Был, конечно, Доминик, но что из этого вышло?

— Тебе разбили сердце, — сказал Ирв тоном целителя, которому удалось обнаружить болезнь. Элль хмыкнула.

— Удивительная прозорливость.

— Было нетрудно догадаться, — улыбнулся заклинатель и накрыл ладонь девушки своей. — Мне жаль, что это случилось с тобой. И прежде, чем ты скажешь: «А толку-то?» или что-то в этом духе, дай мне сказать. Мне не плевать. Вот и все. Не знаю, как это объяснить и надо ли объяснять вообще. Я просто считаю тебя прекрасной девушкой, и я уже говорил, но я повторюсь: в первую очередь ты для меня очаровательная незнакомка из бара, и я хочу узнать тебя. Понять тебя. Быть рядом с тобой. Хочу знать, что ты любишь, что тебя радует, чего ты хочешь. Хочу видеть, как ты радуешься, и делать для этого все возможное. Просто помоги мне немного, если хочешь того же.

Элль хотела выдернуть руку. Хотела остановить этот поток слов, который лился прямиком в пустоту на месте сердца, давал надежду, заставлял поверить, что она вновь почувствует что-то, как раньше. Но в груди больно звенела тишина и обида. Теперь Элль злилась на саму себя. На свою закостенелую суть, которая не могла хоть немного подыграть Ирвину, его сбившемуся дыханию и искрящимся правдивостью глазам.

От его ладоней исходило тепло, такое знакомое и родное, как мамина шаль, как заваренный папой чай, как запахи родительского дома, которые никогда не исчезают из памяти, даже если от образов остаются крупицы. Элль подалась ближе в надежде впитать его жар, согреться, оттаять. Ирвин с готовностью распахнул объятия, не задавая вопросов, и Элоиза прильнула к нему, предлагая то немногое, что могла дать в обмен на его искренность.

Ей было настолько же хорошо, насколько и омерзительно от себя.

***

— Ты уверен? — хмыкнула Летиция. Даже в предрассветный час, когда весь город нежился в объятиях сладкой дремоты, она была собрана и напряжена, как сжатая пружина. Эллиоту крайне не хотелось быть тем, на кого придется удар, если она потеряет контроль, но врать или скрывать что-то от своей госпожи он не собирался.

— Абсолютно. Я попытался провести несколько магических манипуляций, но… на него ничего не действует. Все в участке уснули — кроме него. Я даже попытался раздробить ему кости, но просто… не почувствовал их. От него все отлетает. И эти леденцы.

— Это любопытно, — хмыкнула госпожа Верс. — Узнай об этом Ирвине побольше. Кто он такой, откуда взялся, почему Ган назначил именно его. Пока рядом с ним Элли, он не должен далеко уйти, не та порода. И проверь-ка самого Джеймса. Кажется, он повадился врать старым друзьям.

***

Ирвин убедился, что Элль уснула. Укрыл ее одеялом и вернулся в гостиную, пеняя себе на то, что силы нужно было использовать бережливее. В конце концов, он не мог быть уверен, что вот-вот на пороге появится Доминик с его лекарством. А если этого не случится, то Ирвину придется запереться в квартире и ждать, бороться с голодом и смирять себя. Повезет, если к этому моменту Элль уйдет.

Он бросил взгляд в сторону двери в спальню. Его тянуло туда. То по-настоящему живое, человеческое, требовало опуститься на кровать, обнять Элль, зарыться носом в ее волосы, прижать к себе крепко, чтобы чувствовать тепло кожи. Чтобы смотреть в ее глаза и не видеть в них отвращения, как у тех, кто знал, что он такое на самом деле.

Раздались три коротких стука, щелкнул замок, и на пороге показался Доминик. Он вопросительно дернул головой. Ирвин кивнул, указывая на спальню.

— Наши в ужасе. Бедняжка Милли бросилась в реку, — тихо хмыкнул Доминик и по-хозяйски прошел вглубь квартиры, прямо к кухонному шкафчику. Достал оттуда виски и налил себе полный стакан. — Слышал, и у тебя выдалась бурная ночка.

— Зачем ты поступил так с Элль? — только и спросил Ирвин.

Вместо ответа Доминик сделал один большой глоток виски, за ним другой, третий. Только когда стакан опустел, он весело взглянул на Ирвина и спросил:

— Нужно было как-то ее отвлечь. Заодно напомнить, как славно нам было вместе. А тебе-то что? Жалко ее?

— Представь себе, — огрызнулся Ирвин.

Доминика это только еще больше рассмешило.

— Думаешь, она пожалеет тебя, когда увидит, как ты разлагаешься? — весело поинтересовался он. — Если и пожалеет, то, наверное, добьет. Хотя навряд ли, это же Элли.

— Перестань.

Доминик резко поднялся и вмиг оказался возле Ирвина. От него разило спиртным, двигался алхимик размашисто и постоянно шатался. Сегодня даже сильнее, чем обычно.

— Тогда и ты перестань тратить силы зря. Ты — инструмент. И ты должен делать то, что я тебе скажу. Не шарахаться по городу в поисках своего убийцы, не задаваться вопросами о бытии, не мучаться угрызениями совести. Просто. Выполнять. Приказы. Понял? Кивни, если понял.

Ирвин кивнул. Доминик все равно недовольно скривился и поставил перед ним склянку с бурой жидкостью.

— Ты обещал двойную порцию.

— Передумал. А будешь хамить — урежу и эту.

Первые несколько минут после пробуждения Элль даже думала, что все хорошо. Как будто события последних дней были тяжелым, пропитанным винными парами, сном. По телу разлилась приятная усталость, безмолвно разрешавшая поваляться подольше, понежиться в мягких объятиях простыней, и Элль быстро поддалась этому желанию. Она ворочалась в пятне солнечного света на подушках, как пригревшаяся кошка, подставляя то одну, то другую щеку теплу. Под полуприкрытыми веками вспыхивали и пропадали вчерашние образы. Лабиринты улиц, вереница лиц, взглядов, какофония голосов, которые отступили, стоило рукам Ирвина обвить ее. Его слова… Элль зажмурилась, пытаясь удержать это воспоминание — единственное хорошее, что случилось накануне. Хорошее, но с привкусом вины.

Элль перевернулась и уткнулась лицом в подушки, молча ругая себя. Надо было просто сказать, что даже при всем желании она не могла бы почувствовать того же, что и Ирвин. Не смогла бы привязаться, поселить его образ в своих мыслях. Правда, сейчас он там успешно существовал, но не причинял ничего, кроме дискомфорта, как загнанная в стопу заноза. Возможно, стоило открыть Ирвину всю правду?

На мгновение это показалось Элоизе отличной идеей, ей даже стало легче дышать от мысли, что она расскажет детективу, что ей выжгло сердце и приворотные составы ее больше не берут, что это она создала формулу, из-за которой умирали отчаянно пытавшиеся спасти свои отношения люди. И что она бы очень хотела остановить этот бесконечный поток тайн, но на коротком поводке ее держала Летиция Верс, а от нее Элль могла уйти одним способом — нырнув в вонючие воды Солари и не всплыв. А это вообще не входило в ее планы, она ведь так и не пожила нормально. Постоянное выживание и решение проблем не могло быть жизнью, Элль была уверена в этом. Должно же было быть что-то еще…

Словно в ответ на ее мысли, раздалось лязганье посуды и шум воды. В комнату потянуло ароматом кофе. Элль выпростала руку и поискала на ощупь одежду. Пальцы наткнулись на мятое и еще влажное полотенце, рядом с ним комком лежала едва сухая рубашка.

«Пойдет», — решила девушка и накинула ее на плечи. Подол рубашки доставал до середины бедер, рукава пришлось закатать. Она придирчиво осмотрела себя в зеркале и скривилась. Потрепанная, потасканная, еще и в чужой одежде. Явно не лучший вид, чтобы вываливать Ирвину всю правду.

На кухонном столе лежал бумажный пакет, покрывшийся масляными пятнами и источавший аромат выпечки. Рядом стояли две чашки. Ирвин бормотал что-то себе под нос, пока возился у плиты, но стоило Элль войти на кухню, тут же замолчал.

Повисла гнетущая пауза. По крайней мере для Элль молчание звучало грозно.

— Привет, — только и смогла выдавить девушка. Ирвин усмехнулся. Как всегда мягко и тепло, каждой чертой своего лица говоря, что все в порядке.

— И тебе привет, — он протянул руку и приобнял Элль. Во второй руке он держал задорно булькавший и шипевший кофейник. — Я думал, ты еще нескоро встанешь.