На нашу просьбу охотно откликнулись крестьяне. Мы цепочкой пошли к болоту. Было уже темно. Люди проваливались по грудь в грязь, натыкались на сухой лозняк, в кровь царапали лицо и руки. Холодная вода острыми иголками пронизывала тело. Чтобы партизаны, которых мы разыскивали, не приняли нас за противника, мы изредка покрикивали: «Алексей, тебя ищет Роман».　

Наконец после долгих блужданий по болоту нам удалось наткнуться на Алексея Георгиевича Бондаря. Весь мокрый, он лежал около стожка сена, истекая кровью и замерзая. По нашей просьбе жители быстро принесли одеяло. Мы сделали носилки и, увязая по пояс в грязи, перенесли товарища в деревню. Там врач оказал раненому первую помощь.　

Вскоре Алексей Георгиевич пришел в себя и рассказал, как гитлеровцы окружили его в болоте. Когда они подошли к нему уже почти вплотную, в деревне затрещали выстрелы. Немцы вынуждены были прекратить преследование и поспешили выбраться из болота. Это и спасло его.　

Мы радовались, что спасли друга. Но никто из нас не, подозревал тогда, что над лагерем отряда сгущаются грозовые тучи. В отряд, где находился обком партии, прибежал Николай Шатный. Он был растерян, лицо бледное. Оказалось, фашисты схватили Николая в деревне Червоное Озеро, и он чудом спасся, сбежав во время нашей перестрелки с гитлеровцами. Шатный признался, что гитлеровцы отобрали у него полевую сумку, в которой находились списки партизан.

— Теперь надо ждать беды. Оплошность Шатного может дорого обойтись, — сказал Василий Иванович Козлов.　

И действительно, дня через три к нам начали поступать сообщения одно тревожнее другого: противник подтянул силы и занял деревни Червоное Озеро, Осов, Рог. Мы послали в Любанский район секретаря обкома Бельского; нарочные ушли и в Старобинский отряд. Нужно было как можно быстрее собрать партизан и нанести удар по гитлеровцам.　

Во все стороны были высланы разведчики, чтобы следить за каждым шагом неприятеля. С задания не вернулось несколько разведчиков, в том числе Степан и Ванюша Ковалени. С каждым часом обстановка становилась все более тревожной. Мы оказались отрезанными от деревень, у нас кончались продукты. К тому же резко изменилась погода: подул северный ветер, похолодало, запорошил первый снежок.　

Состоялось совещание членов обкома. Как быть? Что предпринять? Надо выходить из окружения. Но как это лучше сделать? Обсудили несколько вариантов и решили нанести удар по противнику, занявшему деревню Рог, Из лагеря к ней было не подступиться, так как на пути лежало непроходимое болото с заросшими каналами. Враг наверняка не ждет отсюда появления партизан.　

Члены обкома и партизаны разместились в лодках и начали медленно пробираться сквозь густые болотные заросли. На одной из лодок лежал раненый Бондарь. Никто тогда даже не подумал, на какой риск мы идем. Ведь наскочить на лодках на вражескую засаду — значит погибнуть всем. Но иного выхода у нас не было. Вынести раненого Алексея Георгиевича на руках не представлялось возможным.　

Мы удачно подплыли к деревне Рог, остановились в кустах и выслали в разведку трех девушек — Любу Руденко, Прасковью Хамицевич и Соню Малаш. Через час они вернулись и сказали, что в селе находится около 30 гитлеровцев; некоторые из них прохаживаются по улице, другие, видно, отдыхают.　

Получилось так, как мы и предполагали: противник нас не ждал. Мне было поручено возглавить группу партизан и выбить фашистов из деревни. Мы незаметно подкрались к хатам и свалились на неприятеля словно снег на голову. Гитлеровцы, беспорядочно отстреливаясь, оставили село.　

Партизаны в деревне не задерживались. Они лишь взяли подводу, положили на нее раненого Бондаря и направились по намеченному маршруту. Противник подбросил из деревни Осов подкрепление, однако было уже поздно. К утру мы были возле деревни Завыход, откуда через два дня переехали в Любанский район.　

После длительного пути по тряским дорогам Алексею Георгиевичу Бондарю стало совсем плохо. Тяжелая рана воспалилась, возникла опасность заражения крови. И тут мы оказались свидетелями патриотического поступка простых советских людей. О том, что приключилась беда с Алексеем Бондарем, мы рассказали жительнице поселка Бариково трактористке Анастасии Ермак. Она ответила просто, деловито:　

— Чем могу, тем помогу. Спасибо за доверие.　

Бондаря поместили в ее комнате, а лечение поручили местному фельдшеру.　

— А если меня немцы обнаружат? — спросил Бондарь.　

— Делать тогда будет нечего. Вместе на тот свет пойдем.　

Мы попрощались с Алексеем Георгиевичем, довольные тем, что пристроили человека в хорошем месте и удачно вырвались из вражеской ловушки.

— А ты, Василий Иванович, пожалуй, был прав, когда говорил, что вода из Червоного озера волшебную силу имеет, — напомнил я Козлову рассказанную им легенду.　

— Не я — народ говорит. Значит, правильно, — усмехаясь, сказал Василий Иванович.

Занятые делами, мы не заметили, как пришел декабрь 1941 года. Ударили первые морозы, загуляли метели. Замело снегом лесные дороги и тропинки, по которым еще совсем недавно скрытно от врага пробирались наши связные во все уголки области. Перед нами встал вопрос: как обеспечить в зимних условиях высокую оперативность партийного центра? Мы не раз толковали об этом и пришли к выводу, что следует создать в районах Минщины запасные базы обкома. Одну из таких баз решено было организовать в моем родном Стародорожском районе, который расположен в юго-восточной части области.　

— Пора, пожалуй, мне сходить в Кривоносы, — сказал я однажды членам обкома.　

— Давай, Наумыч. Сейчас самое время, — согласились товарищи.　

Вместе с Романом Кацнельсоном по знакомым тропинкам направился в родные стародорожские края. Там, в деревне Кривоносы, я родился и жил до 1925 года, пока не ушел служить в Красную Армию. Я рассказывал своему спутнику о стародорожских местах, а сам прикидывал, где бы получше расположить базу, чтобы обеспечить обкому надежные связи со всеми населенными пунктами области. Для начала можно, пожалуй, опереться и на мои Кривоносы. Народ здесь надежный, за Советскую власть горой стоит. Ведь сколько хорошего сделала народная власть для моих земляков! Сильно бедствовали они до революции. Это было «гиблое место» — так называли Кривоносы царские чиновники. И действительно, с юга к деревне подступали труднопроходимые болота, с севера ее прижимала гряда сыпучих песков. С утра до ночи люди гнули спины на своих полосках, работали до седьмого пота, но прокормить себя не могли; хлеба порой хватало лишь до нового года. Крестьяне не раз пытались остановить наступление песков — сажали лозу и сосну, да много ли сделаешь без помощи государства? Одна за другой гибли узкие полоски под сыпучими песками. И только при Советской власти лесопосадки приняли широкий размах и движение песков было приостановлено. А в конце тридцатых годов колхоз начал мелиоративные работы. Часть болот была осушена, превращена в высокоплодородные земли. И мои земляки стали жить зажиточно. Общественные амбары были до краев наполнены зерном.　

— Урожай в Кривоносах выдался нынче отменный, — говорил мне рабочий совхоза «Жалы» Сулим, вернувшись из разведки. — Оккупанты чуть ли не каждый день приезжают в деревню, грабят население, увозят зерно, скот. Но колхозного добра еще много осталось.　

Мне не раз доводилось быть свидетелем высокого патриотизма белорусских крестьян. Часто они из-под носа противника увозили зерно из колхозных амбаров и прятали его в укромных местах, угоняли скот в лесную глушь и там ухаживали за ним. Но если нашим отрядам требовалось продовольствие, люди охотно показывали партизанам свои тайные склады.　

— Берите, родные, — обычно говорили крестьяне бойцам. — Для вас добро сберегли.

Я был уверен, что с такой же теплотой и заботой отнесутся к народным мстителям и мои земляки-кривоносовцы. Крепла надежда, что с их помощью мы сумеем выполнить решение областного комитета партии — в короткие сроки создадим на юге Стародорожья запасную базу.