В одном из боев у Днепра танк Тучека был подбит. Отважный экипаж сражался до последнего вздоха.

Здоровье мое пошло на поправку. «Жди, скоро приеду», — сообщил я Василию Ивановичу Козлову и начал готовиться к отлету в тыл врага. Целыми днями пропадал то в Штабе партизанского движения, то в Центральном Комитете КП(б)Б. Изучал донесения Минского подпольного обкома и командования соединения.　

Утром 19 августа я снова был в ЦШПД. Нашел пустую комнату и занялся склеиванием карты Минской области. Вдруг дверь открылась, и на пороге показался посыльный.　

— Вас просят немедленно зайти в ЦК, — сообщил он.　

Первый секретарь ЦК КП(б)Б, начальник Центрального штаба партизанского движения генерал-лейтенант Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко принял меня вне очереди. Разговор был коротким.　

— Только что получено известие о переходе на сторону партизан бригады Гиль-Родионова. Вы знаете, что эта бригада была сформирована гитлеровцами из военнопленных и действовала до сих пор против нас. Ваша поездка в южные районы Минской области отменена. Сегодня же полетите в район Бегомля и как секретарь обкома партии возглавите партизанское движение на севере Минщины. С вами полетит Иван Петрович Ганенко. Вместе с ним тщательно, не торопясь, разберитесь во всех обстоятельствах перехода бригады Гиль-Родионова и доложите нам свои соображения о возможности использования ее в качестве боевой единицы в борьбе против гитлеровцев в составе Борисовско-Бегомльского соединения, командиром которого вы назначаетесь. Все ли ясно? Есть ли какие-нибудь просьбы ко мне? — спросил Пантелеймон Кондратьевич.　

— Пока нет. Но они, безусловно, будут, как только ознакомлюсь с положением дел в　зоне.　

— Радируйте. Просьбы рассмотрим и по возможности удовлетворим. С вами также полетит в тыл противника для выполнения задания П. А. Абрасимов. — Секретарь ЦК пожелал мне успехов и крепко пожал на прощание руку.　

До отлета оставалось два часа. Товарищи из Центрального Комитета предусмотрительно сообщили жене о моем срочном отъезде в тыл противника и попросили ее прибыть прямо на аэродром. Я же, наспех собрав в чемоданчик кой-какие пожитки, поехал во Внуково. Там уже стоял подготовленный к отлету самолет. «Успеет ли моя Ольга Герасимовна? Простимся ли?» — волновался я.　

И. П. Ганенко и работник Центрального штаба партизанского движения П. А. Абрасимов беседовали возле самолета с двумя офицерами, а когда я приблизился, представили мне майора Георгия Семеновича Морозкина, мужчину средних лет, и капитана Константина Ильича Доморада, которому на вид можно было дать лет двадцать.　

— Товарищей сегодня днем принимал Пантелеймон Кондратьевич и ввел в курс дела, — сообщил Ганенко. — Оба подчинены вам. Капитан назначается вашим заместителем по разведке.　

А вот и жена. Торопится, запыхалась. Иду навстречу и знаками показываю: не торопись, мол, время еще есть, в запасе целых двадцать минут.

На проводах товарищи из ЦК партии, БШПД горячо напутствовали нас, желали счастливого полета, успехов в работе.　

Первыми по трапу поднялись в самолет радисты, подрывники, офицеры. Ганенко, Абрасимов и я поднимались последними. Захлопнулась дверца самолета, и все устремились к иллюминаторам. Сильнее взревели моторы. Посланы последние приветствия женам. Самолет взмыл в воздух и лег на курс: Москва — Белоруссия — партизанская зона.　

Взволнованный проводами, я все еще продолжал смотреть в иллюминатор. Прощай, родная столица! Нелегко с тобой расставаться. Но ожидание боевой, напряженной работы в тылу противника мало-помалу заглушило грусть расставания с родными и знакомыми.　

Я погрузился в раздумья. Так неожиданно все получилось! Готовился к поездке на юг Минской области, а лечу в ее северные районы. На юге знаю каждый кустик, каждую тропинку, хорошо изучил людей. А что ждет меня сейчас в новой партизанской зоне?　

В пути находились уже более двух часов. В иллюминаторы никто не смотрел — все равно в темени ничего не различишь. Рядом сидели Ганенко и Доморад.　

— В тылу бывали? — поинтересовался я у офицера.　

— Не приходилось. Впервые лечу.　

— Волнуетесь?　

— Очень волнуюсь, — откровенно признался капитан.　

— Ничего, привыкнется.　

Разговор оборвался внезапно. Башенный стрелок-радист, сидевший у зенитных пулеметов и все время наблюдавший за небом, предупредил:　

— Фронт!　

Все прильнули к иллюминаторам. Небо полосовали лучи двух прожекторов, которые то соединялись в один пучок вверху, то прижимались к земле. Лучей стало уже четыре. Первый разрыв зенитного снаряда, за ним еще и еще… Слышались глухие, едва уловимые хлопки. Снаряды рвались больше всего справа, неподалеку от самолета. Вспышки, на миг озарявшие небо, были самой причудливой формы. Красивое это зрелище с высоты — вспышка зенитного снаряда в темную ночь. Красивое, но неприятное.　

Фронт остался позади. Но что это? Далеко внизу четко выделялась зигзагообразная огненная линия, то сплошная, то с небольшими темными перерывами.　

— Деревни фашисты жгут, — сурово произнес Иван Петрович, не раз наблюдавший при пересечении линии фронта такие вот трагические картины.　

Долетели до места назначения благополучно. Приземлились в полночь. На аэродроме нас встретили командир и комиссар партизанской бригады «Железняк» — И. Ф. Титков и С. М. Манкович.　

— С приездом! Рады вас видеть! — Они крепко пожимали нам руки. Состояние было такое, словно мы прилетели не в тыл противника, а в южпый курортный город, где нас встречали давнишние знакомые. В разговоре и намека на войну не было. Мы отвечали на самые обычные вопросы: «Как доехали?», «Не укачало ли?».　

В самолет были погружены раненые. Сюда же ввели под охраной изменника Родины С. Ф. Богданова и двух-трех белоэмигрантов. Когда машина поднялась в воздух, мы уехали в штаб бригады «Железняк». Там расположились на отдых.　

Проснулись поздно. Из-за перегородки доносился голос командира бригады И. Ф. Титкова. Я прислушался к негромкой беседе и впервые по-настоящему ощутил, что нахожусь далеко от Москвы, в партизанской зоне.　

И как-то сразу настроился на деловой лад. Задумался над тем, что нужно сделать в первую очередь, прикинул план своих действий. Требовалось быстрее разобраться с бригадой Гиль-Родионова, привлечь перешедших на сторону партизан бойцов к активной борьбе с гитлеровскими оккупантами. А дальше ждали еще более важные дела. Нужно было познакомиться с командирами и комиссарами бригад и отрядов, действующими в зоне, узнать, как у них идут дела, какие операции они намечают провести, наладить прочные и широкие связи с партийным подпольем Минска, а также с подпольщиками, находящимися во вражеских гарнизонах, расположенных в Борисовском и других районах. Предстояло сделать и многое другое, что входило в обязанности секретаря подпольного обкома партии и командира партизанского соединения зоны. К своим делам на новом месте я, как всегда, приступил с боевым настроением.

До штаба бригады Гиль-Родионова — километров пятнадцать. Мой заместитель по разведке капитан Доморад и сопровождавшие его автоматчики-мотоциклисты давно уже должны оттуда вернуться, но их все нет и нет. Я прислушиваюсь к шуму леса — не донесется ли знакомое урчанье мотоциклов. Однако ни один посторонний звук не нарушает монотонного лесного говора. Волнуется и Иван Петрович Ганенко.　

— Не случилось ли что? — высказываю я опасение за товарищей.　

— Подождем, — ответил Ганенко, стараясь не выдавать своего волнения.　

Домораду было поручено передать Гиль-Родионову, чтобы тот прибыл в штаб бригады «Железняк» на встречу с членами подпольного ЦК КП(б) Белоруссии И. П. Ганенко и Р. Н. Мачульским. Думалось всякое: может быть, вся эта затея с переходом «1-й русской национальной бригады» на сторону партизан — тонко задуманная провокация и наши товарищи погибли?　

В полдень 22 августа со стороны леса послышался шум автомашины. Вскоре на дороге показался немецкий грузовик, в кузове которого находилось около десятка человек. Машина въехала в деревню и остановилась. Из кабины вышли капитан Доморад и два незнакомых нам офицера. За ними следовали пять автоматчиков в немецкой форме с красными нашивками на рукавах.