— Иезуитские изречения, Иван Васильевич, — покачал головой Годунов. — Неужели вы станете брать на вооружение их методы?

— Врага надо бить всегда и всюду! Если бояться не будут, то станут лезть изо всех щелей и делать так, чтобы мы их боялись!

— Я не ишак! Я сын мурзы! — проигравший младший мальчишка взвизгнул по-звериному и выхватил из-за пояса тонкий кинжал.

Занес было руку, чтобы вонзить металлический клык в спину Ермака, но тот не сплоховал. Просто дернул пальцами правой руки, и мальчишка кубарем покатился по траве.

— Я никогда не оставляю спину незащищённой, — хмыкнул Ермак, заправляя тонкие нити обратно в браслет. — И поэтому до сих пор жив. Ещё раз попробуешь — голову оторву. И скажу, что так и было.

Второй тоже рванулся к Ермаку, чтобы защитить брата, но ехидный разбойник дернул на этот раз левой рукой, и старший сын присоединился к младшему.

— И как давно взял их на привязь? — спросил я.

— А сразу, как только подскочил. Вижу по глазам, что доверять такой пацанве нельзя — сам таким волчонком был, — усмехнулся Ермак.

Мальчишки поднялись, отряхивая траву с одежды. Младший всё ещё сверкал глазами, но кинжал уже спрятал — видимо, понял, что против нитей Ермака сталь бессильна. Старший же смотрел на нас с холодной ненавистью, но без глупой бравады. Уже умнее.

— Ладно, — вздохнул я. — Теперь, когда все успокоились, может, объясните, зачем напали? Зачем стремитесь умереть раньше времени?

— Мы не нападали! — буркнул младший. — Мы просто… проверяли.

— Проверяли? — Ермак фыркнул. — На что? На глупость?

— Только воин на равных может разговаривать с воином. Мы — воины! — горделиво сказал старший.

И с таким пафосом это было сказано, что остальные пленники не удержались и расхохотались. Ведари тоже скривили губы в улыбке. Мальчишка оглянулся на хохочущих взрослых, собрался разреветься, но потом вспомнил, что он находится в стане врага. Сдержался.

— Ничего-ничего, пусть вы и сироты, но в люди вас выведем! А чего? Я сам сирота, но вон каким стал — главный помощник Ивана Васильевича! А это вам не хухры-мухры! — со смешком проговорил Ермак Тимофеевич.

Со стороны поместья раздался крик:

— Иван Васильевич! Иван Васильевич! Вас царица вызывает!

Ко мне бежал помощник по хозяйству Семён. Он так активно помогал себе руками, что мобильный телефон едва не вылетал из сжатой ладони.

Я подумал, что лучше выписать из Белоозера тех, кому могу доверять и вытащил-таки Семёна, Михаила Кузьмича, Марфу и Меланью. Они недолго сопротивлялись, а даже были рады вырваться из однообразия служения разным барчукам. И вот теперь мы все вместе занимали пустующее поместье князя Оболенского под Ростовом-на-Дону. К нам примкнули двадцать ведарей и простых солдат. Понемногу поместье обросло известностью и к нему потянулись люди с разных сгоревших или разрушенных областей.

А мне что — жалко, что ли? Наоборот, я стал для этих отчаянных людей главарём и повелителем. Вместе с ними мы делали вылазки, возвращались обычно без потерь и с отбитой добычей, которой щедро делились с подкармливающими нас крестьянами.

Главарем и повелителем… Слова-то какие грозные. Впрочем, они меня называли «царь-батюшка», я не противился, пусть этот самый «батюшка» зачастую был гораздо моложе своих «сыновей». И даже когда мохнорылый Еремей, который в три раза старше, называл так, то я лишь ухмылялся в ответ. Это же не со зла, а из уважения…

— Да, Семён, спасибо! — кивнул я, когда завхоз добежал-таки до меня. После этого взял тёплый мобильник и прислонил к уху. — Добрый день, Елена Васильевна. Рад вас слышать!

— Добрый день, Иван Васильевич, — раздался в трубке слабый, но твёрдый голос царицы. — Рада, что вы живы-здоровы. Хотя, судя по слухам, не только здоровы, но и весьма… активны.

Я усмехнулся, глядя, как Семён, тяжело дыша, отряхивает с рубахи дорожную пыль. Всё-таки для завхоза не по годам подобные гонки. Ему бы лучше в кресле-качалке сидеть, да вон тем пацанам про боевые свершения рассказывать.

— Ну, знаете ли, Елена Васильевна, — ответил я царице. — Времена нынче такие — либо шевелишься, либо тебя кто-то шевелит. Причём без спросу, а одевая в белое, погребальное…

— Очень метко сказано, — заметила царица. — Но, Иван Васильевич, у меня к вам дело. Не простое.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Когда царица говорит «дело», это редко сулит что-то хорошее. Обычно либо головная боль, либо риск для жизни. А то и всё вместе.

— Слушаю вас внимательно, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Только вынужден заметить, что если вы хотите меня затащить в царские интриги, то вынужден буду отказаться. Я хочу людям помогать, а не на троне паутину плести.

Царица вздохнула:

— Вы всегда были прямолинейны, Иван Васильевич.

— Зато честно.

— Именно поэтому я и обратилась к вам. Чувствую, что мне немного осталось… Вот есть у меня такое нехорошее предчувствие. И не надо лишних слов, что я ещё лет сто проживу — не стоит портить о себе впечатление. Мне нужно, чтобы вы как можно быстрее явились ко двору.

— Но я же только что сказал…

— Слышу я пока ещё превосходно. Однако, это не мешает мне настаивать на вашем появлении. Мне нужен только разговор, а дальше вы уже сами решите, что вам делать. И вряд ли кто будет вам указом.

Я закрыл глаза на секунду, представляя, во что ввязываюсь. Но если не я — то кто? Смывшийся старший братец? Он уже наворотил таких дров, что за поколение не расчихаемся.

— Хорошо, Елена Васильевна. Я скоро буду.

— Спасибо. Жду вас, Иван Васильевич. И всё-таки прошу поторопиться…

Связь прервалась. Я опустил телефон и посмотрел на Семёна.

— Ну что, завхоз, похоже, снова в путь.

— Опять? — простонал он. — Только обжились!

— Не ныть, — огрызнулся я. — Собирай ребят. И скажи Марфе — пусть провизию готовит. Дорога предстоит долгая.

Семён закатил глаза, но послушно заковылял к дому.

А я глядел в сторону севера, туда, где за холмами уже мерещились силуэты новых врагов. И эти враги были если не сильнее предыдущих, то злее и хитрее — точно!

— Я всё равно тебя зарежу, урус! — воскликнул младший мальчишка, упавший в очередной раз от тычка Ермака.

— Зарезывалка у тебя ещё не выросла, татарчонок, — усмехнулся тот в ответ. — Пошли, пожрём, что ли…

Во! Поесть и я не откажусь! А потом можно и в Москву заявиться!

Для перемещения всех людей понадобился огромный Омут. Вместе со спасенными в моё минивойско собралось чуть больше пятидесяти человек. Это немало даже для Бездны, а для меня и подавно — пришлось приложить немало сил на создание подобного перехода.

Но с другой стороны — не бросишь же спасенных. На хрена тогда вообще их было вытаскивать? Все-таки что ни говори, а я в какой-то мере ответственный за этих людей. Даровал им жизнь — даруй и свободу, иначе никак. Иначе я ничем не лучше тех же татар…

Кто захочет — тот останется в моей дружине, а кому захочется мирной жизни, того можно и подольше от линии фронта отослать. Пока что в деревню неподалёку, а потом уже как Бог даст. Конечно, большинству захочется именно мирного существования, но… Если бы исполнялось всё, что мы хотим, то жить было проще. И скучнее!

Но выбор я должен был предоставить. Поэтому сотворил Омут, потратив изрядно сил, и повернулся к стоящим. Чувствую, что сейчас выгляжу эпично — позади здоровенный голубоватый портал, от которого в стороны раздаются синеватые всполохи, а на его фоне я в боевой одежде.

Сейчас около полусотни спасённых человек. Пятьдесят ртов, пятьдесят пар глаз, полных надежды — или страха. Некоторые уже держали в руках оружие, другие сжимали в кулаках собственную беспомощность. Но все они смотрели на меня. Ждали решения. Приказа. Или хотя бы намёка на то, что делать дальше.

— Ладно, — хрипло буркнул я, окидывая взглядом эту разношёрстную толпу. — Кто умеет драться — шаг вперёд. Кто не умеет, но готов научиться — тоже. Остальных я заберу отсюда в Подмосковье, так как оставаться здесь опасно.