Налепка уехал в Копцевичи. Наши отряды начали выдвижение на исходные позиции. Ровно через два часа, как и было договорено с Налепкой, партизаны приступили к осуществлению намеченной операции. Отряд Далидовича оседлал железную дорогу около деревни Оголицкая Рудня, разрушил полотно, линию связи и расположился в засаде. Вторая группа этого отряда устроила засаду на дороге Оголичи — Петриков. Отряд Глушко атаковал железнодорожный разъезд, что западнее моста, и уничтожил фашистскую охрану. Группа партизан во главе с командиром отряда Жигарем разрушила железную дорогу в направлении станции Птичь и в двух километрах от моста заняла оборону. Отряд имени Гастелло и часть партизан из отряда Бумажкова по сигналу устремились на штурм моста, уничтожили охрану и захватили его. В наших руках оказалось 13 пленных гитлеровцев.　

Подрывники во главе с работником штаба Владимиром Шимченком и командиром отряда Казимиром Пущиным быстро установили крупные толовые заряды. Через несколько минут мост взлетел на воздух. Эта операция была проведена успешно, противник был застигнут врасплох и по существу не смог оказать сопротивления. В бою погиб один партизан.　

Отряды начали организованный отход. Хорошо возвращаться домой с победой! По-моему, нет у человека более приятного чувства, чем чувство исполненного долга перед Родиной. Это и радость, и гордость, и сознание правоты нашего общего дела, и уверенность в своих силах. Ты устал, хочется отдохнуть, но пошли тебя сейчас на более трудное и опасное задание — и ты с готовностью ответишь: «Есть!» Такое чувство испытывал я, когда ехал из Бобрика. Хотелось петь, и я тихо насвистывал любимую мелодию: «Дан приказ: ему на запад…»　

Вдруг ко мне подбежала группа партизан и остановила лошадь.　

— Товарищ командир! — наперебой говорили они. — К нам пришел дед Талаш!..　

— Где он?　

— Там… Боковой дозор встретил…　

Мы остановились, ожидая прославленного партизана гражданской войны.　

Перед нами предстал низенький, крепкий старичок с живыми, умными глазами и седой бородкой-клинышком. Василий Исакович Талаш был в поношенной шубе, в валенках и старой шапке-ушанке.

— Здорово! Ты, что ли. будешь командиром? — спросил он, протягивая мне сильную, мозолистую руку.　

— Я, Василий Исакович. Садись в возок. Какими судьбами?　

— Судьба у нас одна: бить надо фашистскую погань, чтобы не смердела на нашей земле, — говорил Талаш, поудобнее устраиваясь в возке. — Занедужил было, да вот, как видишь, поправился. Силенка еще есть. Дома сидеть негоже, к вам и подался…　

Деду Талашу было уже около ста лет. Он прошел много десятков километров по лесам и болотам, по глубоким сугробам, пока добрался до нас. Нельзя было не позавидовать его силе и выдержке!　

Мы догнали первую партизанскую колонну.　

— Хлопцы! — крикнул я. — Вы деда Талаша знаете?　

— А как же? Знаем!　

— У Якуба Коласа читали!　

— Слышали, как он в гражданскую прикурить пилсудчикам давал!..　

— Так вот, поглядите: дед Талаш перед вами!　

— Ура! — закричали партизаны. К Талашу потянулись руки. По колоннам понеслось: «Дед Талаш с нами!» Люди горячо приветствовали Василия Исаковича. Он расчувствовался и прослезился.　

— Спасибо, родные! — говорил Талаш, кивая головой партизанам. — Вижу, не посрамили вы честь батьков и дедов своих!　

Василий Исакович стал жить у меня.　

— Для боя, пожалуй, староват. Глаза сдавать начали, слезятся, — сказал он мне. — Но посоветовать тебе, Романушка, смогу. Я вражеские повадки хорошо знаю…　

Дед Талаш помогал нам своими советами, основанными на мудром житейском опыте.　

Движение на железной дороге снова замерло. Противнику понадобилось семь дней для восстановления переправы через реку Бобрик. Это нас радовало. Значение взрывов на Птичи и Бобрике состояло не только в том, что железная дорога дважды надолго выходила из строя и тем самым был нанесен огромный ущерб фашистам. Эти мощные взрывы имели и другое не менее важное значение. Люди гордились тем, что партизанское движение настолько окрепло, что ему стали под силу крупные и сложные операции.　

«Эхо на Полесье» позвало многих жителей в ряды партизан.

Однажды — это было еще до войны — мне довелось повидать весенний разлив царицы Полесья — Припяти. Река превратилась в море. До самого горизонта сверкающая на солнце вода. Она затопила поля, луга, болота, кусты. Деревни — как маленькие островки. От села к селу можно добраться только на лодке. Тогда на утлой плоскодонке я и добирался к одному селу. Мой провожатый — широкобородый коренастый крестьянин — сидел на веслах и ловко работал ими, лавируя между кустами и деревьями. Мы вели неторопливую беседу. Я расспрашивал провожатого о колхозной жизни, об урожаях, трудоднях. Потом он сказал:　

— Мужик убедился в выгоде колхозной жизни, потому теперь и стоит за нее горой. Один-то человек, бывало, и с полоской не управлялся, а вот когда в коллектив вступил, силу почувствовал. Говорят, скоро полесские болота начнем осушать, превратим их в сады и нивы. — Он поглядел на меня и спросил: — А что? Сил у нас на любое дело хватит. Вон Припять. Богатырь, силища огромная, а ведь из малых ручейков собирается. У людей то же самое. Если все вместе вздохнем, буря будет; если лопатами по разу копнем, горы своротим…　

Я невольно вспомнил эти слова, когда в один из вечеров просматривал боевые донесения из отрядов. Отдельные бои, скоротечные схватки, неожиданные нападения из засад, взрывы на железных и шоссейных дорогах, покушения на оккупантов — все это ручейками сливалось в могучее половодье партизанского движения, во всенародную борьбу против фашистских захватчиков.　

Вспомнилась операция по разгрому крупного вражеского гарнизона в деревне Ломовичи. Мы давно уже хотели уничтожить это звериное гнездо. Бригада Павловского дважды нападала на ломовичский гарнизон, и оба раза неудачно. Противник, защищенный деревянно-земляными укреплениями, неизменно отражал партизанские атаки. Вскоре гитлеровцы сами стали делать вылазки против партизан.　

— Надо проучить наглецов, — решил штаб.　

В ночь на 24 ноября 1912 года партизаны направились на исходные рубежи для наступления. После небольшой оттепели ударил морозец. Дул порывистый северный ветер, на полях вихрилась колючая снежная пыль. В такую погоду фашисты любят отсиживаться в тепле. Было замечено, что нередко даже дозорные уходили с поста, чтобы хоть немножко обогреться в хате. Все это нам было на руку.　

Первыми двинулись в путь отряды Бумажкова, Павловского и Чернышева. Выбрав удобные места, они залегли в засаде у дорог, связывающих Ломовичи с Грабье, Мушичами, Жуковичами и Хойно.　

— Подкрепления к Ломовичам не пропускать. Держаться до последнего! — напомнил я перед выходом командирам отрядов.　

Отряды Далидовича, Розова и имени Гастелло ночью заняли исходные позиции. Наступающих поддерживали три 76-миллиметровые пушки.　

На рассвете орудия начали стрельбу прямой наводкой по огневым точкам противника и за несколько минут подавили некоторые из них. С криком «ура!» партизаны устремились на штурм и вскоре зацепились за крайние дома деревни. Туда же подтянули и пушки. В ходе боя было подавлено одиннадцать дзотов. Только один — самый большой, расположенный в центре деревни, на перекрестке улиц, — продолжал оказывать сопротивление. Партизаны несколько раз атаковали огневую точку, но безуспешно. При этом потеряли пять человек убитыми и до десяти ранеными.　

Бойцы приготовились к новой атаке. Наши пулеметы стреляли по дзоту почти в упор, ослепляя своим огнем его амбразуры.　

— Вперед, друзья! — скомандовал Александр Иванович Далидович.　

Партизаны почти вплотную подползли к огневой точке, прикрываясь заборами и сугробами снега. Чувствовалось, что сопротивление гитлеровцев, засевших в дзоте, ослабевало. Но вдруг пулеметы застрочили с прежним остервенением. Среди партизан возникло замешательство, некоторые попятились назад.