Я хмыкнул недоверчиво:

— Ох, братец, прекрасно помню твои прежние проделки. Тогда ты вовсе не заботился о благополучии страны, а действовал исключительно в собственных интересах. Почему сейчас мнение изменилось?

Владимир тяжело вздохнул, поправляя рукава старой рубахи:

— Жизнь многому учит, особенно когда приходится выживать на грани смерти. Я потерял многое, включая близких друзей и соратников. Пожил среди обычных людей, посмотрел на их чаяния, их горести и редкие радости… А потом увидел, как ты рвёшь задницу, чтобы облегчить жизнь народа, а вовсе не бояр и дворян, и впечатлился. Почти убитый, раздавленный предательством близкого человека, я выжил только благодаря помощи простых людей. Поэтому я оглянулся на свою жизнь. Посмотрел, что я делал и как жил. В этот момент я понял, что сила должна служить общему благу, а не личным амбициям. Поэтому и предлагаю сотрудничать честно и искренне, гарантируя полную лояльность и надёжность.

Мысль о возможностях союза витала в голове, обещая огромные преимущества. Контроль торговли, поддержание порядка на улицах, подавление бунтов и мятежей — всё это значительно облегчило бы управление государством. Но оставался важный вопрос доверия. Могу ли полагаться на брата, учитывая его прошлое?

Решив проверить искренность предложений, я спросил:

— Дай доказательства своей лояльности. Предоставь конкретные факты, подтверждающие готовность помогать мне в управлении страной.

Владимир усмехнулся мрачно:

— Запрашиваешь факты, говоришь? Хорошо, приведу несколько доказательств. Взять, скажем, боярина Бельского. Этот гад уже давно строит планы по свержению твоей власти. Собирает сторонников, ищет союзников за границей. Или Романов, который управляет финансовыми потоками с предприятий и переправляет деньги за границу, прикрываясь благотворительными проектами. А князь Шуйский вообще готовит заговор с целью захвата тронного кресла и передачи власти полякам. Вся эта троица одним миром мазана… Или ты не заметил тот факт, что когда татары нападали на города и сёла, то предприятия и фабрики этих троих остались почти нетронутыми?

Эти обвинения застигли меня врасплох. Возможно, информация действительно ценная, но проверка необходима. Иначе это может быть просто наговором. Недаром же Горбатый-Шуйский недавно поднимал такую тему.

Впрочем, доля истины в словах Владимира в самом деле была. И я не раз слышал о странностях со стороны этой троицы. И про предприятия правда — татары почти не трогали дворянские фабрики. Да и то, что сыновей своих они отправили заграницу, тоже играет против них.

Решив продолжить обсуждение позднее, я сказал Владимиру:

— Пусть пока останется между нами. Твоё предложение интересное, но требует тщательной проверки. Мы обсудим это снова позже, когда соберём больше сведений. Ты же понимаешь, доверие — дело серьёзное.

Владимир кивнул понимающе, вновь оправляя рукав:

— Верно говоришь, государь. Доверие зарабатывается годами, теряется мгновенно. Готов ждать столько, сколько потребуется. Только помни, каждое промедление играет на руку нашим общим врагам.

— А кто это с тобой, Владимир Васильевич? — спросил я старшего брата. — Вроде бы знакомая девушка, где-то видел её, но вот не вспомню где. Да и колыбельную, которой вы меня приманили, знала только матушка.

— Так это домовичка, — хмыкнул бывший царь, а нынешний глава преступного мира. — Знакома потому, что в детстве видел её не раз в Кремле, да только она заставляла тебя забыть об увиденном. Она тут живёт не один век, так что знает все проулки-закоулки — смогла меня провести никем неувиденным. Да и колыбельную знает, поскольку слышала её не раз, а иногда и сама пела, когда твоя мать была занята, а ты просыпался среди ночи.

Девушка улыбнулась одними уголками губ, скинула капюшон и чуть склонила голову в некоем подобии поклона. Я кивнул в ответ. Для земной девушки она выглядела необычно: темные волосы падали каскадом густых локонов, глаза мерцали загадочным фиолетово-сиреневым светом, а от одежды исходил лёгкий тёмно-фиолетовый дымок. Казалось, будто она соткана из ночных теней и темноты закоулков.

Она негромко произнесла:

— Простите великодушно, Ваше Величество… Если позволите слово вставить…

Её голос звучал мягко, словно шелест ветра в бархатных шторах, словно продолжение колыбельной, и я ещё раз взглянул на неё:

— Говорите, домовичка. Что скажете?

Домовичка загадочно улыбнулась, и я в очередной раз заметил знакомые черты, как будто пробивалось нечто, под названием дежа-вю. Вроде бы видел, но не мог вспомнить — где именно.

Она сказала:

— Я живу здесь веками, видела немало правителей и временщиков. Ваш старший брат теперь живёт скромнее, мудрее стал, может быть даже человечнее судя по тому, что до меня слухи доносят. То, что он говорит о планах бояр, правда, ведь я сама слышала разговоры тех, кто думал, что они в безопасности. Они верят, будто ваш род слабеет, а власть после победы над татарами перейдёт в руки иных фамилий. И каждый из этой троицы хочет видеть на престоле зад из своей фамилии. Так что стоит довериться брату и принять помощь… Всё-таки силы объединяются, мощь боярская растёт.

И тут сердце моё дрогнуло. Она права была во многом. Я видел, что за годы правления нашего рода накопилось много проблем, врагов стало больше, а помощники чаще всего оказывались двуличными. Быть одному против всех становилось труднее с каждым днём. И вот передо мной стоял старший брат, предложивший союз, поддержку и помощь.

Решение принять было непросто, но здравый смысл подсказывал прислушиваться хотя бы к части советов Владимира Васильевича. Нужно было действовать осторожно, взвешивая каждый шаг, проверять поступающую информацию, и одновременно контролируя ситуацию вокруг себя.

Ко мне давно уже пришло понимание: одиночка долго не устоит против тех, кто объединился ради общей цели. Даже если меня поддержит народ и часть бояр. Рано или поздно, но всё равно наступит момент, когда в нашу спальню ввалятся озверевшие от безнаказанности и кровь боярские люди. И тогда может пострадать жена…

А если пострадает Марфа Васильевна, то…

Неожиданно взорвался трелью мобильный телефон, на автомате сунутый в карман и забытый. От звука трели все трое вздрогнули. Слишком уж необычным этот звук был для создавшейся атмосферы.

Я взял телефон, посмотрел на неизвестный номер и смахнул значок трубки:

— Кто это? Если будете в такое время пытаться деньги увести, то лично на кол посажу и гимны петь заставлю!

— Царь-батюшка, не вели казнить! — раздался в трубке мужской голос. — Это Михаил, лекарь Елены Васильевны! Она… она… она только что отдала Богу душу.

Я взглянул на Владимира Васильевича:

— Матушка-царица преставилась…

— Царствие ей небесное, — вздохнул её старший сын. — Много она всякого сделала в этой жизни. Надеюсь, что на небесах хорошие дела перевесят чашу плохих…

— Ты не пойдёшь?

— А что мне там делать? — пожал плечами Владимир. — В таком виде… Да меня сразу же загребут и не спросят о цели прихода. Нет уж, братец, ты сам с матушкой разбирайся, а я… Приду как-нибудь на могилку, поплачу на долю горькую, на тяжкую судьбинушку. Но это потом, не сейчас…

— А сейчас…

— А сейчас мне пора. Ты подумай над моим предложением, а как будешь согласен, то выставь на северном балконе любимую матушкину розу. Если же в течение недели она не появится, то… буду знать, что ты не принял моего предложения, Иванушка-другак, — хмыкнул Владимир.

После этих слов Владимир отошел в угол и растворился в темноте. За ним последовала и домовичка. Я же поспешил к покоям Елены Глинской…

Тени в коридорах дворца казались длиннее обычного, будто сама смерть протянула свои холодные пальцы по стенам. Воздух был тяжел от предчувствия скорого лицезрения смерти. Я шагал быстро, но каждый шаг отдавался в висках глухим стуком — сердце словно предчувствовало недоброе.