Он вытащил из стопки самую толстую и увесистую книгу и развернул к Элль. На обложке она прочитала: «Полная история алхимии и алхимиков. Ханнес Фиуме. Издание третье, дополненное».

— Не думаю, что управлюсь за час, — хмыкнула девушка, а в глубине души распушилось удовольствие от того, как осунулся Ханнес, не увидев на ее лице восторга от результатов его многолетнего труда.

— Можешь читать по диагонали. Главное, разберись с восстановлением мертвецов. Я нашел путевые заметки, которые изучал с Домиником, но, может, ты увидишь в них нечто большее.

И он вышел, оставив Элль одну в предназначенном ей одной кабинете. Она еще раз окинула взглядом пространство, пытаясь представить, что будет, если ей действительно придется восстанавливать очередного мертвеца. Прошлое восстановление потребовало непомерной жертвы, которую Элль принесла добровольно, но неосознанно. Чего такое сильное колдовство потребует взамен во второй раз? А главное, можно ли было обернуть это вспять?

Элль встряхнулась, сняла перчатки и уселась в кресло. Все четыре ножки жалобно заскрипели и начали шататься каждая в свою сторону. Девушка кое-как устроилась на непрочной мебели и раскрыла книгу, попыталась сосредоточиться на бежавших по дешевой бумаге строчках текста, расслышать голос под сводом черепа, который озвучивал слово за словом. Она жмурилась, как будто это помогло бы ей ярче расслышать собственное воображение, уловить в нем образ папы — не господина Учителя, а человека, который со смехом и дурацкими стишками строил дом на краю земли из песка, пыли и чар. Слова на долю секунды стали объемными, как пузыри на луже во время дождя и лопнули. А вместе с ними и призрак папы.

Текст был тяжелый, со множеством ссылок на другие работы и исследования, Ханнес цитировал выдержки из Писания, и это получалось гордо и возвышенно, его слова задевали что-то внутри. Элль опомнилась и провела ладонью над книгой, чувствуя, как от страниц к кончикам пальцев тянутся тонкие ниточки чар. Она отбросила книгу, надела перчатки и открыла вновь — уже форзац, где нашла адрес типографии. Той самой, куда ее приводила Милли. Поцокала языком и отложила том подальше на край стола.

Нужно было заняться делом. Нужно было понять, как выбраться из башни до того, как учение Ханнеса завладело бы ее сутью. Несколько минут она остервенело мыла руки в тазу, пытаясь разобраться, как поступить дальше. Ханнес нацелился на грандиозное выступление в день, когда алхимики и заклинатели столкнутся на улицах Темера. Необходимо было понять, когда именно это случится.

Шагающей из угла в угол ее застал Ирвин. Он осторожно постучал о косяк и закрыл за собой дверь.

— Тебе нужно поесть, — сказал он, демонстрируя на вытянутой руке тарелку с сыром, сушеной рыбой и лепешками. Элль скривилась от соленого запаха, но живот предательски завыл. Ирвин усмехнулся на это и поставил тарелку рядом с книгами. — Как успехи?

— Никак, — она помассировала виски и кончиками пальцев подцепила остывший хлеб. — А у тебя?

— Ты здесь, моя работа выполнена. Теперь я целыми днями в лаборатории Доминика участвую в экспериментах.

— Каких?

Ирвин помялся, подбирая слова.

— Разных. Он испытывает мои способности. Насколько я или кто-то вроде меня может быть полезен в деле революции.

Звучало слишком уж расплывчато, но Элль решила не уточнять. Вместо этого спросила:

— А откуда «Рох» берет мертвецов для восстановления? Ты же как-то сюда попал.

— Ну, меня нашли истекающим кровью в подворотне. А так умирающими и почти умершими «Рох» обеспечивает Пенни, она же владелица нескольких мануфактур — там бывают несчастные случаи. А еще она помогает какому-то приюту. Наняла туда своих людей, они все и привозят под водой.

— С твоей помощью?

Вместо ответа был только кивок. Элль тяжело вздохнула, пытаясь как-то унять возмущение. Ирвин добавил:

— Сегодня привезут нескольких человек. Скорее всего, Ханнес потребует, чтобы ты что-то с ними сделала.

— Но я не хочу, — ужас дрожью прокатился по телу.

И тут раздался третий голос, ленивый, одновременно тягучий и шершавый, как замешанный в мягкую резину песок.

— А его это не волнует. Тебе ли не знать?

Привалившись к дверному косяку, стоял Доминик. Он весь ссутулился и глядел на Элль исподлобья, как будто ему было тяжело даже дышать. Его покачивало, несмотря на то, что он держался за стену. Еще раньше, чем он полностью втащил себя в кабинет, помещение заполнил едкий кислый запах. Элль уже чувствовала его в кабинете отца, но тогда он был слабее и тоньше. Доминик Верс был жутко пьян.

Ирвин тут же встал между ним и Элль, на что Дом только усмехнулся, закрыл дверь и шевельнул рукой. Полотно срослось с косяком. Бывший жених с вызовом глянул на Элоизу.

— Я тоже освоил его науку. Но ты для него все равно остаешься лучшей ученицей.

— Чего ты хочешь? — нахмурилась Элоиза. На всякий случай она шевельнула пальцами. Доминик заметил это движение и дернул головой, пытаясь перехватить ее гневный взгляд, удержать его, но светлые водянистые глаза как будто не могли остановиться и продолжали двигаться вправо, влево, по кругу. Он глубоко и медленно дышал и, несмотря на отвращение, хотелось предложить ему сесть, лишь бы он только не рухнул тут в обморок.

Элль указала на шаткий стул и отошла к окну. Ирвин тоже сделал несколько шагов, охраняя дистанцию между несостоявшимися супругами.

— Вообще, я хотел тебя поприветствовать, дорогая Элли, — протянул Дом, тяжело водружая свое костлявое тело на стул. Из внутреннего кармана он достал плоскую фляжку и сделал несколько глотков.

— Хватит меня так называть, — шикнула она.

— Я скучал по тебе, — невозмутимо продолжил он, пытаясь закрутить крышку на горлышке. — Мечтал о новой встрече, когда мы сможем как следует поговорить.

— И о чем мне с тобой разговаривать?

— А у нас что, не осталось общих тем? — пробубнил Дом и расплылся в кривоватой улыбке. — Мы могли бы предаться дивным воспоминаниям о том, как нам было хорошо вместе, как мы любили друг друга… Или ты могла бы спросить меня о том, как обстоят дела в этой башне. Я знаю явно больше, чем наш подопытный кролик. Я могу помочь тебе выжить.

— Я прекрасно справлялась и без тебя.

— Результат налицо, — еще один пьяный смешок. И еще. И еще. Как будто под сводом его черепа выступала клоунская труппа.

— Тебе бы проспаться, — подал голос Ирвин. Доминик скривился.

— Тогда мое противоядие перестанет действовать. Знаешь, от чего мне нужно противоядие, Элли? От тебя. От твоего бесценного дара в виде возвращения к жизни.

— Слушай, я… — попыталась выпроводить его Элль, но Дом не позволил ей договорить.

— Нет, ты слушай, — прошипел он. Побелевшие пальцы вцепились в столешницу. — Я пытался объяснить Ханнесу, чем ты вернула меня к жизни. Учитель не верит в любовь. Для него ее не существует, никогда не существовало. Но я-то знаю… Я ее чувствую. И она не дает мне покоя, гонит меня за тобой, раздирает. Ты представляешь, каково это?

— Более чем, — бесцветным голосом ответила Элль и впервые по-настоящему обрадовалось своему равнодушию. Было даже какое-то злорадство, но даже здесь смогла найти местечко жалость. Элль не хотела, чтобы Дом умирал. Но и страданий в момент спасения она ему не желала. Просто хотела избавиться от своих, и вот, что получилось.

Дом злобно сверкнул глазами. Элль знала этот взгляд. В нем плескался гнев, проснувшийся в ответ на несправедливость, что один — страдает, горит заживо, а второму все равно. А Элоиза была не в силах хоть как-то изменить ситуацию.

— Я не могла представить, что это произойдет, — честно сказала она. Доминик закатил глаза. — Но ты нашел противоядие? Чтобы… сдерживать это?

— Ага, — он кивнул и отсалютовал Элль фляжкой. — Рецепт простой — выпиваешь столько вина, сколько влезет, и страдаешь следующие сутки. Если повезет — то двое. И ни на какие другие страдания мыслей не остается.

— Очаровательно.