— Боюсь, но пока у меня есть возможность что-то сделать, чтобы защитить нас всех, я буду это делать. Я не желаю повторения Чисток. А ты? — отвечать необходимости не было.

Великие Чистки бушевали пятнадцать лет, а закончились с падением правления Реджиса. Затем была Шипящая Революция, и мир, вроде бы, перестал сходить с ума. По крайней мере, внешне. До недавних пор. Заклинатели перестали вести себя, как хозяева жизни, алхимики смогли свободно устраиваться на работу и заниматься своими делами, жениться, заводить детей, не подвергаться досмотрам в общественных местах. Но стоило в новостях появиться «Поцелую смерти», как все сразу вспомнили, как славно и мирно жили маги, когда вся жизнь была разграничена жесткими правилами. Никакого свободного оборота зелий, даже сироп от кашля отпускался по рецепту, а приворотные зелья можно было покупать только в специальных магазинах и обязательно хранить чеки на протяжении трех лет после покупки. Во времена Чисток алхимикам можно было работать только в государственных лабораториях, а потом, чтобы они не алхимичили из-под полы, их начали отправлять в «закрытые учреждения», где они могли учиться и служить на благо государства. Еще каких-то семь лет назад последняя баржа, груженая маленькими детьми, отправилась к Острову Младенцев, где была специально выстроенная Реджисом школа. Слишком грандиозная и большая, чтобы сносить ее даже после революции — Обсидиановая башня. Закрытая школа на Острове Младенцев стала мемориалом, белым призраком безукоризненного величия и леденящего ужаса, боли и страха, сросшихся с надежностью и простотой жестоких правил.

Летиция сахарно улыбнулась, словно уловила течение ее мыслей:

— Я тоже так думаю. А теперь запомни — не ты помогаешь детективу, а он тебе. Поняла?

— Поняла.

Вот и показался храм. Летиция даже не стала глушить мотор, дождалась, когда Элоиза спрыгнет на шаткие мостки, и двинулась дальше, к центру города.

Элль прикусила губу, давя едкую обиду. Раньше Летиция бы предложила ей заглянуть в палаццо на ужин, а может и остаться на ночь. Раньше, когда Элоиза еще была невестой Доминика. Раньше, когда Доминик еще был любимым и единственным сыном Летиции. До того, как он исчез.

Элль спала просто отвратительно. Образы последних суток переполняли мозг и просочились в сон, прерывистый, непоследовательный и тревожный. Он полнился тенями, подвижными и беспокойными, как ночная вода. Они то оплетали Элоизу ласковым коконом, кутали, как объятия любовника, то передавливали руки, ноги, грудь упругими жгутами, запирая в лёгких рвавшийся наружу вопль. Что именно ей снилось, Элль точно сказать не могла, даже если бы захотела, но по пробуждении у неё было ощущение, словно она прожила сотню жизней и, по меньшей мере, полсотни мучительных смертей. Подушка оказалась на полу, покрывало сбилось в ногах. Нещадно ломило шею.

«Надо больше отдыхать», — подумала она и едко усмехнулась собственным мыслям. Лучший совет во все времена. И настолько же бесполезный, насколько справедливый. Кто б ей дал! В крепости «Саламандр» отдых был привилегией, за которую, если выглядишь слишком бодрым и довольным жизнью, можно и поплатиться. Например, найти мышиный помет в ботинке или что похуже — чихательную пыльцу или какое-нибудь зелье из образцов. Такого добра в Крепости было навалом, и ни один целитель не разберет, что это за формула, от которой волосы в носу стали толщиной с корабельный трос. Только Элль могла подсказать и вывести на чистую воду, поэтому ее сторонились, но были ведь и другие способы испортить жизнь. Не только магические…

Весь бизнес Летиции был построен на зельях. При свете дня эта дама заправляла небольшой лабораторией при храме — небольшое дельце, чтобы храму, вверенному госпоже Верс Верховной Коллегией, было на что жить. Сама настоятельница вместе с безликими послушницами готовила и продавала крема для рук и шампуни для кудрявых волос с добавлением алхимических составов. Ничего криминального или способного оказать сильное магическое воздействие, как и предписывал новый указ. Но в стенах Крепости женщина давала волю себе и фантазии своих подчиненных — таких же алхимиков, как и она сама. Особой страстью Летиции были любовные субстанции. Ей было недостаточно простых возбудителей, она хотела создать что-то новое, близкое к настоящей любви. Что-то, что захотят покупать все — владельцы домов увеселений, заскучавшие богачи и перекупщики, торгующие магическими диковинками по всему свету. Темерские чары, единственные на Архипелаге, ценились высоко. Только из Темера происходили люди, обладавшие выраженным магическим даром — если не считать дикарей из Северной Пустыни. Поэтому Летиция выжимала из своего дела всю прибыль и стремилась к большему. И достичь своей цели она решила именно руками Элоизы.

Право слово, Элль не знала, почему именно на ее долю выпала эта честь. Не то, чтобы девушка была особенно сведуща в вопросах любви. Не то, чтобы она вообще была близко знакома с этим чувством, но у нее действительно получалось придумывать новые формулы, и они выходили безукоризненными. Ну, почти всегда. И при этом Элль не использовала ни одну из распространенных алхимических техник — не строчила формулы, не запечатывала их сигилами. Она просто плела чары буквально из воздуха.

Летиция даже шутила, что если Элль поймают и осудят по статье за эксперименты и применение приворотных формул, сперва комиссия будет день-другой восхищаться ее работой. Кто же мог подумать, что такой день действительно настанет, и формула, которую когда-то создала Элль, будет интересовать служителей закона?

В коридоре раздалась трель звонка, и тут же послышались шаги и стук трости по паркету. Эллиот, целитель, правая рука Летиции, совершал свой ежеутренний обход. Несмотря на то, что ему было уже под сорок, на десять лет младше Летиции, и на его долю выпало немало приключений в годы Чисток и Революции, когда он бок о бок с госпожой Верс бился за лишение алхимиков жуткого клейма. Будучи целителем, он сохранил прекрасное здоровье и моложавость, а трость была ему нужна исключительно ради позерства. Чтобы тоже чувствовать себя важной шишкой на этом производстве. Хотя куда важнее? Именно от заключения Эллиота зависело, пойдут ли новые формулы в продажу.

— Доброе утро, мои феи любви! Пора вставать, дела не ждут! — нараспев выкрикивал он, и Элоизе искренне хотелось его придушить, как соседского петуха.

Его голос окончательно развеял остатки сна и лишил Элоизу надежды вспомнить, что же тревожило ее остаток ночи, когда ей все-таки удалось провалиться в забытье.

На пожелания доброго утра начали откликаться другие обитательницы Крепости. Кто-то просил еще пять минуточек, кто-то принимался заигрывать с Эллиотом через стенку, а кто-то ругался сквозь стиснутые зубы. Так или иначе, половицы заскрипели под ботинками и туфлями, захлопали двери комнат. Летиция неплохо заботилась о комфорте своих работниц: каждой девушке полагалась своя комната с кроватью, шкафом и рабочим столом, некоторым даже полагались собственные ванные. Например, Элоизе, за что ее недолюбливали многие соседки, проводившие утро в общей очереди.

У нее вообще по их меркам было слишком много привилегий. Собственная ванная — еще куда ни шло, к тому же Элль заглаживала вину за свое благополучие, разрешая соседкам мыться у нее. Но к неудовольствию многих, Элль запросто отпускали в город. Не проверяли ее табель входов и выходов из здания, даже почти не ругали за долгое отсутствие. Ей достаточно было сказать, что она выходит по приказу Летиции, и этого было достаточно.

— Что же она ей квартирку-то не снимет, раз Элоиза ей так дорога? — как-то услышала Элль через квадратик вентиляционной решеткой. Две женщины, занимавшиеся сонными таблетками, болтали, передавая друг другу дымящуюся сигарету.

— Может, чтобы не загордилась? Знаешь, как с собаками бывает: подберешь такую с улицы, отмоешь, накормишь, даже командам выучишь, а потом отвернулась на минуту — а она уже на диване.