явись, страж.

Режу ладонь. Кровь падает на камень — и символы вспыхивают алым светом. Земля дрожит.

Из клубов черного дыма поднимается тень, растет, принимает форму. И вот перед воротами гильдии стоит он — мой Цербер. Три головы рычат в унисон, глаза горят, а из пастей вырывается дым.

Тишина такая, что слышно, как у кого-то падает кружка.

— Это… это… — кто-то из новичков заикается.

Я только улыбаюсь.

— Познакомьтесь, это теперь наша охрана.

Весь зал — в шоке. Люди таращатся, некоторые отходят назад, кто-то в восторге кричит. Но никто не сомневается: теперь «Антигерои» — сила, с которой придется считаться.

После призыва Цербера я не дал людям расслабиться. Эффект, конечно, получился потрясающий — новички в шоке, ветераны одобрительно ухмыляются, но я-то знаю, что зверь сам по себе войну не выиграет.

Вика все еще где-то там, за пределами города. И она не из тех, кто увидев препятствие, сразу разворачивается. Скорее наоборот — она начнет думать, как его обойти.

— Слушаем меня внимательно, — встаю на ящик возле ворот, чтобы было видно всем. — Это не шоу и не трюк. Мы готовимся к нападению.

Гул в толпе стихает.

— Офицеры, разбейте людей на тройки. Первая тройка — ближний бой. Вторая — дальники. Третья — саппорты. Мы работаем сменами, чтобы никто не выгорал. Стас, ты за оборону южных стен. Марина, ведешь север. Мила — со мной у ворот.

Приказываю новичкам взять тренировочное оружие и выйти на плац. У многих глаза горят, но есть и такие, кто переглядывается с видом «а может, ну его».

— Вы пришли в «Антигерои» не потому, что мы тут в домино играем, — подхожу к группе из шести новобранцев. — Тут выживают те, кто держит удар. Если кто-то боится — скажите сейчас. Потом поздно будет.

Никто не уходит. Даже те, кто явно хотел.

Следующие два часа мы гоняем схемы защиты. Новички сначала сбиваются, путают команды, но после третьей серии начинают реагировать быстрее. Дальники учатся менять позицию, не теряя линию огня. Саппорты прогоняют лечение и бафы в движении.

Я постоянно перемещаюсь между группами, поправляю стойки, показываю, где слабые места. Цербер в это время патрулирует периметр — даже его присутствие добавляет людям уверенности.

В какой-то момент мы с Милой проводим совместное учение: я изображаю прорыв в линию обороны, а она с новичками отрабатывает отбрасывающие заклинания. Сработали с третьей попытки.

— Уже лучше, — киваю. — Но расслабляться некогда.

Где-то к концу второй тренировки у меня начинает мутить. Сначала я списываю на усталость: слишком долго в боевом темпе. Но потом в глазах словно на секунду гаснет картинка — резкий темный кадр, потом снова мир.

Я хватаюсь за шлем, морщусь.

— Дим, — Мила тут же рядом, — у тебя с лицом что-то не то. Бледный как стена.

— Нормально… — пытаюсь отмахнуться. Но в висках гул, в ушах тихое шипение.

— Это не нормально, — она сжимает мою руку. — Может, шлем глючит? Ты уже второй день почти без перерыва в игре. Ты же знаешь, что это опасно.

— Нам сейчас не до этого.

— Нам будет «до этого», когда ты вырубишься прямо тут, — Мила уже злится. — Выйди хотя бы на минуту, проверь. Может проводку закоротило, а ты тут сопротивляешься природе! Точнее уж, законам физики.

Я хочу возразить… и понимаю, что мир опять дернулся. И если я сейчас не выйду, то, может, уже не смогу.

— Ладно… — выдыхаю. — Оставляю все на тебя. Следи за воротами.

Команда «Выход» — и экран темнеет.

Холодный воздух реальной комнаты бьет в лицо. Я снимаю шлем и едва успеваю заметить, что кто-то стоит прямо рядом.

— Мам? — морщусь, потому что она хватает меня за плечи, будто проверяя, жив ли я.

— Дима… — голос дрожит, глаза красные, на щеках — мокрые дорожки.

— Ты что творишь⁈ — вырывается у меня. — Ты же знаешь, нельзя снимать шлем, когда я в погружении! Это опасно!

— Прости… прости, сынок… — перебивает она, и в голосе столько боли, что я замираю. — Папа… с ним…

— Что с ним? — уже холод внутри.

— Он… он упал в ванной… и не дышит. — Она начинает плакать сильнее, закрывает лицо ладонями. — Я не знаю… я не знаю, что делать…

Сердце бьется так, что грохот стоит в ушах. Все недавние планы — Цербер, оборона, Вика — в одну секунду превращаются в серую тень.

— Вызывала скорую? — спрашиваю глухо.

— Да… едут…

Я уже вскакиваю, на ходу натягивая спортивную кофту, валявшуюся прямо на полу. В голове только одно: *только бы не опоздать*. А ещё, хоть бы не опоздала скорая, хоть бы не было чертовых пробок на дороге.

Я ещё не знаю что с отцом, но сердце чувствует — не зря он тогда спал вечером. И одна мысль хуже другой.

Я бегу, как сумасшедший, не замечая ни дверей, ни поворотов коридора В голове — один ритм: *быстрее, быстрее*, и образ папиного странного сна в полумраке его комнаты, как в замедленной ленте, не отпускает меня ни на шаг. Мама кричит что-то за спиной, но её голос превращается в отдалённый шум — всё, что имеет значение, это ванна и дверь в неё.

Сначала промахиваюсь мимо ручки, словно в каком-то идиотском фильме. Дверь открывается, и запах — смесь моющего, влажной кожи и чего-то кислого — ударяет в лицо. Мама — уже там, рядом, её пальцы дрожат, она держит платок побелевшим кулаком, глаза огромные и красные. Мы проходим внутрь, и я вижу — вода на полу, зеркало в ванной побито, а тело — в ванне, голова набок, губы серые как старая бумага.

Папа лежит неподвижно, словно застывший в нелепом сне. Мой мозг отказывается в это верить: человек, который мог таскать шкафы в одиночку, чинить кровати и смеяться так, что у меня внутри всё замирало — сейчас безжизненно растянулся в равнодушно белой ванне.