Куски стали отлетали от Патриарха со скоростью шрапнели. Только благодаря Кольчуге Души смог выдержать пару попаданий. Но зато я побеждал! И от моего противника почти ничего не осталось, кроме оплавленной фигуры, в которой с большим трудом можно было угадать человеческую.

Последний удар я нанёс, сложив ладони вместе и выпустив сжатую между ними огненную стрелу. Она пронзила двойника точно в сердце, заставив его тело вспыхнуть, как магниевая лента.

На мгновение в храме стало светло, как днём. Когда зрение вернулось, на месте двойника осталась лишь груда оплавленного металла, медленно остывающего среди почерневших камней и грязного стекла.

Я тяжело дышал, чувствуя, как пот стекает по спине. Внезапно из груды металла что-то блеснуло. Мой нож — целый и невредимый, будто огонь пощадил только его. Бисером осыпались решётки на окнах и тут же опала оплётка двери. С уходом из жизни Патриарха разрушились и его творения.

Дверь с грохотом распахнулась и на пороге возник Ермак с автоматом наперевес. Он диким взглядом обвёл разрушенное помещение, в котором местами горело, а местами поблёскивали лужи и прокричал:

— Выходи, Иван Васильевич! Я сам тут всё разрулю!

В этот момент с потолка рухнуло бездыханное тело князя Андрея. Он упал рядом со мной и мешковато повалился набок. Я вздохнул, глядя на умершего родственника и поджал губы:

— Да уже поздно. Я тут как-то сам…

Князя мы аккуратно вынесли из тлеющего храма. Я старался не смотреть в искаженное страданием лицо. Как будто родственник в свои последние моменты жизни смотрел на то, как умирают его люди и с ужасом погружался в глубины отчаяния от осознания своей глубочайшей ошибки.

Эх, ничему история людей не учит. Вот вроде бы всё на виду, всё известно и всё ясно, но нет — с упорством самоубийцы лезут в пасть к Бездне и надеются, что с ними-то всё будет иначе. Что на этот раз пронесёт или они смогут обдурить эту демоническую сущность.

А вот не пронесёт! И не обдурят! И каждый раз будут наступать на одни и те же грабли!

Возможно, в этом сама сущность людская? Возможно, в нашем генетическом коде заложена страсть к самоуничтожению? И в самом деле мы дети Бездны, если стремимся уничтожить всё вокруг?

Эх, я шел и неторопливо рассуждал сам с собой. Пытался докопаться до истины своего создания. Ведь создали меня как раз для борьбы с Бездной, а люди, вместо того, чтобы объединится против всего плохого, с радостью прыгают в объятия этой самой мерзости.

Может быть я бы и понял их, если бы сам был обычным человеком и не помнил свои прошлые жизни и смерти. Ведь быть плохим и злым гораздо легче, чем добрым и всепрощающим. Для доброты нужно сделать огромное усилие в первую очередь над собой, для зла достаточно всего лишь желания и чуть-чуть действия…

В Александровской слободе меня встретили настороженно. Люди видели, что произошло с воинами князя и смотрели на меня, как на чернокнижника. Похоже, они все эти смерти записали на мой счёт. На князя же Андрея взирали с жалостью, как на мученика.

Твою же дивизию! Ну что же за люди? Ведь только что к стенам подошли сотни вооруженных людей, готовых по княжескому приказу разнести тут всё в пыль, а сейчас слуги смотрят с жалостью на труп почти врага…

Мне вряд ли когда удастся познать истинную человеческую сущность!

В обеденной зале сидели царица, Оболенский, ещё несколько бояр и воевод. Они все уставились на меня с опаской, как на вернувшегося из леса пса — вдруг заразился бешенством и сейчас кинется кусать?

— Иван Васильевич, могу вас поздравить! — с довольной улыбкой проговорил Оболенский. — Это было нечто невообразимое! Как вы одолели врагов! Это же надо — каждого вмяло внутрь доспехов! Что это за колдовство такое? Неужели вы так и с татарами сможете?

Я тяжело вздохнул:

— Вы ошибаетесь, Иван Фёдорович. Не моё это колдовство, а происки Бездны. Князь Андрей связался с Бездной и… впрочем, вы сами всё видели. Бездна выслала одного из своих ближайших подручных и мне не удалось спасти князя от его рук.

— Одного из подручных? Так это не вы его… Иван Васильевич? — спросила Елена Васильевна.

Я покачал головой. Бояре смотрели на меня всё с той же опаской. Задымленный, местами в порванной одежде, я казался чужеродным телом в этом украшенном позолотой зале. На дорогом паркете остались следы от моих кроссовок. Я внутренне даже усмехнулся — после боя один из них вообще просил каши, оголяя рваные носки.

И вместе с тем, мне ни на миг не было стыдно за свой внешний вид. Главное, что живой, а уж как я выгляжу… Это дело десятое.

Если людям в богатой одежде стыдно за мой внешний вид, то пусть бы выходили сами на разговор с князем Старицким!

— Матушка-царица, ответь на один вопрос — почему князь Андрей впал в такую немилость, и ты его лишила земель вотчинных? — спросил я прямо.

А чего мне стесняться? Не хороводы же водить вокруг да около. Это всё дело вон, бояр и дворян, они мастера интриги плести и словесные кружева по ушам развешивать. Мне же захотелось докопаться до правды. Захотелось узнать — как же так люди сами по себе в объятья Бездны бросаются?

Царица хмуро посмотрела на меня, а потом взглянула на бояр, настороживших уши:

— Покиньте нас покуда…

— Но, матушка-царица… — заикнулся было один из сидевших, но под её взглядом тут же заткнулся и резко заторопился на выход.

Остальные гуськом потрусили следом. Как только за последним закрылась дверь, в обеденной зале остались только мы трое: я, царица и Оболенский. Царица вздохнула и начала говорить:

— Ну, помню я Андрея еще со времен мужа, Василия Ивановича. Типичный карьерист, жаждущий власти больше всего на свете. После смерти мужа и… кхм… неприятностей со старшими сыновьями, только ты один и остался, кто мог сесть на трон. Тут Андрей понял, что появился очень хороший шанс пробиться к трону.

— Прямо выступать против Белого царя, конечно, опасно — весь народ осудит. Тогда он начал осторожно раскручивать интригу: сначала пустил слух, что матушка — плохая правительница, затем пытался переманить сильных бояр обещаниями высокого положения и выгод. Параллельно стал искать поддержку за границей, договариваясь с европейскими странами, — проговорил Оболенский, когда царица подняла бокал и сделала глоток.

— Меня не проведешь — поняла, что назревают серьезные неприятности. Начала собирать вокруг себя надежных людей, укреплять позиции и следить за ситуацией. А когда князь потребовал себе земли, то стало очевидно, что без прямого столкновения не обойтись, — вздохнула царица. — Поэтому я и отобрала кусок вотчины, чтобы образумить дурня, чтобы показать, что не надо лезть, куда не следует, а он… Вон как поступил…

— Вцепился в руку, которая против шерсти погладила? — хмыкнул я в ответ.

— Может быть и так. Да только как не погладь — всё одно я плохая буду, — поджала губы Елена Васильевна. — Чужая я здесь. Не верят до конца, что я отошла от царства Литовского и только Россию стараюсь спасти. Отчасти поэтому начала тот разговор, который так громко прервали…

Тот разговор. Тот самый разговор, после которого всё закрутилось, завертелось, понеслось по кочкам. И ведь я помнил содержание того разговора и предложение занять трон. Вот только тогда я был не особо согласен, а теперь?

А что теперь? Теперь вижу, что борьба за власть идёт полным ходом, и матушка-царица не справляется с этой борьбой. Оболенский поддерживает её, но кто он такой? Всего лишь один человек из дворянского рода? Другие дворяне тоже могут претендовать на место рядом с царицей, поближе к царскому трону. Поэтому будут продолжать строить козни и делать всякие пакости.

— Да уж, России не так страшна внешняя угроза, как угроза внутренняя, — покачал я головой. — И если не взять дворян и бояр в укорот, то разметают всё к чертям собачьим. Снова захотят по княжествам разбиться, чтобы в своём княжестве себя царём чувствовать. А ведь у нас только в единстве сила! Как бы пафосно это не звучало, но это так…