— Это — для порядка, — мягко ответил переговорщик. — А разговаривать князь любит начистоту. Он просил прийти именно вас, царевич. Сказал, что с вами можно договориться и меньше народа пострадает, чем если бы переговоры вести с царицей…

Я посмотрел на Ермака, потом на своих ведарей. В их глазах читалось то же, что и в моих — недоверие, осторожность, но и любопытство тоже.

Ловушка там? Или всё-таки дядька Андрей в самом деле хочет поговорить?

— Ладно, — я кивнул. — Идём.

Мы двинулись к часовне — медленно, не спеша, будто шли не на переговоры, а по берегу реки, покрытой первым тонким льдом.

Тропинка вилась, как змеиный след на песке — извилисто, с подвохом. Старые берёзы по сторонам скрипели ветвями, будто старухи, хихикающие за спиной. Их листья, пожелтевшие и прозрачные, как старая пергаментная бумага, тихо шелестели вслед.

— Если это ловушка, — прошептал Ермак, — то очень уж красивая.

Часовня стояла на пригорке, покосившаяся, серая, словно кость, вымытая дождями и опалённая солнцем. Её купол, когда-то сиявший позолотой, теперь потемнел и покрылся сеткой трещин.

Дверь была приоткрыта. Из щели лился тёплый, дрожащий свет — неяркий, как свеча в руке умирающего.

Я остановился в трёх шагах. Так, на всякий случай.

— Великий князь Андрей Иванович Старицкий! — крикнул я. — Царевич Иван Васильевич, просит вас выйти наружу. Извольте выйти, дядя, поболтаем на свежем воздухе!

На мой зов скрипнул пол, а потом раздались тяжелые шаги. Через несколько секунд дверь с жалостливым стоном открылась.

Князь Старицкий.

Он был широк в плечах, как медведь после зимней спячки, но двигался легко. Лицо — изрезанное морщинами, как карта автомобильных дорог.

— Племянник, Иван Василевич — сказал он. Голос у него был хриплый, будто каркал простуженный ворон. — Заходите, не бойтесь. Я ведь и правда один.

Я оглянулся. Поле вокруг было пустым, лишь ветер гнал по нему клочья тумана, как стадо белых овец. Стоящее в отдалении войско было недвижимым. Все ждали окончания переговоров. Люди были готовы как броситься в бой, так и развернуться. Война такое дело — никогда не знаешь, чем она может закончиться…

— Ладно, — кивнул я. — Но мои ребята останутся здесь, снаружи.

Старицкий усмехнулся. Его улыбка напомнила мне трещину на замерзшем Байкале, вроде небольшая, но знаешь, что под ней — пустота и холодная глубина.

— Как скажешь, — он отступил в тень. — Заходи. Поговорим… по-семейному.

Я переступил порог.

А за спиной Ермак тихо щёлкнул предохранителем.

— Что ж, дядя, — начал я осторожно, закрывая за собой дверь, — думаю, мы оба понимаем, почему оказались тут, лицом к лицу? Надеюсь, что наша встреча будет продуктивной…

Старицкий присел на старый дубовый стул, оперся руками о колени. В зале храма висела пыльная тишина, нарушаемая поскрипыванием половиц да приглушённым шумом ветра за окном. Хмурые лики святых смотрели со стен с немым укором, что мы их потревожили. И вместе с тем ощущалась тут какая-то благость. Островок спокойствия в океане боли и страдания…

Великий князь посмотрел на меня внимательно, словно пытался прочесть взглядом то, что накопилось внутри. Я не отводил глаза и победил-таки в «гляделках»

— Да, конечно понимаю, племянничек, — ответил великий князь низким голосом, полным горечи. — Ну прости уж меня старика, что пришлось вот таким вот макаром показаться твоей матушке, нашей любимой царице. Да только дело очень важное, не терпящее отлагательств…

— Так значит, — резко перебил я, пытаясь скрыть раздражение, — именно для этого важного дела нужно было взрывать дворцовый зал?

Старицкий снова поднял взгляд. И снова проиграл игру в «гляделки». Вздохнул с сожалением. Сколько знал своего дядьку — никогда не видел смеющимся или хотя бы улыбающимся. Всегда серьёзен и собран.

Впрочем, другим вряд ли будешь, если впереди всегда идёт старший брат и даже жениться нельзя было прежде появления наследника у Василия Ивановича, чтобы не возникла борьба за престолонаследие. Так и ждал Андрей Иванович, пока мой батюшка оженится, да произведёт первенца, а уже потом и сам отправился под венец. Не пошел по пути церковному, как того предписывали традиции, а отправился на житьё княжеское в Старицу, Вышгород, Алексин и стал вотчинником.

Но вот сейчас, когда царя Василия не стало, а его сыновья не занимали престол, князь Андрей попытался поддержать царицу, взяв на себя часть обязанностей и обеспечив охрану рубежей. А она напротив взяла его в укорот, лишив части земель, положенных Иваном Третьим по завещанию. Тут каждый на его месте обидится, тем более, когда увидит и услышит, что рядом с царицей какой-то дерзкий прощелыга выёживается, да чуть ли не поносит царского родственника!

Даже до меня не раз доходили слухи про длинный язык Оболенского. Вот и обиделся князь Старицкий на подобное обращение и подобное отношение.

Можно ли его судить за это?

По-своему можно, ведь можно было попытаться и договориться… А может и нельзя судить — попробуй тут договорись с Оболенским, вон как, чёрт кучерявый, хвост распушил и в ус не дует, прячась за подолом матушки-царицы!

— Не желал я этого. Мои бойцы должны только захватить вас для разговора, но не более того. А уж если кто-то иной вашей смерти хочет, то того в окружении нужно искать. Я же не тайком, а с поднятым забралом вышел.

— Не боишься по этому самому забралу получить? Зачем с Бездной связался, дядюшка? Или мало тебе иных смертей, что ещё самую главную Нечисть в напарницы взял? — буркнул я в ответ.

Впервые я увидел, как князь Владимир улыбнулся. Его голос смягчился, стал почти отеческим.

— М-да, племянник, твоя матушка действительно была права. Раньше ты был мал и слаб. Но теперь другое дело. Ты вырос, окреп, показал свою силу, мудрость и храбрость перед врагами. Теперь настало твоё время стать настоящим правителем, наследником великого дела отца твоего Василия.

— Ты уходишь от ответа, княже… Или пытаешься перевести тему разговора?

— Как раз по теме разговора и веду беседу. Пойми правильно: сама земля Русская велика, и каждому князю своя доля дана. Каждый смотрит на свою часть и хочет охранить её. Твоя задача — сохранить единство страны, а не делить её снова между родичами. И решение вопроса с присоединением Рязанского княжества тебе в плюс идёт, царевич. Страшно вспомнить, какой хаос творится, когда власть распадается на части…

Меня вдруг охватило чувство беспокойства. Что-то было не так в словах дяди Андрея Ивановича. Или, возможно, дело было вовсе не в словах, а в чём-то другом?

— Дядя, — сказал я твёрдым голосом, — помнишь старую пословицу наших предков: «У Руси много друзей, но врагов ещё больше». Может, именно поэтому нам нужно держаться вместе? Ведь наши разногласия могут привести страну к краху, к новым смертям и разорению?

Старицкий глубоко вздохнул, опустив голову.

— Иван Васильевич, — произнёс он задумчиво, — жизнь непростая штука. Каждый хочет своё, каждый стремится укрепить собственную позицию. Мне бы хотелось жить спокойно, мирно и богато, но… Матушка твоя вместо того, чтобы усилить дружбу со мной и подарить немного землицы для защиты, поступила ровно наоборот. Обкорнала ближайшего родственника по самое не балуй. И этим самым подтолкнула меня к иным силам, ведь если на своей стороне нет заступника…

— То таковой с охотой найдётся в чужой сторонке, — хмыкнул я в ответ. — Да только вот не тот это заступник, чтобы к нему вообще обращаться стоило!

— Иван Васильевич, племянник, я вижу: русский народ нуждается в сильном руководителе, способном объединить всех, включая бояр и дворян. Без единства страна ослабнет и станет добычей соседей. А уж какой к этому дорожкой прийти — то уже воля Божия. Мне кажется, что есть такой человек, про которого пророчество было сказано. И этот человек сейчас восседает передо мной…

Голос его вновь наполнился энергией.