«Чем больше ты узнаешь, тем лучше», — напомнила Элль себе и перешагнула через собственную неприязнь.

— А зачем здесь вы?

— О, я? — девушка еще пару раз обмахнулась, как будто специально окружая Элль своим запахом. — Я желаю узнать, сколько детей будет у нас с будущим мужем. Мой отец дарит нам дом на свадьбу, и я хочу заранее знать, сколько детских понадобится.

Элль вскинула брови и растянула губы. Про себя она надеялась, что на лице удалось изобразить удивление вперемешку с искренней радостью, на которую только может рассчитывать совершенно незнакомый человек. На самом деле, Элоиза просто старательно растягивала свои черты во все стороны, чтобы через них не проступила гримаса зависти и готовности проклясть эту счастливицу на этом самом месте.

— Как дальновидно, — с трудом выговорила Элль. — И давно стараетесь добиться встречи с госпожой Фортуной?

— Уже почти неделю, — невеста вздохнула так, словно сидение в уютном кафе за чашечкой кофе отняло у нее ужасно много сил. — Я уже думала о том, чтобы сходить в другой салон, но у госпожи Фортуны самые точные прогнозы и предсказания. И, говорят, что она не старается взять с клиентов, ну… лишнего.

— Не разводит на деньги, — перевела на человеческий язык Элль. Говорить на диалекте кабаков и подворотен было особенно приятно в компании этой фифы, Элоиза испытывала странное болезненное удовольствие от подчеркивания разницы между ними. Капризная девица, привыкшая получать все, что захочет, но все равно требовавшая большего — Элль бы с удовольствием посмотрела, как она проведет еще день в ожидании.

— Да, верно. А то моя знакомая ходила к гадалке в квартале Рек, спрашивала, когда ее возлюбленный сделает ей предложение. Так та проходимица окрутила ее на пять сотен сильверов, рассказала, что уже через три дня он явится к ней на порог с цветами и браслетом, встанет на одно колено, а под занавес лета они проведут самую красивую церемонию в храме Латиф. Но знаете, что? Он действительно явился через три дня с цветами, и сказал, что женится на другой! Видите ли, долг обязывает. Его отец пожелал более родовитую невестку. Может, он и сам имел виды на ту, другую… Кто его знает?

Невеста так бурно жестикулировала, что на ее хорошеньком высоком лбу выступила испарина, а щеки раскраснелись. Она с трудом глотала воздух между словами, туго стянутая корсетом, но все равно продолжала говорить, пока окончательно не выдохлась. Только после этого она опустила плечи, откинулась на спинку креслица и вновь раскрыла веер.

— Но моя подруга не из таких, кто сдается. Сами понимаете, заклинательница камня — сама как скала. Кстати, она сейчас ищет толкового алхимика, — понизила голос невеста.

Элль чуть не хохотнула. Так вот, к чему с самого начала были все эти охи и вздохи. Все знали, что в храме Рошанны служат девушки-алхимики. А их навыки обросли таким количеством легенд, что порой волосы на голове шевелились от удивления. Кто-то верил, что девушки наносили себе клейма из черной меди, запирая магию внутри себя, чтобы служить богине. А кто-то, наоборот, верил, что они опаивали прихожан зельями и устраивали оргии. Отчасти, благодаря второй истории в храме частенько появлялись молодые люди навеселе, но почти никто из них, разочаровавшись, не приходил во второй раз.

Элоиза не успела ответить, а девушка уже перегнулась через подлокотник и взяла ее руки в свои. От прикосновения даже через перчатки Элль поджала губы.

— Вам не обязательно давать мне ответ сейчас. Но, может, вы подумаете, или посоветуете кого-то, кто мог бы помочь в таком… деликатном деле? Зайдите ко мне как-нибудь, — невеста убрала руки и, порывшись в ридикюле, протянула Элль визитку с позолоченными завитками букв. Элль быстро пробежалась по надписи: «Сарма Тоуви». Прошлогодняя победительница парусной регаты — вот, почему ее лицо казалось Элль знакомой.

Девушка вежливо кивнула госпоже Тоуви, не чувствуя ни малейшего желания быть милой. По сути, госпожа-победительница-во-всем только что предложила Элоизе нарушить закон и подвергнуть себя риску. Особенно сейчас, когда на алхимиков снова начали коситься с опаской.

Довести свою мысль до конца Элль не успела — дверь в глубине зала открылась, и в проеме показалась закутанная в шали женщина. Высокая и смуглая, как большинство темерок, и широкоплечая, как портовый грузчик, с неряшливым пучком на голове, повязкой на глазу и множеством ожерелий, свисавших до самого живота, который госпожа и не думала скрыть корсетом. По залу пронесся благоговейный шепоток. Сарма Тоуви вытянулась в струнку и аж подпрыгивала на кресле, как ребенок, ждущий, когда родители убедятся, что он расправился с обедом, и разрешат ему сладкое.

Госпожа Фортуна — кто же еще? — обвела присутствующих взглядом. Особенно восторженные посетительницы стиснули ладони и прижали их к груди в немой мольбе, но единственный глаз женщины не останавливался ни на одной из них. Она выбросила руку и пальцем ткнула вперед.

— Ты, за мной.

Тычок пришелся ровно на Элоизу. Девушка на всякий случай обернулась, чтобы удостовериться, что госпожа Фортуна не ошиблась. Но знаменитая гадалка не отличалась терпением.

— Ты, алхимичка из храма. За мной.

И ушла в соседнюю комнату. Элоиза поднялась, запоздало ловя себя на ощущении, что у нее вспотели ладони, как у подростка. Видимо, общее возбуждение посетительниц все-таки передалось и ей. Она подобрала подол мантии и направилась следом за гадалкой, чувствуя, как оставшиеся позади девушки и женщины испепеляют взглядами ее спину.

Если в зале ожидания было светло и уютно, а воздух казался густым от запаха кофе и духов, то в кабинете госпожи все было с точностью наоборот. Казалось, что для проведения своих сеансов женщина приспособила гардеробную или подсобку, а может, бывшую ванную. Окон тут не было, а единственным источником света была свеча на застеленном цветастым платком столике. Повсюду стояли коробки, впухшие от вещей. Кое-где картон прорывался, и на пол вываливались кристаллы, книги, потрепанные тетради и шали. Пахло сыростью и пепельницей, которую давно не чистили.

Госпожа уселась за стол и достала портсигар.

— Итак, девочка, — голос у нее, напоминающий скрип наждачной бумаги, звучал одновременно заботливо и грозно. — На всякий случай предупреждаю, ты можешь спрашивать только про себя и свое будущее, прошлое или настоящее. Я не роюсь в грязном белье чужих людей, живых или мертвых.

— Хорошо, — кивнула Элль. Это усложняло всю ситуацию.

— Я вижу, что тебя сюда привели следы мертвецов. Сейчас их немного, но количество может меняться. И все-таки, оставь мертвецам их секреты, а в первую очередь разберись со своими, раз уж пришла.

«Надо было попросить Ирвина, он с ордером бы лучше справился», — вздохнула она про себя. Но, возможно… Удастся обогнать его сразу на несколько шагов?

— Найду ли я того, кто украл мое сердце? — спросила она, сминая промокшие изнутри перчатки. Она пыталась отвлечься, перебирая нити, что оплетали все вокруг, чувствовала их, но не могла подцепить. В узкой комнатушке они не были натянуты, как паутина, а постоянно двигались, будто волны.

— Давай без этого, — дернула ее госпожа Фортуна. — Без твоего колдовства. Тут только магия госпожи Фортуны.

Фортуна замерла. Вскинула бровь. Лениво стряхнула пепел, а свободной рукой сдвинула повязку с глаза. Под ней оказался жуткий шрам и светящаяся белизна, как будто в глазницу женщины загнали серебрящийся ночной туман. Элль коже почувствовала этот мерцающий взгляд на себе.

— Украл твое сердце? — хохотнула гадалка. — Девочка, чтобы заглядывать в будущее, нужно знать прошлое. Никто твое сердце не крал. Ты сама принесла его в жертву, а теперь пытаешься вернуть то, чем так неумело распорядилась. Вот только сердце — не хвостик у ящерки, само не отрастет. Тебе придется забрать его своими руками.

Элль сжалась, стиснула кулаки, пытаясь понять хоть слово из речи гадалки. В воспоминаниях всплыли образы. Семейная лаборатория Верс, формула, которую создала Элль, взрыв и пожар. Лицо, изрезанное осколками, и Доминик, оставшийся в огне. Она цеплялась за его руки. Тянула его за собой, прямо из плена пламени, пока не надышалась дымом и не потеряла сознание. А когда она пришла в себя, Доминика не было. Не было и ее формулы. Была только разъяренная Летиция, срывавшаяся на целителе, который менял повязки Элль. А еще пустота. Элль не сразу осознала ее, думала, что это просто шок от пережитого, но недели сменяли друг друга, а пустота никуда не девалась. Она больше не чувствовала ни одной привязанности. Еда, которую Элль обожала, не вызывала радости. Люди, которых она раньше называла друзьями, теперь виделись ей льстивыми, ненадежными, а другие — наоборот — чересчур навязчивыми. А прекрасные незнакомцы, расшибающиеся в лепешку в попытках флиртовать, не заставляли ее сердце трепетать, а щеки краснеть. Все чувства замолкли, вывернулись наизнанку.