— Я только из лаборатории. Что-то срочное? Мы пытаемся восстановить еще пару заклинателей, — столько важности, аж тошно. Ханнес поджал губы и, вопреки ожиданиям Доминика, не выпустил его руки. Наоборот, развернул молодого человека лицом к Элль.

— Вот, твой легендарный опыт, о котором написано только в запретных книгах. Превращение неживого в живое — высшая алхимия, — свободной рукой он ухватил Доминика за подбородок и заставил поднять голову, обнажая сетку шрамов на горле. — Помнишь эти раны?

Элль поморщилась. Вместе с образами в памяти вспыхнул запах гари и выкипевших смесей, крови и раскаленного металла.

Ханнес принялся водить пальцами над шрамами.

— С такими ранами не живут. Он бы не дотянул до приезда целителей. Да больше того, он должен был умереть на месте, да. Но не умер. Каким-то чудом жизнь не то, что теплилась в нем, она била ключом и не давала ему умереть несмотря на боль и потерю крови.

— Даже глаза закрыть не удавалось, — добавил Доминик, испепеляюще глядя на Элль. — Я был в полном сознании, когда Эллиот вынимал из меня осколки и сращивал заново артерии, выгонял кровь из легких. А когда он перешел к пазухам черепа… Ни с чем не сравнимые удовольствия.

Элль поежилась, стискивая пальцы. Вмиг из новообретенной дочери и возможной союзницы она стала преступницей на допросе.

— Я не знаю точно, что произошло тогда, — попробовала оправдаться она и тут же захотела дать себе пинка. Это было жалко. И после всего, что ей пришлось пережить, уж точно не она должна была извиняться и объясняться.

— Птички, близкие к кругу Летиции напели, что после всех событий ты перестала кое-что чувствовать, — ответил Ханнес.

Он забрал тетрадь с коленей Элль и принялся листать, показывая все новые и новые записи.

— Мы пытались восстановить твой опыт. Стимулировали области мозга, отвечающие за эту функцию, но без особого эффекта, так что пришлось прибегнуть к другой методологии из позапрошлого века. Тогда двоих людей связывали и переливали жизненную энергию из одного в другого. Как в Галстерре перегоняют электрический заряд от дома к дому. Есть, конечно, издержки. Восстановленный человек недолговечен и вскоре начинает заново разлагаться, если не поддерживать в нем жизнеспособность. Грязная работа, но, к сожалению, пока это наш лучший результат.

— Зачем вам это? — только и спросила Элль, хоть почти сразу догадалась, что моментально пожалеет об этом.

— Чтобы найти подтверждение, — улыбнулся Ханнес. — Заклинатели управляют силами природы. Целители могут спасать и отбирать жизни, но только алхимики могут властвовать над жизнью и смертью по-настоящему. А восстановленные

— К тому же, восстановленный заклинатель — хороший заклинатель, — ухмыльнулся Доминик. — А еще он невосприимчив к магии и прекрасно выполняет приказы.

— И сколько таких вы собираетесь создать?

— Достаточно, — проговорил Ханнес, — чтобы нас восприняли всерьез. Так что, Элли, дорогая?

Она молчала, пытаясь свести все новые факты в единый образ, а три пары глаз с нетерпением смотрели на нее.

— Я ведь столькому тебя научил, а ты даже превзошла меня. Ты же не хочешь, чтобы твой талант канул в небытие?

***

Торжественного воссоединения семьи не случилось. Не то, чтобы Элль на него рассчитывала. Она даже не была уверена, что хотела его. Несколько лет назад она свыклась с мыслью, что ее семьи больше нет. Что отец умер где-то там, куда всегда стремился, а мать испустила дух из-за ее колдовства. Ей было проще представить, что папа, также как и мама, лежит где-то, измельченный в пепел в хрупких объятиях урны. Тогда ей не пришлось бы объяснять ему, что мамы, так нуждавшейся в нем, так горячо любившей его, не стало из-за наивных и самонадеянных чар самой Элль. Ей не пришлось бы сталкиваться с осуждающим взглядом или — того хуже — усмешкой, которая значила бы, что Элль усвоила очередной урок, вроде того, что нельзя протирать глаза руками, если до этого чистила острый перец.

И все же… в глубине души она как будто надеялась, что однажды он найдет ее. Обнимет и скажет, что все будет хорошо. Что они отстроят новый дом, свободный от призраков прошлого, создадут новое будущее.

И вот, после стольких лет, он стоял перед ней и будничным тоном говорил о делах. Показывал Элль ее кабинет, приглашал других алхимиков, про между прочим говорил, что это его дочь, что смогла вернуть к жизни мертвеца, а те кивали, будто Элль всегда была здесь и уже успела всем изрядно поднадоесть.

А если бы Элль не оживила Доминика, попытался бы Ханнес ее найти? Почему он не попытался выйти с ней на связь раньше? Он мог бы просто передать с Домиником какую-нибудь зачарованную вещицу, она бы тут же узнала узор его магии!

Но ответ напрашивался сам собой — до тех пор она просто была ему не нужна. Не интересна в своем девичьем желании выйти замуж и создать семью, в которой была бы настоящая любовь, не сотканная из чар.

Элоиза едва дождалась, когда пытка с очередной обзорной экскурсией и лекцией о величии алхимиков закончится. Еще в самом ее начале Доминик ускользнул, и Элль даже пожалела об этом. Пока он был рядом, в ней было достаточно гнева и отвращения, чтобы держать в руках свое отчаяние. А теперь она вся бурлила, и когда отец великодушно отпустил ее отдыхать, пожелав, чтобы завтра она изучила все записи и легенды о восстановлении мертвецов, Элль кивнула и, пошатываясь, направилась в свою комнату.

Ей не нужно было, чтобы он обнял ее искренне. Ей не хотелось, чтобы он по-настоящему, до слез, обрадовался тому, что просто может видеть ее перед собой. Не было необходимости в том, чтобы немолодой уже мужчина крепко обнимал ее, боясь хоть на минуту отпустить, чтобы спрашивал о ее жизни, чтобы рассказывал другим о безудержной радости, что его дочь наконец-то с ним. Но правда была в том, что Элль желала этого… пусть и считала, что загнала это желание глубоко под лед своего охладевшего сердца.

Она зашла в свою комнату, привалилась к двери и разрыдалась.

По другую сторону двери, как сторожевой пес, стоял Ирвин.

Выделенный Элль кабинет располагался на верхних этажах и раньше явно принадлежал целителям. От предыдущих хозяев остались кушетки и ширмы, а по соседству с ними уже новые обитатели Обсидиановой башни поставили рабочий стол, мензурки и пробирки, перегонные аппараты и ингредиенты. Все вместе это выглядело зловеще, как пыточная. Ханнес провел ей небольшую экскурсию.

— Если тебе будет нужен Доминик или Ирвин, вызывай их в любой момент, — он указал на систему колокольчиков на двери. — Если проголодаешься, еду тебе принесут прямо сюда. У нас не так много времени. Настроения в городе не позволяют медлить.

— Чего вы хотите? — только и спросила она.

— Чего мы хотим, — поправил Ханнес. — Когда начнутся беспорядки, мы станем настоящим щитом для алхимиков, защитим их и поведем за собой. Прямо на Башню Коллегий.

— Мятеж, — констатировала девушка.

— Ты мыслишь логикой Верховной Коллегии, — разочарованно поцокал языком Ханнес и опустил ладонь на стопку книг и брошюр, сложенную на рабочем столе. — Это надо исправлять, Элли. Бегло ознакомься, чтобы лучше понимать, зачем мы здесь и почему ты особенно ценна для нас.

— Мне казалось, ты уже довольно подробно все объяснил, — фыркнула она, мысленно одергивая себя. Ей бы помолчать, посмотреть в пол, как она часто делала с Летицией, но не получалось. Все внутри требовало сопротивляться, упираться, отпихивать отца и его влияние.

Ханнес не разозлился. Наоборот, улыбнулся, и в его чертах показалась давно заблудившаяся нежность.

— Элли, — вздохнул он, — я понимаю, что ты злишься, дорогая. Я знаю это чувство лучше, чем кто-либо. И я не прошу тебя завязывать эти чувства в узел, нет. Я прошу лишь смирить их на время, чтобы как следует разобраться и понять мир, в которым мы живем на самом деле. Правда не погасит твой гнев, но укажет ему верное направление. Начать можешь с этого.