Я откинулся на спинку кресла:

— Хатун, давай начистоту. Сахиб-Гирей уже объявил тебя мученицей. Твой «последний взгляд» уже несколько часов висит со всех экранов Казани. А теперь представь — вдруг появляется живая Сююмбике, которая рассказывает, как русские царь её… пирогами кормил.

Она резко встала, шаль соскользнула на пол:

— Так вот твой план! Опозорить меня перед своим же народом! Чтобы сказали — смотрите, пока мы горевали, она там пировала!

Я медленно поднялся, поднял шаль и бережно накинул ей на плечи:

— Нет. Чтобы сказали — смотрите, пока ваш хан лгал о её смерти, русские сохранили ей жизнь.

По щеке Сююмбике скатилась слезинка. Вот чего никогда не любил, так это женских слёз. Но понимаю, что принятие истины без перелома себя не проходит. Сююмбике и прочим говорили одно, а по факту оказалось совершенно другое. И лживость хана она прочувствовала на своей шкуре.

Да, кто-то скажет, что это всего лишь дезинформация, но… Эта дезинформация будет легко разрушена правдой.

— Знаешь, московский царь, а ведь ты в самом деле всё правильно говоришь, — вздохнула Сююмбике. — Сахиб-Гирей вряд ли будет меня спасать. Я всё взвесила и решила, что ты прав. И мой муж отправил меня на верную смерть, чтобы потом всё повесить на вас. И если бы мы даже прорвались сквозь русские кордоны, то нас бы убил сопровождающий мурза… Поэтому я даже благодарна тебе, Иван Васильевич. Спасибо за то, что спас нас от верной смерти.

Я только усмехнулся в ответ, ловя на себе взгляд одной из скрытых камер. Где-то там, в тёмной комнате, оператор наверняка уже потирал руки в предвкушении удачного дубля.

— Что же, всякое в жизни бывает.

Сююмбике резко вытерла слезу тыльной стороной ладони, словно злясь на собственную слабость. Её глаза снова стали твёрдыми, как камень половецких степей.

— Только не думай, московский царь, что я теперь в твоём кармане, — проговорила она, поднимая подбородок. — Да, Сахиб-Гирей оказался змеёй. Но это не значит, что я полюбила русские порядки.

Я хмыкнул, потирая затылок:

— Кто тебе сказал, что я этого хочу? Живи как знаешь. Пеки свои перемячи. Учи детей. Ругай мои порядки — мне не жалко. Только… — я посмотрел ей в глаза, — … не пытайся сбежать. Потому что тогда мне придётся тебя ловить. А я, знаешь ли, в последнее время ленив стал.

— Ну да, ну да, — улыбнулась в ответ Сююмбике. — Я заметила, как ты лениво за нами на мотоциклетке гнался. Прямо как степной шайтан!

— Это у меня газ заело, — улыбнулся я в ответ. — А так бы даже скорость не превысил! Ладно, хатун, мне пора. Если что будет нужно, только скажи.

— Я обязательно скажу, — кивнула она. — Обязательно…

Тимур, Аяз и Сююмбике продолжили жить у меня во дворце. Съемка их жизни транслировалась по всем возможным каналам беспрестанно.

Как я и ожидал, Сахиб-Гирей в самом деле начал кампанию по дискредитации русских, заявив, что любимую татарскую ханскую жену изуродовали, изнасиловали и убили русские воины. Вот только я ему обломал всю малину, когда начал свою трансляцию.

Конечно, пошли возгласы, что это всё подстава, что это всё неправда, что русские нашли похожую на хатун девушку и выдают её за оригинал. Однако, противодействие пропаганде шло активное. Особенно влияло то, что Сююмбике весело играла с детьми, которых объявили мертвыми. Шоком для татарского народа стали и откровения детей, когда те рассказывали про шакалов и то, как Сахиб-Гирей приказал бросить всю семью на растерзание животным.

Может быть кто-то и скажет, что это всё неправильно, что детей так использовать нельзя, но… Неужели их было лучше оставить там, среди холмов из трупов и моря крови?

Да, они сами были вряд ли хуже своих родителей, но постепенно под добрым влиянием менялись. Становились добрее, человечнее.

Но это дети, они ещё не успели полностью сформировать свой взгляд на мир, а смерть родителей здорово потрясла основы их мироздания. Им казалось, что они, как дети мурзы, пойдут по стопам своего отца, будут править слугами и пинать рабов, а оказалось, что сами могут в течении секунд стать кормом для голодных шакалов.

Да, это дети. Вот со взрослыми было сложнее. Бывшая «семибоярщина» решила поднять головы. До меня начали доходить слухи, что не всё гладко в моём царстве. Что есть такие, кому мои указы становились поперёк горла, и вспоминали князя Старицкого, как доброго и мудрого руководителя. Мол, надо было Андрея Ивановича сажать на престол, тогда бы и с татарами справились, и с Бездной разобрались одним махом.

А что до нынешнего царя… Скакал бы ведарским козликом, мочил бы тварей из Бездны, да и радовался бы жизни, поскольку к правлению не приучен и дворцовому пиетету не обучался! Не место такому на троне! Не место!

Вот такие вот слухи доходили до меня, заставляя кривиться от брезгливости. Вот ведь суки… Пока я не только свою, но и людскую кровь проливаю, чтобы обезопасить рубежи Родины, эти твари мошну свою набивают и ещё вякать осмеливаются! —

Что же, пришло показать этим мироедам, что не просто так ко мне прилепилось прозвище «Грозный»!

Собравшись однажды утром в зале Большого Кремлёвского дворца, я пригласил всех князей, бояр и дворян высшего ранга страны. Люди собирались неспешно, понимая всю серьёзность момента — настроение государя непредсказуемое, а слух о жёстком характере разнесён далеко за пределы столицы.

Среди собравшихся немало тех, кого раздражали перемены, вызванные моей юностью и решительностью, тех, кто привык властвовать самодурством и самовластием, тех, кто презирал волю народа, стремясь лишь умножить своё богатство и влияние.

И вот мы сидели лицом друг к другу. Я молчал долго, глядя в глаза присутствующих. Они тоже молчали, чувствуя напряжённость атмосферы. Наконец я заговорил, стараясь придать голосу максимум властности и твёрдости:

— Друзья мои верные и неверные… Вы решили между собой судьбу государства Российского и моего трона? Или вас научила история горьким опытом, что именно слабостью царской власти пользуются враги наши внутренние и внешние? Глядя на вас теперь вижу — многие привыкли считать себя хозяевами земли русской, забыли, что царь есть помазанник Божий, хранитель и защитник православия, гарант спокойствия и порядка наших земель.

Тишина вокруг словно заиндевела. Никто не осмеливался пошевелиться, чтобы движением не привлечь случайного внимания со стороны грозного меня. Некоторые понуро опустили головы, а вот некоторые смотрели дерзко и открыто. Хм, надо будет потом показать этим засранцам, где их место. Припомнить кое-какие делишки. Ведь среди богатеев и знатных родов нет безгрешных.

Безгрешными могут считаться только младенцы, которые ещё не совершили больших бед. А уже потом пойдут грехи, большие и малые…

— Но хочу напомнить вам одно важное обстоятельство, господа хорошие. Если вы считаете, что правление ваше принесёт стране больше пользы, нежели моя молодость и горячность, вспомните недавние события… Вспомните как татары под Москвой стояли, как Бездна в ваши окна заглядывала…

Дворяне зашевелились беспокойно. Все прекрасно знали, о чём идёт речь. Когда татары шли войной на Москву, никто из вас даже пальцем пошевелить не смог против угрозы общего врага. А потом просили защиты и помощи у моего брата, тогдашнего царя, ломая и показывая спину перед ним.

— Так вот знайте, — продолжил я грозно, — если хотите вернуться к временам, когда князь Андрей Иванович собрался вершить дела государственные по своему усмотрению, будете иметь дело лично со мной! Хотите вернуть старое управление, значит, ищите для этого другое место, иначе лишитесь голов своих!

Среди гостей прошёл тихий ропот недовольства и страха одновременно. Многие поняли, насколько серьёзно настроен молодой правитель. Остальные вновь почувствовали неуверенность в собственных силах.

— Есть ещё одна важная деталь, которую вам следует запомнить навсегда. Как только я услышу слово недовольства или возмущения моим указом, немедленно последует наказание, соответствующее вашему проступку. Любого предателя ждёт казнь жесточайшая и позорная. Да и вашим детям достанется, ибо плод вашего воспитания и наставления также подлежит ответственности!