Вскоре через Данилова Козыро получил от инструктора Борисовского подпольного райкома партии И. А. Шидловского записку, в которой ему рекомендовалось поступить на работу в полицию и выполнять задания подпольного горрайкома и командования партизанского отряда. Перед тем как подать в полицию заявление и другие необходимые для оформления на работу документы, в семье Козыро состоялся крупный разговор. Жена, поддержанная дочерью и восемнадцатилетним сыном, категорически и в резкой форме выступила против намерения Варфоломея Ивановича. Тогда он вынужден был дать ей понять, с какой целью идет на этот шаг.　

Козыро начал службу в городском управлении полиции секретарем, но вскоре обратил на себя внимание начальства исключительным прилежанием, аккуратностью и исполнительностью. Эти качества выгодно отличали его от других сослуживцев, за которыми водились такие грешки, как пьянство, половая распущенность, взяточничество. 1 апреля 1943 года Козыро назначили следователем городского управления полиции, а позднее он стал следователем 2-го отдела полиции безопасности СД по политическим преступлениям. Так Варфоломей Иванович начал работать в самом логове немецко-фашистских карательно-разведывательных органов в Борисове, работать на… партизан. Он был в стане врага таким же нашим зорким глазом и бесценным помощником, как и «Курсант».　

В течение первых пяти месяцев работы в полиции, а затем в СД Козыро передавал партизанам информацию через Данилова. В сентябре 1943 года, накануне своего ухода из Борисова в партизанскую зону, Данилов по поручению заместителя командира партизанского отряда «За Родину» В. С. Петриченко познакомил Козыро со связной этой бригады борисовчанкой Ольгой Ивановной Тарасенок и велел ему передавать отныне все материалы только ей.　

На очередное дежурство по городскому управлению полиции Козыро явился с объемистой связкой ключей в портфеле. Когда из здания ушли все служащие, а во дворе на часах остался только один полицейский, партизанский разведчик проник в кабинет начальника полиции, подобрал ключ к шкафу, в котором хранились секретные документы, и изъял список тайных агентов полиции на трех листах. Этот документ Варфоломей Иванович принес к себе домой и вместе со связной Тарасенок скопировал его; затем возвратился на дежурство и положил документ на прежнее место. Через несколько дней копия этого важного документа была доставлена командованию отряда.　

С каждым днем работа партизанского подпольщика становилась все более сложной и рискованной, и он это чувствовал. Во время одной из встреч «Сокол» сказал Ольге Ивановне:　

— Передайте командованию мою просьбу о зачислении в партизанский отряд. Сил больше нет продолжать работу в СД. Не только чужие люди — все родственники отвернулись. Того и жди, свои прикончат…　

О просьбе «Сокола» Петриченко доложил заместителю командира соединения по разведке капитану Домораду, а он, в свою очередь, мне. И хотя командование отряда «За Родину» намеревалось удовлетворить просьбу «Сокола», все-таки было решено оставить его на работе в СД. Варфоломей Иванович продолжал оставаться на «службе» в СД вплоть до изгнания захватчиков из Борисова.　

Однажды от «Сокола» поступил список агентов, заброшенных гитлеровской разведкой для подрывной деятельности в партизанские отряды и бригады нашего соединения. В этом списке сообщалось, что в бригаду «Дяди Коли» заброшена группа разведчиков-диверсантов во главе с резидентом по кличке «Петрович».　

В свою очередь «Курсант» сообщил: «В бригаду «Дяди Коли» направлено восемь человек. Действуют группой. Будут говорить, что пробираются к фронту, чтобы вступить в Красную Армию. От предложения остаться в отряде не откажутся». Далее в донесении скупо сообщались приметы нескольких шпионов.　

Нужно сказать, что в партизанские бригады нашего соединения влилось, особенно летом и осенью 1943 года, большое количество военнопленных бойцов и командиров, бежавших из фашистских лагерей группами и в одиночку. Поэтому, хотя «Сокол» и «Курсант» сообщили об одной и той же группе вражеской агентуры, проникшей в бригаду «Дяди Коли», разоблачена она была не сразу, а лишь после вторичного донесения «Сокола».　

В октябре 1943 года в штаб соединения была доставлена от «Сокола» записка, переданная им через связную партизанского отряда «За Родину» Александру Ивановну Столярову. «Борисовскому СД известно, — говорилось в ней, — что партийным подпольем и партизанским движением в северных районах Минской области руководит секретарь обкома партии Мачульский Роман Наумович…» Далее давалось описание моего внешнего вида и одежды, а в заключение указывалось: СД также известно, что «прошлой ночью на бегомльском аэродроме садилось два самолета, которые доставили партизанам автоматы, противотанковые ружья и патроны к ним, взрывчатку и большое количество мин».　

Больше всего меня и капитана Доморада озадачила вторая часть записки «Сокола». Каким образом СД в Борисове стало известно буквально на второй или третий день о приземлении двух самолетов на партизанском аэродроме и точном наименовании груза, который они доставили? Мы пришли к выводу: фашистский лазутчик был вместе с нами на аэродроме, вместе с нами принимал груз. Явившийся по нашему вызову начальник аэродромной службы И. П. Воденков сообщил, что в ночь приземления самолетов за грузом на аэродром приезжали партизаны трех бригад: «Штурмовой», «Народных мстителей» и «Дяди Коли».　

Оставшись наедине, я и Доморад стали прикидывать, откуда мог появиться в районе нашего аэродрома вражеский шпион.　

— Лазутчик мог прибыть на аэродром только из бригады Лопатина, — после некоторого раздумья сказал Доморад.　

— На чем вы основываете свое предположение? — поинтересовался я.　

— Фашистским лазутчикам, пробравшимся в бригады «Штурмовая» и «Народные мстители», нет смысла работать на отдаленный Борисов, — ответил Доморад. — А если бы они и работали, то за такой короткий срок не успели бы связаться со своими хозяевами.　

В тот же день руководитель разведки соединения выехал в бригаду «Дяди Коли» и вместе с Владимиром Рудаком стали проверять свое предположение, или, как принято говорить у разведчиков, легенду. Через два дня они доложили о первых результатах своей работы.　

Прежде всего было установлено, что за грузом на бегомльский аэродром приезжал с несколькими бойцами 8-го отряда один из недавно прибывших военнопленных. Пришел он к партизанам в составе группы из восьми военнослужащих, бежавших из плена. При самой беглой проверке внешность этих лиц совпала с приметами, которые сообщил в одном из своих донесений «Курсант». Было также установлено, каким образом названная группа связалась с лопатинцами и оказалась в их бригаде. Выяснилось, что всю группу привела в отряд связная бригады «Дяди Коли» молодая красивая девушка из местечка Зембин Нина Гунькевич, которая, кстати, после этого в гарнизон не пошла, а осталась в бригаде. Вот что рассказала Нина руководителям нашей разведки.　

…На строительство оборонительных укреплений на правом берегу Березины в направлении Зембина захватчики пригнали летом 1943 года очередную партию советских военнопленных. На одной из вечеринок к Нине подошел военнопленный и отрекомендовался Петровичем. После разных пустых разговоров, которые велись наедине, он неожиданно спросил, не знает ли она, как лучше выбраться из гарнизона и попасть к партизанам. Нина промолчала. В конце вечеринки Петрович снова подошел к Нине и продолжил начатый ранее разговор. Он повторил свой вопрос и доверительно сообщил, что несколько военнопленных во главе с ним хотят бежать из плена, податься за линию фронта или вступить в партизаны, и попросил Нину, как уроженку здешних мест, помочь им в этом деле. Связная снова уклонилась от ответа. Через несколько дней Петрович встретил Нину и снова стал просить ее помочь бежать из плена. На этот раз связная дала свое согласие. Темной июльской ночью она незаметно вывела группу военнопленных во главе с Петровичем из зембинского гарнизона и вскоре доставила ее в 8-й отряд бригады «Дяди Коли».