— Я Хоромов, начальник волостной милиции в Шиндякове.
И первым протянул руку агентам для приветствия.
Так вот он каков — начальник милиции в Аникиных хуторах: выкатывающий грудь колесом, пытающийся быть с виду бравым служакой. А у него на хуторах прячется особо опасный, у него грабят кооперативы и церкви, убивают людей.
— Я с обидой, — заговорил первым делом Хоромов, присаживаясь снова на стул, расстегивая ворот толстовки. Похоже, что он собирался вести долгий и нудный разговор, и, о чем он будет, Костя уже догадывался. А им бы спать, вот именно сейчас ткнуться в подушку и спать, хотя бы четыре часа даже.
— На нас обида?
— Да, — проговорил Хоромов. — Как выяснил я, вы были в Хомякове, в других деревнях моей волости, а к начальнику милиции не зашли. Это непочтительно...
— Простите нас, — скидывая рубаху на подоконник, проговорил Костя. — Но у нас просто не было времени, да и дороги лежали в стороне от Шиндякова.
— Сначала следователь Перфильев мимоходом, потом сотрудники из самого губернского розыска мимоходом. У кого же нам тогда учиться, у кого набираться знаний в работе?
Ответил Македон, стягивая сапоги:
— Тут такое дело: или учить, или ловить налетчиков...
Хоромов резко повернулся к нему, и лицо его побагровело:
— При желании можно совместить это. Но, видимо, не было желания у вас, товарищи, знаться с низовыми работниками. А очень жаль. Мы тоже делаем свое дело: боремся с винокурением, с лесопорубками. Недавно вот опасных преступников, совершивших нападение на почтовую лошадь, нашли. Не так-то просто, поколесили тоже по деревням. Это у вас там — розыскные собаки, отпечатки пальцев, машины, велосипеды, телефоны... у нас только нос...
Он подергал себя за нос, и не удержался теперь Вася. Он уже лежал в кровати, высунув голову из-под одеяла. Койка от смеха заскрипела, закачалась. Хоромов покосился на Васю:
— Похоже, вы меня принимаете за балаганного клоуна. Полагаете, что я прибыл в город для участия в представлениях на ярмарке.
— Да нет, — покачал головой Костя, с завистью глядя, как тоже укладывается на койку Македон. Вот он перевернулся на другой бок и тут же захрапел. Вот бы такой характер ему, Пахомову.
— Вы уж извините нас, — попросил он, вздохнув и потирая яростно глаза, чтобы не сжимались они невольно. — Но только спешим мы страшно, потому не было возможности поговорить с вами.
— А я бы мог кой на кого указать, — начал было Хоромов. Костя перебил его:
— На Бухалова из Хомякова или на Калашниковых-братьев?
— Да, эти у меня под подозрением. К сожалению, одного из них пришлось освободить по указанию следователя Перфильева. Думаю, если окажется причастным Бухалов к преступлениям на Аникиных хуторах, то следователю больше не сидеть на своем месте... Перфильев живет старыми понятиями. Он не замечает, что разгорается классовая борьба. В городах оппозиция поднимает голову. Эта оппозиция опирается на кулаков, на таких вот, как Бухалов. И чем скорее мы их выведем, как крапивку, тем скорее наше общество двинется вперед.
— Слышал я насчет крапивки, — ответил Костя. — Согласен, что разгорается классовая борьба и надо быть бдительными. Но у Бухалова не доказана связь с бандитами. Арест незаконный. А кто на своем ли месте сидит, время покажет...
Он налил в стакан воды, выпил. Вода была тепла, мутна, и жутко несло от нее запахом табака. Как видно, не менялась уже неделю, и пили воду десятки командированных в этот город со всех концов страны.
— Вы знаете, например, что Коромыслов, которого ищет розыск, имел пристанище на Аникиных хуторах?
— Этого не может быть! — так и воскликнул Хоромов, и голос его вот теперь стал сразу тих, и уставился на Костю с каким-то подобострастным и виноватым видом. — Не может этого быть, — повторил он уже уныло. — Мне сообщили бы. У меня везде люди, как положено.
— Мы взяли под стражу хозяйку хутора Нину Янсон, вы ее знаете?
— Как же, — вяло пробормотал Хоромов. — Аккуратная женщина...
— Так вот эта аккуратная женщина в течение двух лет прятала у себя Коромыслова и сбывала вещи, которые воровал Коромыслов. Сбывала и призналась в этом...
— Вот как, — Хоромов покосился на спящих Васю и Македона, как будто хотел что-то у них спросить. Опять уставился на Костю.
«Ах черт, ну что мне с тобой делать, товарищ Хоромов. Вытолкать в шею? Ведь видишь, что спать хочу, смертельно хочу спать. Ведь должен видеть. Работник милиции должен знать по одному виду человека, что он хочет: есть ли, спать ли, гулять ли, рад ли он, недоволен ли. Ведь видишь, что не доволен Пахомов, не доволен тобой, черт побери, вглядись получше».
— Но ведь это в вину мне не поставишь. Я у них, у Янсонов, не столовался, не ночевал, — опять уныло забормотал Хоромов. — А ведь за каждым домом не установишь наблюдение.
— Ну, а вот за Сыромятова в Хомякове вы ручаетесь? У него вы ночуете.
— Что вы, — как-то неуверенно покачал головой Хоромов. — Он лоялен. Он вносит первым налог на все мероприятия властей, он помог школе дровами, он грамотный человек, и у него советские газеты и журналы. Как такой человек может принимать у себя контрреволюционера...
— Значит, вы ручаетесь?
Хоромов пожал плечами и вдруг заговорил совсем другое:
— Может, вы полагаете, Константин Пантелеевич, что я близорукий в политике человек. Но я вступил в партию еще до революции. Я служил под Самарой в Красной Армии. Потом я служил начальником снабжения на Онежском фронте, на северном направлении. По болотам, по грязи, по льду тащил вот на этих руках катера и боеприпасы для красноармейцев. Я внес свою долю в победу над интервентами. И здесь я на боевом посту нахожусь уже третий год и ни одного не имею выговора. Задержал десятки преступников, предотвратил множество эксцессов, навел порядок во всех деревнях, способствую проведению политики партии в деревне на данном этапе и, в частности, переводу крестьян на широкое поле...
«Власть, как и любовь, делает человека слепым», — вспомнил Костя сказанное Перфильевым. Да, вот он, один из этих примеров. Власть, которая сделала человека слепым, ничего не видящим.
— Простите, — проговорил он, усаживаясь прямо на пол и начиная стаскивать сапоги. — Мы зверски устали. Может быть, в следующий раз поговорим....
— Но мне нужны указания как начальнику милиции. Вы должны и меня включить в работу по розыску преступников, должны мне дать задание...
Костя не сдержался и улыбнулся даже. Вот тут, кажется, и сон начал отступать.
— Но мы не можем дать вам никакого задания, товарищ Хоромов, кроме того, как быть пока при исполнении своих прямых обязанностей.
— Хорошо, — Хоромов встал медленно, думая о чем-то своем, стал напяливать фуражку на голову.
— Учтите только, товарищ Пахомов, — проговорил он, — я на хорошем счету в уездном комитете партии...
— Ну, нас это пока не интересует. Да и весь разговор пока излишен, товарищ Хоромов. Мы вернемся к нему, возможно, в скором времени...
Это «в скором времени» и вовсе перепугало Хоромова — он виновато глянул на Костю, пробормотал что-то. И закивал вдруг, пятясь к двери. И, прикладывая ладонь к груди, вот теперь стал извиняться за позднее вторжение, за то, что оторвал время, нужное для сна.
Закрыв за ним дверь, Костя вернулся, сел на койку. Его товарищи уже спали крепко, видя, наверное, вторые или третьи сны. Глянул на Васю — на его приоткрытый рот, на спутанные волосы на лбу, на шепчущие что-то губы. Совсем паренек ведь, ну совсем паренек, набегавшийся на улице, наигравшийся...
Он осторожно переложил его руку на одеяло, прилег рядом. Протянув руку к выключателю, погасил свет. Теперь явственно стали слышны за стенкой чьи-то голоса — один мужской, другой женский, негромкий смех, стук. Как будто кто-то из них — мужчина или женщина — ударяли время от времени кулаком или ладонью о стенку. В коридоре слышались шаги запоздавших обитателей, в дальнем конце коридора звенели бачком и кто-то хохотал — по-пьяному и безудержно. Все еще молол жернов жизнь вечернего города, и, как помол от этого жернова, сыпался лунный свет мимо стекол во двор, мощенный булыжником, полный тягучего кошачьего мяуканья.
