Их решение было принято не эмоциями, а логикой, чистой, как вакуум.

Сектор будет уничтожен. Все. До последнего атома.

И тут — в разрыве между мыслями, в трещине самой вечности — вошёл свет.

Он был мягким, но стойким. Он не пытался спорить. Он просто был — как детский голос в бездне бури.

Лучик.

Огонек, когда-то бывший человеческим сознанием.

Теперь — нечто большее. Ставшая частью Вселенной, но не потерявшая человечность.

— Вы ошибаетесь.

Её мысль была прозрачной, как кристалл.

— Ещё есть шанс. Я видела ветви будущего, как и вы. Есть один путь. Один из миллиардов, но он существует.

Она не просто говорила — она верила.

Нарры не отвечали. Молчание длилось вечность. Сама реальность, казалось, остановилась, чтобы послушать.

— Мы не можем рисковать. Мы — уравновешенные весы. Не можем позволить Вайреку стать богом.

— Вы смотрите в вероятности. А я — в сердца. Возможно, вы забыли... — её голос стал мягче — ...что когда-то сами были создателями не только машин, но и надежды.

Один из Нарров сдвинул свой фокус, словно разглядывая её. Не физически, но всем существом.

Он пытался понять.

— Ты защищаешь их. Почему? Ты — больше не человек. Почему ты связана с их судьбой?

Лучик молчала, а потом ответила:

— Потому что я помню, каково это — держать чью-то руку перед смертью. Я помню, что такое любовь. И страх. И надежда. Я стала частью вселенной… но я не забыла слёзы.

— И ради них — прошу. Дайте им время. Немного. Совсем немного.

Снова — молчание.

Тягучее. Тёмное. Наблюдатель продолжал свой путь. Он уже пересекал внешнюю границу сектора.

Осталось всего несколько вспышек звёзд, и свет погаснет навсегда.

Ответ был — не словом, а вспышкой всей суммы вероятностей. Миллионы исходов, мириады провалов, все они были перед ней, как обвинение.

— Ты защищаешь людей? — раздалось в тишине, которая была тяжелее любого звука.

— Я защищаю не их. Я защищаю то, что может вырасти в нечто большее. Я защищаю выбор. Способность изменить цепь предопределённого. Это то, чего не можете предсказать даже вы.

— Ты хочешь остановить Наблюдателя?

— Нет. Я прошу лишь немного времени. Джек сделает выбор. Он ещё не знает, но он уже идёт к нему.

Снова — безмолвие. Нарры — не сущности, а целые миры сознания — смотрели на неё. Изучали.

И пытались понять:

Что в этом существе, что осталась внизу, среди смертных,

заставляет её так цепляться за них?

И в эту бесконечную паузу, что длилась для обычного глаза не дольше удара сердца, но для существ иного порядка была вечностью — они приняли решение. Не окончательное. Не абсолютное. Лишь отголосок возможности, отсрочку приговора, крошечную щель в распахивающейся бездне.

Наблюдатель не остановился. Но он замедлился.

Его шаг, тяжёлый, как движение материи сквозь сгущённый эфир, стал вязким. Он втянулся в реальность, словно тень, что вдруг осознала свою форму. Пространство вокруг него дрогнуло — не разрушилось, не треснуло, но внимательно прислушалось. Как будто сама ткань мира затаила дыхание, ожидая, какой путь будет выбран: разрушение или милость.

— Ты получила время, — голос был не голосом. Он был волнением в реальности, словно лёгкий ветер в поле, где растут звёзды.

— Недолго. Нить напряжена. И если она оборвётся — не останется ничего.

Лучик склонилась.

Не телом — его у неё больше не было.

Но её свет, её воля, её дух, искривились в изящном поклоне. Это было не подчинение, не страх. Это был жест, полный почтения и веры — как древняя песня, звучащая в сердце, когда разум уже молчит.

— Этого хватит, — её слова были мягче, чем тьма. Тише, чем утро. Но в них была сила. Не псионическая, не космическая, а человеческая.

— Джек справится...

Лучик исчезла.

Растворилась в мерцающем потоке сознания, что больше не знал границ. Но перед тем, как её свет угас, она подарила этому моменту нечто. Не оружие. Не план. А надежду...

— Мы дали время. Мы дали выбор. Они взяли силу — не поняв её. Они соткали оружие из боли, и назвали его надеждой. Но боль не может нести свет. Искажённое не станет целым.

— Мы можем сокрушить Вайрека. Один взгляд — и он станет прахом. И всё же мы медлим.

— Потому что прах одного не спасёт структуру. Он — следствие. Не причина. Если мы уничтожим его — мы вмешаемся. А вмешательство — это отказ от свободы. Это значит: мы не верим. Не в них. Не в самих себя.

— А если они справятся? Сами? Без нас, без приказа, без высшей воли?

— Тогда сектор будет спасён не нашей силой… а их выбором. И это — станет доказательством, что свобода может быть не хаосом, а гармонией.

— А если нет? Если нить оборвётся?

— Тогда мы закроем эту книгу. И начнем писать новую.

— Но пока она не оборвана… мы жд

ём.

— Мы — Создатели. Мы не караем. Мы наблюдаем.

— И если они сделают шаг во тьме — и в этой тьме вспыхнет свет… мы признаем его.

— И сохраним...

«Гепан» скользил по гипертрассе, будто брошенное в вечность копьё — стремительно, молча, неотвратимо. Плотные слои искажённого пространства обтекали обшивку корабля, создавая вокруг него иллюзию движения в тумане, где свет не знал прямого пути, а время словно запиналось на каждом шаге.

Внутри царила тишина. Лишь равномерное гудение двигателей и редкое потрескивание приборов напоминали, что корабль ещё жив.

Джек сидел в кресле пилота, ноги на приборной панели, руки сцеплены за головой. Его глаза — задумчивые, с лёгкой усталостью — следили за потоками гиперпространства за иллюминатором. В этих переливчатых вихрях таилось что-то завораживающее.

Мысль, как заноза, не давала покоя. Почему Гронтары не согласились помочь в войне с Вайреком? Почему, когда человечество подняло все флаги и отправило призыв о помощи, древние союзники — воины, с которыми плечом к плечу Джек сражался не раз — предпочли остаться в тени?

Мысль о том что они могли испугаться мощи Вайрека, была абсурдной. Гронтары никогда не бежали от битвы, даже если силы были неравны. Наоборот, им это доставляло немалое удовольствие, а в сердца противников вселяло ужас.

Он мог понять, почему они отвернулись от Ска’тани. Четырёхрукие лгали даже тогда, когда говорили правду. Их взгляды никогда не были прямыми, а договоры — долговечными.

Жизненные пространства двух великих рас, Гронтаров и Ска'тани, изначально были разделены лишь несколькими нейтральными системами. Оба народа стремились к расширению, и неизбежно начались споры за ресурсы и контроль над ключевыми торговыми путями. Ска'тани, ловкие и хитрые торговцы, утверждали, что их право первооткрывателей даёт им преимущество. Гронтары, гордые и мощные воины, полагали, что сильнейший диктует правила.

Напряжение копилось десятилетиями, пока одна из систем не стала яблоком раздора. Обнаруженные на её планетах богатые залежи редких минералов и стратегическое расположение сделали её слишком привлекательной для обеих сторон. Вскоре начались стычки.

Первое столкновение было молниеносным. Гронтары, уверенные в своём превосходстве, обрушили ударную мощь своих флотов на форпосты Ска'тани, уничтожив десятки кораблей и захватив несколько систем. Их массивные линкоры, укреплённые энергетическими щитами и вооружённые тяжёлыми орудиями, казались неуязвимыми.

Ска'тани, хотя и умели ловко маневрировать и избегать боёв, столкнулись с силой, которая была им не по зубам. Казалось, что крах неизбежен. Они потеряли десятки систем, миллионы их граждан оказались под угрозой.

В отчаянии лидеры Ска'тани обратились за помощью к Китари. Раса учёных и инженеров, Китари не стремились к завоеваниям, но прекрасно понимали, что если Гронтары окончательно победят Ска'тани, они станут следующей мишенью. Китари отправили часть своего флота, снабдив Ска'тани новыми технологиями для защиты и нападения.

Однако Китари не учли одного: Ска'тани были мастерами не только торговли, но и обмана. Под прикрытием союза они внедрили шпионов в научные центры Китари, выкрали передовые разработки и адаптировали их для своих целей.