Я кивнул, давая разрешение. Кул Шариф поднял взгляд и серьёзно заговорил:

— Ваша светлость, расскажите мне правду. Где вы находитесь сейчас? Правда ли, что вы пребываете в комфортных условиях и чувствуете себя хорошо?

Сююмбике серьезно ответила:

— Господин муфтий, вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы поверить моему слову. Я в Москве, рядом с царицей. Здесь со мной обращаются уважительно, предоставляют свободу передвижения. Единственное ограничение касается выезда за пределы Кремля, но это связано с соображениями безопасности.

Кул Шариф облегчённо вздохнул, похоже, успокоившись.

— Скажите мне, прекрасная хатун, — попросил он, нежно глядя на неё, — можете ли вы вспомнить случай из детства, который подтвердит подлинность вашей личности?

Сююмбике мягко улыбнулась в ответ:

— Небольшой секретик, который знаем только мы? Сахиб-Гирей всё ещё распространяет ложь о том, что меня тут убили, а взамен показывают актрису?

Кул Шариф тактично промолчал.

— Что же, отвечу. Об этом знаем только я и Кул Шариф, — поджала губы Сююмбике. — Когда я была маленькой, то нечаянно разбила фарфоровую вазу, очень дорогую и любимую моим отцом. Чтобы не быть наказанной, я замела осколки под диван в кабинете отца и целую неделю наблюдала, как искали эту самую вазу. Когда же служанка нашла осколки, то наказали служанку, а вовсе не меня. Мне очень стыдно за тот случай до сих пор и поэтому я смогла рассказать об этом только мулле…

— Госпожа Сююмбике, я верю, что вы живы и здоровы, — выдохнул Кул Шариф. — Большего мне и не надо. А вот вы можете радоваться, поскольку я смогу ответить на вопрос царя Ивана Грозного. С нами прибыл сын госпожи Сююмбике, Утямыш-Гирей!

Сююмбике от неожиданности вскрикнула, прижала руки к лицу, а после и вовсе выронила телефон. Связь прервалась.

Я ухмыльнулся! Вот это да!

Ханского сына умыкнули из-под носа Сахиб-Гирея! Впрочем, у него ещё было достаточно детей, на кого можно было оставить трон. А вот забрать ребёнка хатун, да ещё и погибшей… Если он тоже будет в плену, то это может вызвать ещё большую ненависть к русским.

Хм, если это есть тот самый заложник, то ребята слегка прогадали. Я дёрнул бровью. Ермак понял меня с полуслова и двинулся к дверям.

Кул Шариф проследил за ним взглядом, а потом повернулся ко мне. Вопросительно поднял бровь.

— Дети не должны быть игрушками в руках взрослых, — покачал я головой. — Поэтому ребёнок отправится к матери, а со временем… Со временем он может даже занять ханский трон, и вы снова увидитесь. Не нужно было так поступать, уважаемый мулла. Даже звери не трогают детенышей, а мы с вами всё же не звери.

— Значит… — мулла не закончил фразу.

— Я безмерно уважаю ваше желание устроить всё миром, но иного выхода я не вижу, — вздохнул я. — Казань должна сдаться.

— Но мы не можем этого сделать, — почти прошептал мулла.

— Что же, тогда нам опять всё придётся делать самим, — поджал я губы. — Всего доброго, вас проводят.

После этого отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен.

Через пару дней, как и планировалось изначально, мы выдвинулись в сторону Казани. Выдвинулись различными отрядами, чтобы как можно меньше кучковаться в одном месте и быть накрытым возможным прилётом ракет или другой какой пакости.

Между тем, операторы беспилотников сообщили, что вокруг Казани вырос огромный непроницаемый купол. Из чего он состоял — было непонятно. В него можно было влететь беспрепятственно, но стоило только пересечь незримую черту, как картинка с беспилотников пропадала, а сами беспилотники отказывались повиноваться и теряли связь с операторами.

Похоже, что Бездна решила воздвигнуть чёрный бастион вокруг города. И что творилось внутри — было неизвестно. Может, там никого в живых не осталось, а может наоборот — татары только и ждали момента, чтобы напасть из-за непроглядно чёрной стены. Выскочат, ударят и умчат прочь, как было не раз.

Дорога к Казани пролегала через выжженные поля и мертвые деревни, где ветер гулял меж покосившихся стен. Мы шли осторожно, растянувшись колонной, держа дистанцию между машинами. Броня гремела, двигатели ревели, но даже этот грохот не мог заглушить тягостное чувство, будто за нами следят.

Операторы дронов продолжали докладывать: купол не просто стоит — он пульсирует, словно живой. Иногда по его черной поверхности пробегали странные всполохи, будто молнии, только неяркие, почти призрачные. Ни тепловых следов, ни радиационного фона — ничего, что могло бы объяснить его природу. Но каждый, кто смотрел на эту черную громадину, чувствовал одно: за ней что-то есть. И оно ждет.

Разведгруппы, отправленные вперед, докладывали обрывками: «Видимость возле купола нулевая… Воздух как желе… Компас не работает…» Один из отрядов попытался запустить осветительную ракету — свет будто растворился, не достигнув поверхности купола. Другой экипаж рискнул подойти ближе и сообщил, что сквозь тьму едва различимы очертания — будто гигантские щупальца, вплетенные в структуру барьера.

Командование приказало остановиться в пяти километрах от города и ждать дальнейших указаний. Но ждать было невыносимо. Потому что купол не просто стоял — он рос. Медленно, почти незаметно, но с каждым часом его тень ползла дальше, поглощая землю.

А потом пришел первый сигнал изнутри. Слабый, прерывистый, на старой частоте:

«…нас… кто-нибудь… живы…»

И тишина.

Мы переглянулись. Вопросов было больше, чем ответов. Но одно стало ясно — Казань уже не та, что раньше.

Она изменилась…

Вскоре из-за верхушек леса стали проглядывать очертания этого самого купола. И надо признаться — даже у меня мурашки пробежали по спине. А уж на что я видел всякое-разное, но вот такое… Такое видел впервые.

Мы остановились в пяти километрах от южной границы купола. Здоровый он всё-таки. С места целиком взглядом не окинешь. Терялся где-то далеко-далеко на севере. Но пока стоял на месте. Пульсировал, вроде как даже дышал, но стоял…

— Государь, что делать-то будем? — подъехал к моему броневику броневик Ермака. — Под купол нырнём или как?

Я посмотрел на него — взгляд горит, сразу видно, что кровь внутри гуляет не по-детски. Прямо так и рвётся в бой. Надоело ему среди царских палат служаночкам глазки строить, да поварих зажимать по углам. Видно, что засиделся, хочет действовать, сражаться и побеждать.

Но просто так тоже сломя голову бросаться нельзя. Неясно, что ждёт за границей купола. И есть ли там живые? Может, Бездна скопом сняла обещанную ханом жатву, а сейчас ждёт, когда подойдём поближе, да и выпустит на нас своих тварей.

Предпринимать что-либо было нужно, поэтому я скомандовал:

— Сначала давайте пленников туда пошлём. Есть такие, кто сильно достать успел? Кого не жалко…

— Да этого добра навалом. Есть и такие, кого ребята едва не казнили на месте за их старые зверства — узнали по рожам, что на камеры в русских городах попали. Насильничали, никого не миловали… Хотели их оставить на потом, чтобы показать всем, что бывает, когда русских обижают, — нехорошо улыбнулся Ермак.

— Вот это вот зря. Мы же не такие, как они. Поэтому пускай их вперёд, посмотрим, что будет. Связать прикажи. В случае чего — выдернем обратно. На каждого по жучку прикажи повесить, да по скрытой камере. Но сделать это нужно так, чтобы они не видели.

— Хитро, — кивнул Ермак. — Будет исполнено, государь!

— Тогда исполняй, — хмыкнул я в ответ.

Ермак отправился выполнять распоряжение, а я вылез из машины и начал прогуливаться, пытаясь собрать мысли воедино. А вот мысли как раз и путались. С одной стороны — логично: пусть негодяи первыми ступят туда, где, возможно, уже нет ничего человеческого. С другой — а вдруг купол не убивает? Вдруг он меняет? И тогда мы сами своими руками отправим для Бездны оружие, которое потом развернётся против нас.

Но выбора не было. Ждать — значит дать Бездне время на подготовку. Ну, а действовать вслепую — самоубийство.