Как это всё достало. Почему сейчас? Почему в его смену? Ирвин устало привалился к стене и стиснул рубашку, пытаясь оттянуть ворот. На другой стороне набережной начали собираться люди. Они напоминали стаю чаек — вытянулись вдоль парапета и вертели головами в ожидании то ли угрозы, то ли подарка свыше. Заклинатель воды помассировал переносицу. Мысли вернулись к Элль.

Из груди вырвался еще один тяжелый вздох. Так жалеешь мышь, которую купили, чтобы скормить питону. В какой момент вообще появилось это чувство? Сперва ему нравилось быть частью этой игры. Проверять на Элль свое чувство юмора и очарование, чувствовать себя живым рядом с ней, ощущать тепло чужой кожи и не видеть в глазах отвращения или жалости. Но вот, вчера она сама тянулась к нему, зарывалась в объятия во сне, такая беззащитная и ласковая без своей брони, что Ирвин просто не мог выкинуть этот образ из своей головы. Не мог оборвать теплые нити, стянувшие его сердце и привязавшие его мысли к волнам кудрей и фарфоровой коже, к ледяному отблеску, живущему на самом дне больших глаз.

Надо было отправить весточку Доминику. Но если она не у него, то Ирвину придется объяснять, как он умудрился упустить ее. А ведь еще нужно было нанести визит их славной Пенни Лауб, она сама послала за ним, прося явиться как можно скорее. Само собой, дело было в пропаже ее драгоценной Милли.

За этими размышлениями его нашел Авер.

— Ждешь? — спросил Шон, закуривая. Огонек плясал на кончиках его пальцев, и Ирвин все-таки тряхнул головой, достал из кармана пачку сигарет. Каждый перекур ускорял процесс разложения, но Ирвин готов был пожертвовать часом-другим, чтобы просто взять перерыв от надоедливых суматошных мыслей.

— Вроде того, — неопределенно кивнул молодой человек. После стычки накануне стоять рядом с Авером было мягко говоря некомфортно. А тот вел себя, как ни в чем не бывало, здоровался, шутил, но в каждой черте его лица затаилась обида.

— Да, меня и других огненных никто давить демонстрацию не пустит. Не хватало еще кого-то подпалить или пожар устроить, — с сожалением проговорил Шон. — А так бы враз всех разогнали.

Ирвин неопределенно пожал плечами.

— Хотели красиво закрыть квартал по раскрываемости, а теперь в оцеплении стоять, — продолжал вздыхать Авер. — Как будто всех переловили. Слыхал, кстати, в нашем районе новый труп?

— Что-то необычное?

— Да, алхимичка. Нашли в заброшенной типографии. Отдали расследование Стенли.

Ирвин сделал еще одну затяжку. Стенли можно было не опасаться, этот увалень не видел половины улик из-за своего брюха, зато в написании докладных ему не было равных. Молодой человек даже поморщился от себя — настолько его не беспокоила смерть Милли.

— А что с твоим делом?

— Дежурим в доках вторую неделю, прочесываем квартал Увеселений, но никаких зацепок, — делано вздохнул Шон. Ирвин насторожился, но так ничего и не сказал. — А заявления о пропаже все приходят. Если раньше пропадали все подряд, то последнюю неделю только женщины.

— Бордели проверяли?

— А то. Все у нас под колпаком, а толку никакого, — заклинатель пламени прочистил горло прежде, чем скосить глаза на Ирвина. — Можешь присоединиться сегодня к обходу. Вдруг по старой памяти заметишь что-то подозрительное.

— Я в оцеплении.

— Я договорюсь с капитаном, — подмигнул заклинатель.

Ирвин поморщился, все это выглядело очень подозрительно. Настолько, что здравомыслящий человек, не лишенный инстинкта самосохранения, уже давно нашел бы отговорку, лишь бы не соваться. Но в груди заныло, будто раскрылась рана, отправившая Ирвина на тот свет. Этот мир летел в Бездну, и, возможно, у Ирвина был последний шанс выяснить, что с ним случилось той ночью.

И он согласился.

— Тогда в десять в квартале Увеселений, на границе с доками.

Обычно в Квартале Увеселений жизнь текла в собственном ритме. Здесь в бое барабанов, песнях и реках вина можно было скрыться от повседневной суеты, найти тихую гавань в объятиях девицы, завернутой в тонкий дешевый шелк, испытать удачу за игрой в кости. Но сегодняшнее тревожное оцепенение, готовое разорваться, как натянутая струна, проникло даже сюда. С улиц поубирали столы и столики, музыканты чуть-слышно бренчали за закрытыми дверями заведений для пары-тройки зрителей. И все, как один, глядели в окна, точно ожидая, что с минуты на минуту именно на эту улицу хлынет разъяренная толпа.

В воздухе повисла влага, предвещающая стену дождя. Ирвин даже хмыкнул. Ни капли бы не удивился, скажи ему кто-нибудь, что это Верховная Коллегия нагнала тучи, чтобы предотвратить стычки на улицах. Так или иначе, пока все внимание сконцентрировано на центре и алхимиках, никто и не посмотрит в сторону пары детективов, которые расследуют очередное мошенничество, убийство или еще что. Тут работы было достаточно для всех.

«Очередное», — фыркнул Ирв и поскреб через ткань рубашки грудь. Туда, аккурат между ребер, ему нанесли ту самую рану, что убила его в первый раз.

***

Когда он открыл глаза, было темно. А потом темнота лопнула, наполнилась цветом. Ирв сперва подумал, что все-таки достиг чертога Дремлющих Богов, но разговоры, прорвавшиеся через пелену звона в ушах, оказались совсем уж мирскими.

— Какого хрена?! — крикнул высокий мужчина в черном облачении. Он схватил своего напарника — долговязого белокурого юношу с самодовольной физиономией — и крепко тряхнул за плечо. — Нам нужен был не он! Он был почти на том свете. Как он умудрился всосать всю жизнь из этой?

Ирвин с трудом повернул голову и понял, что лежит на столе. А рядом стоит еще один такой же стол, и на нем тоже лежит человек. Синюшная девушка с язвами по всему лицу.

— Я не знаю, — ответил напарник. Потом уже он представится как Доминик Верс. — Видимо, принцип, как в переливающихся сосудах или чем-то таком. Энергия стремится туда, где ее меньше. Парень был не жилец, вот в него и перелилось…

— Так и запиши! — рыкнул мужчина и в сердцах пнул ящик. Задышал тяжело и часто, так что даже его грудь и плечи задвигались.

Затем он перевел взгляд на Ирвина. Подошел к нему и, не церемонясь, схватил за подбородок. Заставил повернуть голову вправо, влево, совершенно не обращая внимания на то, как кривится недавний труп. Поддел пальцем верхнюю губу Ирвина и взглянул на зубы, потом то же самое проделал с нижним рядом, заставил заклинателя разжать челюсти принялся осматривать язык.

— Слизистые в норме. Зубы тоже. Пульс присутствует. Дыхание равномерное. При пальпации уплотнений не наблюдается… Да, совершенно точно живой и здоровый. Теперь будем смотреть, как образец будет вести себя дальше. Попробуй-ка сесть, — он, наконец, обратился напрямую к Ирвину.

Заклинатель с трудом выполнил приказ, но чуть не завалился обратно. Он оказался в большом зале, заставленном столами. Ирвин насчитал десяток, но, возможно, зрение просто сыграло с ним злую шутку. И на каждом столе были накрытые простынями тела. Одни лежали неподвижно и выглядели умиротворенными, как спящие праведники, а другие изогнулись в конвульсиях и навсегда замерли в них. Ирвин почувствовал, что вот-вот потеряет сознание, но мужчина в черном крепко сжал его плечо и буквально стянул со стола. Заставил встать на ноги и сделать несколько шагов.

— Моторика тоже сохранена. Отлично. Доминик, объект под твоим наблюдением. Найди ему применение.

— Какое, сэр? — поинтересовался алхимик, почесывая за ухом.

— Какое угодно, главное, чтобы от него была польза. Изначальный эксперимент пошел не по плану, будем работать с тем, что есть.

Потом были дни в комнате, где из мебели были только стол и стул. Ирвину совсем не хотелось спать. Иногда заходил Доминик и проводил какие-то замеры, осматривал подопытного, бубнил что-то себе под нос, пока делал записи. Как бы невзначай он мог бросить какой-то странный факт. Например, что Ирвин первый его «восстановленный», который пережил первый час новой жизни. Или что его можно было бы использовать, чтобы закладывать бомбы. Или что на нем можно проверять действие алхимических субстанций, но данные могут быть ненадежными. Или что его средний срок разложения — две недели. Как раз за это время организм ослабевал и пытался саморазрушиться.