В столовой повисла тишина. Даже Таргус на время прекратил возню с новой порцией.

— Похоже, у вас всё же есть чувства, — мягко сказал Джек.

Тали посмотрела на него. Её взгляд был прямой, но в нём мелькнуло что-то — еле заметное, почти неуловимое.

— Есть. Просто мы не даём им управлять собой.

Джек откинулся на спинку кресла, задумчиво глядя в потолок отсека.

— Всё это… странно, — тихо сказал он. — Жить без любви. Без семьи. Без настоящей близости.

Эд кивнул, подперев щеку ладонью.

— Как будто вы создали идеальный механизм... но забыли, зачем он вообще нужен.

Тали какое-то время молчала. Её взгляд стал отстранённым, почти грустным.

— Странно не то, что мы не любим, — мягко произнесла она. — Странно, что вы думаете, будто знаете, что такое любовь.

Джек повернулся к ней. В его глазах мелькнуло удивление.

— Ты хочешь сказать, мы её выдумали?

— Нет, — покачала она головой. — Она у вас есть. Но каждый человек вкладывает в это слово что-то своё. Для кого-то — это жертва. Для кого-то — привязанность, ревность, боль. Для кого-то — тепло. А для другого — зависимость. И все говорят: «Я люблю». Но если задать сто раз вопрос «Что ты чувствуешь?», вы получите сто разных ответов.

— Потому что это чувство, — сказал Эд. — Оно не поддаётся логике.

— Именно, — кивнула Тали. — И, возможно, поэтому вы выжили там, где мы бы не смогли. Потому что вы не всегда действуете разумно. Иногда вы выбираете спасти, а не победить. Иногда — простить, а не уничтожить. Ваша иррациональность… она непредсказуема. И в этом — ваша сила.

— Это всё хорошо, конечно, — пробормотал Эд, откидываясь на спинку кресла. — А как же в прошлом? Когда не было всех этих технологий и машин? Что было тогда?

Талирия чуть улыбнулась — уголком губ, почти незаметно, — и посмотрела на него с лёгким удивлением.

— В прошлом… — тихо повторила она. — В древности Китари были совсем другими. Более… живыми, наверное. И менее осторожными. Мы не всегда были такими, как сейчас.

Она выпрямилась, сложив ладони на коленях.

— Тогда размножение происходило естественным путём, хотя и не так, как у людей. У наших предков были сезонные биоритмы — своеобразные "вспышки" активности, когда организм становился готов к созданию потомства. Это зависело от внешней среды — температуры, солнечной активности, даже от химического состава почвы и воды. Всё было очень точно выверено природой.

— Пары? — уточнил Джек. — Были семьи?

— Были… союзы, — мягко поправила Тали. — Но они длились недолго. Китари вступали в контакт не по любви, а по совместимости. Генетической, психологической, иногда территориальной. Это было похоже скорее на временное сотрудничество, чем на эмоциональную связь.

— Холодно как-то, — хмыкнул Эд.

— Возможно. Но для нас это было нормой, — спокойно продолжала она. — После оплодотворения организм сам формировал инкубационную капсулу. Органическую, живую. Плод развивался не внутри тела, а внутри этой капсулы — она отделялась и прикреплялась к безопасной поверхности: в пещерах, под корнями деревьев, иногда даже в водоёмах. Система была продумана природой, чтобы не перегружать тело и сохранять мобильность родителя.

— И что, ребёнок там рос в одиночестве? — удивился Джек.

— Не совсем. Колония заботилась о нём. После выхода из капсулы детёныш сразу попадал в структуру сообщества, где за ним следили, обучали, направляли. Но не как за ребёнком конкретной пары, а как за новым звеном общего целого. Родители не следили за судьбой потомства. Не потому, что не хотели… просто не чувствовали в этом необходимости.

Джек покачал головой.

— И вы называете это… нормой?

— Для нас — да, — спокойно ответила Тали. — Со временем, когда технологии развивались, а знания стали преобладать над инстинктами, мы начали отбирать наиболее рациональных представителей. Всё, что вы называете "чувствами", стало… мешать. Привязанности мешали логике. Желания — эффективности. Страхи — адаптивности. Мы начали контролировать биологические циклы, потом полностью отказались от них. Машины стали безопаснее природы. Мы избавились от риска, боли, ошибок.

— А вместе с этим и от эмоций, — добавил Эд.

Тали кивнула.

— Постепенно. Мы не убили их, просто… позволили им уйти. Мы выбрали стабильность. Чистоту. Но, — она посмотрела на Джека, — иногда я думаю, что в этом мы что-то потеряли.

— Что именно? — спросил он.

— Нечто, что у вас всё ещё есть. Глупое, нерациональное… но невероятно сильное.

Она замолчала, а потом добавила почти шепотом:

— Я вижу, как ты держишься, когда речь заходит о Лие. И я знаю, что она у Вайрека.

Слова упали тяжело, как камень в воду.

— Мне жаль, Джек. Я не знаю, каково это — любить по-настоящему. Но если любовь — это то, что даёт тебе силу идти вперёд несмотря ни на что... тогда, может быть, вы правы, а мы — нет.

Джек не ответил. Он просто кивнул — коротко, сдержанно. А в глубине его взгляда вспыхнул огонь.

— У нас всё просто, — вдруг неожиданно сказал Таргус, и с грохотом ударил кулаком по столу. Стол жалобно скрипнул, а в металле осталась глубокая вмятина. — Выживает сильнейший!

Талирия чуть вздрогнула.

— Это как? — спокойно спросила она, слегка наклонив голову.

Таргус хмыкнул, как бы собираясь с мыслями, и заговорил, грубоватым, но уверенным тоном:

— У нас всё начинается просто. Самка откладывает яйца. Раз в несколько лет, не каждый день, как у каких-нибудь мягкотелых. Несколько яиц — не десятки, не сотни. Каждое из них — надежда. Потенциальный охотник, воин, хранитель клана.

Он слегка подался вперёд, глаза его загорелись странным огнём воспоминаний.

— Эти яйца не бросают на произвол судьбы. Нет! Мы бережём их... но по-своему. Инкубационные залы вырубаем прямо в скалах или строим в сердце боевых кораблей. Каменные стены, жар костров, древние руны на плитах... — он усмехнулся. — Температуру, влажность, силу энергетических полей — всё контролируют старейшины. Они не просто "обогревают" яйца — они закаляют их. Готовят к реальному миру.

Таргус сжал кулак так, что костяшки побелели.

— А потом наступает самое главное. Испытание рождения. Никто не помогает вылупившемуся детёнышу. Никто не подносит ему еду, не прижимает к груди, не поёт песен. Нет. Вылупился? Сам ищи пищу, сам добывай оружие. Камень, кость, обломок металла — что найдёшь, тем и живи. Первые дни — самые жестокие. Они должны доказать, что могут выжить. Слабые умирают.

Он замолчал на мгновение, давая вес своим словам, словно уважая память о тех, кто не справился.

— И это правильно, — продолжил он. — Сильные растут. Их подбирает клан. Воспитывает. Но не отец и не мать — их имена зачастую никто не знает. Клан — вот семья. Кузнецы учат ковать. Охотники — выслеживать. Воины — сражаться. Каждый детёныш сам выбирает себе наставника, кого-то, на кого хочет быть похож. Это почти как иметь отца... только без лишних соплей.

Джек слегка усмехнулся, а Талирия с интересом наблюдала за Таргусом, словно изучая его.

— А потом, — сказал он, — приходит время Ритуала Крови. Когда молодому Гронтару исполняется тринадцать циклов, он обязан доказать, что достоин имени. Убить зверя. Сразить врага. Иногда — другого претендента, если так решит судьба. Только кровь и победа дают право стать полноценным членом клана.

Он снова ударил кулаком по столу, но на этот раз тише.

— И не думайте, что у нас есть... — Таргус скорчил гримасу, подбирая слово, — любовь. Мы не связываем себя чувствами. Нет времени на нежности, когда жизнь — вечная битва. Союзы между самцами и самками — это вопрос чести, силы и расчёта. Сильный охотник? Великая воительница? Они скрепляют род, дают новую кровь.

Он выпрямился, гордый, словно высек из воздуха живую статую силы.

— Уважение. Верность клану. Честь и сила. Вот что важно. Не любовь.

На мгновение в помещении повисла тишина, тяжёлая и уважительная. Даже Джек, который обычно отпускал шутки в такие моменты, только молча кивнул, признавая правоту своих суровых союзников.