Отдельного помещения для столовой в деревне не было, за пищей ходили прямо на кухню старшие команд или командиры отделений, лежачим тяжелораненым еду приносили санитарки. В общем, закусь у нас была и, собравшись вечером за общим столом, выпили по соточке разведённого спирта и приступили к приёму пищи. Свою порцию я осилил с трудом, сначала вроде пошло, а потом чуть ли не застряло на полпути. Так что дальше я только ел и пил морковный чаёк. Кто-то последовал моему примеру, кто-то вообще не стал пить, но большинство продолжили. Хотя для продолжения оставался только самогон, и того вышло по полстакана на брата. Банкет закончился довольно быстро, поев, бойцы потянулись курить, завязались неспешные разговоры в своём кругу. Народ разделился по землячествам и интересам, ну а я, походив от кучки к кучке и послушав, кто про что «поёт», убрался на свою шконку. Со всеми я перезнакомился ещё вчера, так что пока не решив «за большевиков али за коммунистов», я отделился от коллектива.

Мысли путались и метались в черепной коробке как табун мустангов по прерии. Вопросы же, которые я задавал сам себе, так и оставались без ответа. Да, я знал, интересуясь историей, что немцев на реке Нара остановят, потом начнётся общее наступление и противника погонят вспять. А вот дальше, наша 33-я армия попадёт в окружение и погибнет, не вся конечно, но большая её часть. Генерал Ефремов останется с армией до конца, выполнит свой солдатский долг, и застрелится, не желая попадать в руки врага. Случится это весной 1942-го, а на данный момент ещё осень 41-го. Что мне делать? Не знаю. Предупредить Ефремова о его судьбе? Да кто же мне поверит. Тем более зная о своей смерти, человек может наделать много ошибок, причём неисправимых. Что я мог сделать на данный момент? Один, и без оружия. Да ничего, если честно, тем более в обороне, да ещё на больничной койке. Кое-какие планы я для себя наметил. Бог конечно над ними поржёт, а вот мне было не до смеха, тем более, чтобы их осуществить, нужно было выжить. А вот с выживанием могли возникнуть проблемы… Мысли начинали скакать по кругу, и чтобы отвлечься, я пошёл покурить.

Место для курения было организовано в сенях, не дует, да и не мочит. Курить в хате нам не разрешали, да и сами мы старались не смолить в помещении. Всё-таки десять мужиков на тридцати квадратных метрах, это многовато и пахер ещё тот. Кто-то болеет и сильно потеет, у некоторых раны гноятся, да и не каждый человек когда спит, может себя контролировать, не говоря уже про сапоги, портянки и прочее. Мы, конечно, периодически проветривали помещение, но запах казармы вперемешку с больницей никуда не девался. В импровизированной курилке находилось несколько человек, и о чём-то дискутировали при свете «летучей мыши». Среди них был и разведчик — Генка Черкасов, а своим появлением я невольно прервал диспут.

— Ну что Никола, не спится? — задал он мне вполне резонный вопрос.

— Уснёшь тут с вами, — беззлобно ворчу я, скручивая козью ножку. — Ходите, дверями хлопаете, орёте не своё не наше. О чём хоть спорите?

— Да вот размышляем — Когда немец в наступление попрёт? И где ударит?

— А что тут думать, как только хорошенько подморозит, так и попрёт, а ударит с плацдармов. Кстати ты не знаешь, что за фрицы у нас за Нарой? — обращаюсь я к разведчику.

— Военная тайна, конечно, но когда за языком ходили, ганс попался из 183-й пехотной.

— Вот видишь, пехоту уже подтянули, сейчас железки свои подлатают, боеприпасов накопят и полезут.

— А когда?

— Кто же их знает, может через неделю или две, но полезут обязательно.

— А как же Москва? — это уже молодой, из нового пополнения красноармеец, который успел серьёзно простудиться на марше и сразу попал в лазарет.

— А Лёнька выздоровеет, возьмёт винтовку и погонит фрицев до Берлина.

— Я же серьёзно, товарищ сержант, — обиделся молодой парень.

— И я серьёзно Леонид. Не бывать фрицу в Москве, не пустим. — Глядя в глаза бойцу, уже без всякого намёка на юмор отвечаю я. После моих слов народ потянулся в хату, со мной остался только разведчик.

— Ты это серьёзно, насчёт нового наступления или так, свистишь?

— А я похож на свистуна?

— Судя по медали и нашивке за ранение, нет.

— Вот и я о том же. Сам-то, с какого полка будешь?

— Дивизионная разведка. А ты?

— Я в девяносто первом полку воевал, противотанковая артиллерия. Давно с передка?

— На днях зацепило, потом сразу сюда. Еле уговорил врача, чтобы дальше в тыл не отправляли.

— А меня неделю назад, под Слизнево. Чем-то по голове прилетело, очнулся через сутки, ни хрена не помню.

— Бывает. А где пропадал так долго?

— У своих артиллеристов отлёживался, пока новый командир не пришёл, он то меня к эскулапам и определил.

— Значит, советуешь тут не залёживаться.

— Ну почему. Неделя, максимум две у нас есть, а дальше уже лотерея. Сам знаешь, лучше с винтовкой в окопе, чем с голой жопой на кровати.

— Да уж. Видел я один медсанбат, когда отступали. Причём не разбомбленный, а раздавленный танками. — Генка так сжал кулаки, что аж пальцы побелели.

— Я так понял, ты из кадровых. Давно воюешь?

— С июля. Начинал в 53-й. Отступал от Днепра, потом ранение. Лечился в Москве, ну и к вам попал с пополнением. Обидно, что зацепило в первом же поиске.

— Удачно хоть сходили?

— Языка взяли, а остальное неважно.

— Понятно. Ладно, хватит мёрзнуть, пойдём в хату, отбой скоро.

Примерно в таком ключе, разговаривая со своими товарищами по палате «номер шесть», я постепенно и собирал информацию о положении дел в дивизии. На это ушла примерно неделя, тем более контингент постоянно менялся, кого-то выписывали, кто-то приходил на новенького, да и санлетучки ездили по всему фронту дивизии, забирая раненых. Ну, а с Макарычем у нас установились дружеские отношения, так что все последние новости я узнавал от него. Конечно, эти новости от агентства ОБС, нужно было пропускать через фильтр, отделяя зёрна от плевел, но свободного времени у меня было достаточно, так что постепенно вся картинка сложилась.

Наш 1291-й стрелковый, как и прежде занимал оборону по восточному берегу Нары. Деревню Слизнево, за которую мы так упорно воевали, немцы захватили, скорее всего к ним подошло подкрепление, да и с артиллерийской поддержкой они разобрались. Так что наши на передке опять оказались в лесу. Не лучше складывалось положение и у соседнего 1287-го полка. Удерживая своим правым флангом деревушку Горчухино, в центре своей обороны полк имел плацдарм противника — деревню Атепцево. Все попытки сбросить немцев с плацдарма и вернуть деревню обратно ни к чему хорошему не привели, так что и тут были проблемы не меньше. Третий полк в дивизию так и не вернулся, и воевал где-то в стороне от нас, так что часть оставалась неполной. Пополнение из тыла подходило, правда, начались проблемы со стрелковкой. Не хватало в основном винтовок и автоматического оружия, зато на вооружение стали поступать противотанковые ружья, а ещё дивизии подкинули миномётов. В общем, узнав, что формирование нашей минроты практически завершилось, я засобирался к своим. Это я так подумал, что засобирался, у Татьяны Сергеевны на этот счёт было своё мнение.

— Дышите, не дышите. Закройте глаза, достаньте кончик носа указательным пальцем левой руки, теперь правой. Хорошо. Пройдите по прямой, глаза не открывать. — Ну и всё в том же ключе. На этот раз я старался изо всех сил, пытаясь изобразить из себя совершенно здорового пациента. А в конце обхода даже сам себе поставил диагноз.

— Вот видите, Татьяна Сергеевна, я совершенно здоров и готов приступить к труду и обороне.

— Может быть и приступите, только точно не сегодня и не завтра. Во всяком случае, через недельку посмотрим.

— Как через недельку? Я же совсем уже здоров.

— Насчёт вашего здоровья это решать мне. Случайно не подскажете, какая у вас по счёту эта контузия?

— Ну, вторая.

— А если без ну, и хорошенько посчитать.