Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Терапиано Юрий КонстантиновичКантор Михаил Львович
Ходасевич Владислав Фелицианович
Ратгауз Даниил Максимович
Бальмонт Константин Дмитриевич "Гридинский"
Магула Дмитрий Антонович
Дубнова-Эрлих Софья
Гиппиус Зинаида Николаевна
Форштетер Михаил Адольфович
Северянин Игорь Васильевич
Кленовский Дмитрий Иосифович
Цветаева Марина Ивановна
Маковский Сергей Константинович
Мережковский Дмитрий Сергеевич "Д. М."
Блох Григорий Анатольевич
Горянский Валентин Иванович
Струве Михаил Александрович
Евсеев Николай Николаевич
Чёрный Саша
Лохвицкая Надежда Александровна "Тэффи"
Биск Александр Акимович
Британ Илья Алексеевич
(Кузьмина-Караваева) Мать Мария (?)
Присманова Анна
Ильяшенко Владимир Степанович
Браиловский Александр Яковлевич
Иванов Вячеслав Иванович
Иванов Всеволод Никанорович
Белоцветов Николай Николаевич
Бунин Иван Алексеевич
Сумбатов Василий Александрович
Гарднер Вадим Данилович
Адамович Георгий Викторович
Кондратьев Александр Алексеевич
Корвин-Пиотровский Владимир Львович
Вертинский Александр Николаевич
Голохвастов Георгий Владимирович
Несмелов Арсений Иванович
Гейнцельман Анатолий Соломонович
Бердяева Лидия Юдифовна
 > Мы жили тогда на планете другой… > Стр.40
Содержание  
Сохранить
Шрифт
Размер шрифта   


Цвет фона

Цвет шрифта
Очистить
Настройки  
A
A
1
2
3
...
39
40
41
...
105

2. «Где б ни был я, куда б ни шел…»

Где б ни был я, куда б ни шел,
За мной — селеньем, лесом, полем —
Ползет, послушен и тяжел,
Мой страшный раб, мой бледный голем[59],
Неуязвимый для людей,
Слепой, безгласный и ужасный,
Он волей вспыхнувшей моей
Воспламенится в час опасный.
Но не по прихоти велит
Ему душа за мной влачиться,
И не по прихоти казнит
Его гранитная десница.
Когда душа обожжена
Негодованьем, — в хилом теле
Трепещет и зовет она:
«Ты мне покорен был доселе!»
И он, огромный и немой,
Встает — и никнет сила злая,
И крики радости волной
За нами плещут, не смолкая…
И дальше в доблестный поход
По очарованным долинам
Змеистый путь меня ведет
С моим послушным исполином.

Баллада о Черном Вороне

Безумью нашему укор,
Над Русью мертвенно-покорной
Кругами вьется Черный Вор,
Кругами вьется Ворон Черный.
Скользя по улицам ночным,
Кого-то ищут злые фары,
И всё, что дышит, перед ним
Как будто оковали чары.
В тоске притихли города,
И ни одно окно не светит,
И горе тем, кого тогда
Железным клювом он отметит.
Над кем кружится Ворон злой?
Чье нынче сердце выпить хочет?
Кого в несытый замок свой
Сегодня Черный Вор волочит?
Проснулись. Ждут. У чьих дверей
Встревожат ночь глухие стуки?
И кто в клещах стальных когтей
Исчезнет в ночь на смерть иль муки?..
Скользнув в проулок, словно тать,
Замедлит быстрый ход машина,
И не одна седая мать
Сегодня потеряет сына.
И хмурых жертв его не счесть,
И всех вороний коготь давит,
В ком Человечность или Честь
Тирана, падши, не восславит.
Безумью нашему укор,
Над Русью, мертвенно-покорной,
Кругами вьется Черный Вор,
Кругами вьется Ворон Черный.
Страна молчит, молчит народ,
Оцепенев в железах ночи,
И Черный Ворон им клюет,
Клюет еще живые очи.

Иноходец

Я был еще мальчик. Остывала
Степь от дневного зноя. Серый, вплавь
Шел иноходец по холодеющему шляху.
Ковыли кивали, и ковылем взметали
Бег и ветер и серебряную гриву.
В траве кричали, встречая вечер, цикады,
А за черным курганом, красное, садилось солнце.
Низко припадал мой конь к тропе знакомой,
Крепкой грудью ветер рассекая,
Он вольным бегом себя и хозяина тешил.
Я был еще мальчик, и моя душа
Была ясна и не отравлена презреньем.
Мой конь меня любил. Он послушно морду
Наклонял под ласкающую руку.
Издох он рано. Резвясь над оврагом,
Он споткнулся и сломал себе позвоночник.
Моего коня увезли на дрогах скорняки драть шкуру,
А седло украл и пропил работник.
Длинною с тех пор змеею годы
Проползли. За океаном, далекая и чужая,
Лежит наша степь, и новые по ней протоптаны тропы.
Иноходец, мы оба в жизни шли необычным аллюром!
И я, как конь мой, тяжело расшибался,
Только уцелел.
Лишь душа, дышавшая ветром и прохладой,
Захлебнулась горьким и страшным презреньем.

Илия Британ

«В полях изгнания горит моя звезда…»

В полях изгнания горит моя звезда;
Летят мгновения в капризно-жутком танце,
И мчатся черные большие поезда
Меж светлых призраков почти ненужных станций.
Кому поведаю тоску моей тоски?
Когда все кончится? Конца не видно прозе!..
Хохочут злобные кошмарные свистки,
Вагоны — кладбища; а кто на паровозе?
Держу бессмысленно навязанный билет:
Какая станция? увы, названье стёрто…
Молиться Господу? Его как будто нет…
Куда торопимся? не все ль равно: хоть к черту!
Вся жизнь — изгнание… Мелькают фонари…
Устал от грохота, от призраков, от свиста;
Не видно месяца, не будет и зари, —
И Смерть курносая торчит за машиниста…

«Колода старых карт, знакомая до муки…»

Колода старых карт, знакомая до муки:
По ним я ворожил в плену больных минут;
Держали часто их твои родные руки, —
Давно ты умерла, они еще живут.
Вот черный мрачный туз, суливший мне потерю,
А вот девятка пик, с оторванным углом;
От Бога я ушел, но в них, как прежде, верю
В цепях своей тоски, в печали по былом.
Как свято я храню заветную колоду!
Она еще жива, а ты — давно в гробу…
Предскажет, может быть, последнюю свободу
Узор старинных карт усталому рабу.
вернуться

59

Голем — искусственный человек, выведенный путем кабалистического алхимического опыта — герой одноименного романа Г. Мейринка (1915).

40
Перейти к описанию Предыдущая страница Следующая страница
{"b":"945182","o":1}