Елена Васильевна пристально взглянула на меня:

— Ты совершенно прав, Ваня, твои слова мудры и справедливы. Только вот примешь моё предложение, то придется тебе теперь разбираться с кучей серьезных проблем, а, судя по твоему виду, сил у тебя совсем немного осталось…

Подошла ко мне ближе, словно хотела лично удостовериться в моем состоянии:

— Подумай серьезно, дорогой царевич! Ты фактически пожертвовал жизнью ради спасения страны. Можно ли считать нормальным, что наследник престола постоянно подвергает себя смертельной опасности всякий раз, когда стране грозит беда?

Иван Фёдорович Оболенский сразу поддержал:

— Совершенно верно сказано, государыня! Давно пора задуматься о преемнике, который продолжит начатое царём дело! А матушка отойдёт от дел и будет помогать только мудрым советом. Ну и я помогу, чем смогу…

Ну да, куда уж без тебя! Если матушка-царица оставит тебя одного, то тут же остальные дворянские пасти сожрут и не подавятся. Всё припомнят, каждое слово и каждый недовольный взгляд. У них это не заржавеет!

Я помотал головой:

— Пока я жив, я намерен твердо стоять на страже нашей земли.

— Так стой, Иван Васильевич! Стой! Но точечными ударами ты мало что сможешь. Пусть твои верные бойцы сильны, быстры и точны, но на долго ли их хватит? У татар народа в разы больше, и они просто мясом задавят. А с Бездной? Как разбираться ещё и с Бездной? Тоже будешь шапками закидывать?

Я вздохнул, глядя в потолок, и почувствовал, как тяжесть слов давит на плечи.

— Бездна — это не просто враг, которого можно закидать шапками или разрубить мечом. Это тень, что прячется в глубинах наших душ, — произнес я тихо. — И если мы не научимся бороться с ней внутри себя, никакая армия не спасет нас от разрушения.

Елена Васильевна кивнула с пониманием:

— Именно так, Ваня. Внутренние враги — самые опасные. Они разъедают изнутри, подрывают нашу веру и единство. И если ты хочешь победить их, нужно не только мечом махать, но и людьми повелевать так, чтобы они выходили за тебя биться. Чтобы доверяли тебе и видели, что твой путь — единственно верный!

Я вздохнул. Как ни крути, а царица права. И рано или поздно, но от моего отряда в самом деле ничего не останется, какими бы крутыми они не были. И я сам один много не навоюю.

А Марфа Васильевна? Всё-таки какой бы не обладала она способностью лечить, но всё одно — рано или поздно её муж не вернётся из боя. И она не успеет ничего с этим сделать. Станет вдовой, а если ещё и с ребёнком, то…

Никому не захочется, чтобы отпрыск Рюриковича мог претендовать на престол в будущем. Как бы ни любил народ Белого царя, но вот правящая элита меня не очень любит. Некоторые даже ненавидят за прямоту и откровенность высказываний.

И если что случится, то…

Сколько у Бездны Патриархов? На каком из них я споткнусь?

Кто тогда позаботится о родных и близких? Ермак? Годунов?

Да без меня их тоже сожрут и не подавятся. Причём Ермаку сразу же вспомнят и работу на «Ночных Ножей», а Годунову приплетут оскорбления дворянских детей. И пойдут они оба на плаху, если не пристрелят сразу, как бешеных собак.

И плевать будет дворянам, что все мы защищали Родину. Все дворяне и бояре защищают только свой род, только свой клан… И при случае не брезгуют отправлять детей заграницу, чтобы те могли пересидеть сложные времена.

Нет, так дальше быть не должно! Ведь не зря же в народе ходит поговорка: «Где родился, там и пригодился!» И это всё нужно брать под сильную руку.

Царица права. Если оставить всё как есть, то её запросто могут отравить и тогда начнётся распад Руси. Те же Шуйские славятся как мастера поднести нужную чарку. А если сесть на престол, то…

То придётся взвалить на свои плечи ответственность за судьбу миллионов!

И ведь нужно будет не забывать, что для всех хорошим не будешь. И что нынешние битвы будут всего лишь вознёй в детской песочнице по сравнению с тем, что придётся выдержать в дальнейшем. Сейчас я отвечаю за полсотни бойцов, а потом…

Но с другой стороны, я смогу дать бой Бездне. Смогу мобилизовать ведарей, дать укорот татарам, набуцкать литовцам от души и… Пока что надо остановиться на одном пункте, а не распыляться на многие. Если уж начал с татар, то надо бы с ними решить раз и навсегда. А для этого…

Я вздохнул и произнёс, глядя в глаза царице:

— Елена Васильевна, я взвалю на себя этот груз! И после коронации сразу же возьму Казань! Даю честное царское слово!

За два месяца, которые предшествовали коронации, случилось очень многое. Елена Васильевна начала вводить меня в курс царских дел и оказалось, что мой отец велел создать для помощи сыновьям «седьмочисленную» боярскую комиссию.

— Семибоярщина, — процедил тогда Иван Фёдорович Оболенский.

Его самого в этой «семибоярщине» не особо жаловали, поэтому он и ненавидел всех семерых, кто в ней состоял. Кстати, как оказалось, там состоял и Андрей Старицкий. Кроме него был дядя царицы, Михаил Глинский. Также в состав входили двое Шуйских, Василий и Иван, Михаил Захарьев, Михаил Тучков и Михаил Воронцов.

Последний был мне наиболее приятен изо всех остальных.

Но по факту комиссия была чисто формальностью. Реальные решения принимали те, кто чаще бывал около дворца и имел самые крутые связи. Например, Михаил Глинский, родственник мамочки Елены Васильевны, вообще никак не влиял на важные вещи. А вот братья Шуйские и боярин Захарьев начали рулить куда активнее.

И всё это сборище вновь подняло головы после пропажи моего старшего брата. Что ни говори, а Владимир в своё время смог прижать эту свору, теперь же они всё сильнее раскачивали лодку под названием Россия.

Матушка-царица старалась удержать бразды правления, подтягивала свою семью и друзей, но политические разборки разгорелись с новой силой. Тут видно сразу: кому-то захотелось показать зубы и устроить войну амбиций. Всяких закулисных интриг становилось больше, трон трещал по швам.

Иван Фёдорович Оболенский открыто плевал на всех этих заседателей, считал себя лучшим помощником будущего государя. Но доверия ни у кого особого не вызвал: придворные сомневались в его профпригодности, народ тоже особо лестно о нём не высказывался. Поэтому на его мнение частенько забивали, хотя он и пытался пролезть везде, чтобы урвать побольше власти.

Между разными лагерями начались постоянные склоки и конфликты, доверие пропадало быстрее, чем снег теплой весной. Елена Васильевна заметно уставала от постоянных дрязг, здоровье пошатнулось, и управление страной начало хромать.

Рядом со мной крутились сплошные акулы политики, каждая улыбка и каждое слово могли означать ловушку. Каждого боярина интересовал лишь один вопрос: как урвать кусочек власти у сына Василия Ивановича, пока тот молодой и несмышленый. Вот тут-то я понял: хочешь сохранить власть — держись жёстко, иначе тебя сожрут конкуренты и даже не подавятся.

Эти дни сильно отпечатались в памяти, переросли в твёрдое убеждение: надо строить сильную вертикаль власти, которая защитит страну и задавит любые поползновения бунтовщиков и заговорщиков.

Сама коронация прошла почти спокойно, без эксцессов. Всё по протоколу, более-менее скромно. Только вот когда показался народу, то народный крик не смолкал часа три. Люди скандировали:

— Белый царь! Белый царь!

Шум стоял реальный, чумачечий!

Народ искренне радовался, и я почувствовал кайф от народной поддержки, которую брат Владимир потерял в своё время. Ощущение власти сразу дало прикурить мозгу, зарядило меня уверенностью и чувством собственного достоинства. Казалось, что корону на голову надели не мои знатные родичи и не зарубежные эмиссары, а простой люд, признающий моё законное право быть царём номер раз!

Вот только почему-то снова не отзывался Тычимба. Пропал мой невидимый слуга и с ним даже радостью не поделишься.

Процессия катила чинно-благородно по московским улочкам, народ вокруг шумел, визжал от восторга. Рядом сидела Марфа Васильевна, следом двигались патриарх Макарий, мои надёжные ребята да послы всяких там заграничных стран, которым вообще попёрло увидеть мой приход к власти. Все глазели насторожённо, присматриваясь ко мне, молоденькому монарху, пытаясь оценить перспективы и потенциал будущего повелителя.