Да, Ирвин вел его не очень старательно и сам был бы рад соскочить, но вот незадача — он точно помнил, что умер из-за этого расследования. Его убили, а сегодня к двери квартиры подбросили воробья со свернутой шеей. Возможно, в ближайшее время стоит задуматься о переезде, но пока Ирвин точно решил разобраться как следует в случившемся. Причин было предостаточно.

Он перечитывал дело уже в восьмой раз. Рассматривал свои заметки и дополнения Шона, в надежде уловить что-то новое. Что-то, чего он прежде не замечал в силу невнимательности или желания отделаться от работы. Надо было отдать Шону должное — он взялся за дело основательно и скрупулезно дополнял заметки и отчеты Ирвина, которые тот вписывал как боги повелят. И все-таки не было ничего, за что зацепился бы взгляд. Ирвин уже собирался нести дело в архив, когда появился Шон — их самая ранняя пташка.

Простой парень из квартала Ливней. Родители ничем не отличились ни при Реджисе, ни до него, ютились в тесной квартирке в покосившемся домике и ужасно гордились сыном, которому удалось выбиться в люди. Как-то в курилке Шон сказал, что пошел служить в полицию, потому что у его семьи мошенники выманили деньги на покупку дома, да еще и навесили на них долгов, а полиция только развела руками. Нормальный парень, с принципами и упертостью барана, явно метивший на место капитана, чем вызвал у Джеймса Гана уважение и готовность всячески помочь. Полная противоположность Ирвина, которого пропихивали в отдел, используя все связи.

— И тебе привет, — заклинатель воды поднялся со своего места и пожал Шону руку. Тот удивленно посмотрел на коллегу.

— Не выспался? — но на рукопожатие ответил. Ирвин пожал плечами. — Как продвигается твое дело о смертоносных любовниках? Слышал, капитан подыскал тебе внештатного консультанта.

— Потихоньку, — отмахнулся Ирв. — Повторно опрашивали свидетелей.

Он без особых подробностей пересказал вчерашнее турне. Шон слушал, кивал, а уголки тонких губ то и дело приподнимались в плохо сдерживаемой насмешливой улыбке. Такой, которую иногда хочется кирпичом стереть.

— Просвета пока не видно, — констатировал заклинатель пламени.

— Похоже на то, — кивнул Ирвин, а внутри заскреблось неприятное чувство, как будто пока он разбирается с чередой нелепых случайностей, пусть и с жуткими последствиями, остальные занимаются настоящими расследованиями. Раньше его бы это не беспокоило, но сейчас покровительственная усмешка Шона заставляла сжимать кулаки.

— И как? — спросил заклинатель огня с вежливым участием. — Уже обнаружили, кто мог бы заниматься распространением?

Ирвин пожал плечами, не горя желанием рассказывать, что дальше его путь лежал в гадальные салоны. План был намечен безукоризненно — салоны, потом спуск в подполье к другим запутанным схемам Летиции. Потянут за одну ниточку, а дальше… От одной мысли об этом в груди заворочалась совесть. Еще ее тут не хватало.

Не успел он придумать, как перевести тему, в участок зашел Стенли. Вернее, первым зашла его кружка кофе, пахнущая гарью и жженой резиной, потом величественно вплыл живот, а затем и все остальное тело.

— О, какие люди, — хохотнул он, глядя на Ирвина. — Пытаешься реабилитироваться?

Заклинатель воды скрежетнул зубами, и несколько горячих капель кофе выплеснулись на руку Стенли. Толстяк зашипел сквозь стиснутые зубы и поставил чашку на стол, оставляя кофейные круги на дереве.

— Да чтоб меня…

Шон рядом тихо хмыкнул и похлопал Ирвина по плечу.

— Покурим?

Ирв зачем-то согласился.

Плотный утренний туман постепенно рассеивался, открывая вид на канал, по которому туда-сюда сновали речные трамваи. Весна только начала вступать в свои права, но с каждым днем воздух становился все теплее, а прохожие все чаще расстегивали куртки, плащи и мантии, готовые ощутить первые капли тепла.

Шон с благодарным кивком принял у Ирвина сигарету и привалился к стене участка.

— Не обращай внимания на Стенли. Он вчера чуть не поймал карманника, но не смог его догнать, — сказал он наконец. Ирвин кивнул. — Кстати, если захочешь продолжить заниматься делом о торговле людьми в игорных домах, то я с радостью приму твою помощь.

Прозвучало так благодушно, что аж тошно стало. Ирвин недоверчиво посмотрел на Шона, а тот лишь вскинул брови.

— Что? Если бы мое дело передали, я бы места себе не находил. Даже если бы это было заслуженно…

— Со мной произошел инцидент, — процедил Ирвин. Он так никому и не сказал, что случилось на самом деле, для коллег он сочинил рассказ о том, как его опоили и выбросили в канал. Но сотрудники отдела выработали свою версию, по которой Ирвин сам напился и пропал на несколько дней, переборщив с «прикрытием». Притон, о котором он рассказывал, за три дня превратился в заброшенный подвал, где ничего не намекало на присутствие людей, и расследование буквально пришлось начинать заново. Ирвина не выгнали и не перевели в какой-нибудь квартал Луж только из уважения к его семье — от этого становилось совсем тошно.

— Я тебе верю, — сказал Шон. — И я всегда на твоей стороне, дружище. Если нужна будет какая-то помощь, ты обращайся. Взгляд со стороны не бывает лишним.

— Это точно, — кивнул Ирв, про себя думая, как бы вернуть дело в архив прежде, чем Шон отправится за ним.

К счастью, в курилку вышли Стенли и секретарь Вайс, и у Ирвина появилась возможность незаметно покинуть гикающую компанию, обсуждающую свежие новости. Он вернулся к своему столу, поднял исписанные листы и замер. Папка с делом пропала.

«Просто охренительно», — только и подумал он.

***

«Просто охренительно», — подумала Элль, сидя в приемной гадального салона. Внешне место напоминало кафе. За прилавком неодаренная девушка с пышным хвостом и множеством позвякивающих браслетов варила кофе на песке и подавала напиток дорогим гостьям.

Несмотря на то, что салон только открылся, зал уже был битком. На обитых синим бархатом пуфиках и за низкими столиками сидели женщины: студентки и благородные дамы, почетные матроны, теребящие вышитые бисером сумочки, торговки и сверкающие помолвочными браслетами невесты. Все пришли в салон, чтобы заглянуть за завесу того, что им было и так известно. Все невольно косились на Элль, на мантию служительницы храма Рошанны. Не то, чтобы вера запрещала им посещать подобные места, просто считалось, что лучше и быть не может, если уж ты нашла место под крылышком богини. Не нужно мучаться, наскребая деньги на съемную квартиру или взнос в банке, не обязательно выходить замуж — служение полностью покрывает долг перед обществом. Храм был мечтой многих, кто желал сбежать от суетливой жизни в погоне за деньгами, одобрением или просто своим местом. Вот только Элль этого не выбирала.

— Я вчера провела тут целый день, — рассказала белокурая невеста, сидевшая за соседним столиком и мелкими глотками цедившая кофе.

Она не обращалась к кому-то конкретному, просто облегчала душу в надежде, что хоть кто-нибудь ее услышит. И Элль невольно повернулась на звук ее высокого, немного писклявого, голоса. Девушка тут же восприняла это как предложение продолжить.

— Госпожа Фортуна сама выбирает, кому предсказывать будущее. Хоть целый день сиди, она может и не взглянуть на тебя. Вот уж выскочка, — фыркнула невеста. — Вчера со мной за столиком сидела девушка, она пришла еще до открытия и сидела до последней минуты. Ей было очень важно узнать, не женится ли ее суженый на ней из-за наследства. Ушла вся в слезах, бедняжка. Как будто сама не знает, что это действительно так!

Невеста раскрыла веер и принялась обмахиваться. Она оказалась заклинательницей ветра, к тому же достаточно сильной — два небрежных взмаха разогнали теплый пропитанный ароматом кофе воздух. Блаженная свежесть продержалась недолго. В нос Элль ударил приторный запах, напоминавший леденцы из роз, сахарную вату и переспелые персики. Слишком сладко, до тошноты. Все в нежданной собеседнице было «слишком сладким»: мягкие золотистые волосы, высветленные по моде Галстерры, улыбки, высокий голос, снисходительный взгляд. Как будто ее оскорбляло пребывание в зале ожидания, но она решила повернуть ситуацию в свою пользу и теперь делала вид, что это всем остальным повезло оказаться в ее присутствии. Возможно, в своих пропахших пудрой и помадой фантазиях она рисовала не только безупречный день свадьбы, но и то, как девушки и женщины, которым не повезло родиться с серебряной ложкой во рту, будут льнуть к ней в надежде уловить хотя бы отблеск богатой жизни.