— Да, теперь красота, — подтвердил другой.　

— А я больше всего боялся, как бы не ранило в бою, — вступил в разговор третий. — Если ранят, куда, думаю, деваться? Лекарств мало, больницы поблизости нет. А сейчас? В случае чего на Большую землю отправят, там подлечат — и назад. Как в армии…　

Много нового внесла в партизанскую жизнь надежная связь с Москвой. Штаб соединения получил возможность лучше снабжать отряды оружием и боеприпасами, особенно взрывчаткой и капсюлями-детонаторами, противотанковыми ружьями, магнитными минами с часовым механизмом. В отрядах появились подразделения автоматчиков и подрывников. Создались условия для широкого применения новых форм борьбы с оккупантами.

Мне не приходилось испытать более тяжелого чувства, чем то, когда лежишь у железной дороги и смотришь, как мимо тебя проносятся вагоны с солдатами, платформы, груженные танками, орудиями, цистерны с горючим. И все это непрерывным потоком движется на фронт. Ты знаешь, что эти солдаты, танки и орудия через день-два навалятся на твоих братьев-красноармейцев, а ты лежишь и ничем помочь им не можешь. Злым взглядом провожаешь состав, уходящий на фронт, и от досады до крови кусаешь губы. Такое чувство, по-видимому, испытал каждый партизан, которому при выполнении задания приходилось пересекать железную дорогу.　

В штабе нашего соединения и в отрядах, конечно, понимали необходимость диверсионно-подрывной работы на железнодорожных магистралях. Но уж слишком ограничены были наши возможности! У нас долгое время не было самого необходимого — капсюлей-детонаторов. Партизаны выплавляли тол из неразорвавшихся бомб и снарядов. В некоторых отрядах был даже создан небольшой запас взрывчатого вещества. Но что оно без капсюлей? Мертвый груз. Правда, партизаны пытались найти выход из положения. Они иной раз отвинчивали гайки и вынимали болты на стыке рельсов, но это успеха не приносило. Фашистские патрули и обходчики обнаруживали повреждения и устраняли их.　

Иное положение стало после того, как мы начали получать из Москвы тол и капсюли-детонаторы. В отрядах были созданы диверсионно-подрывные группы. Центральный Комитет КП(б)Б прислал в соединение инструктора-подрывника Владимира Шимченка. Он приступил к обучению партизан минно-подрывному делу. Вскоре в отрядах появилась новая специальность — подрывник.　

Подрывником был, как правило, коммунист или комсомолец, самый смелый и бесстрашный боец, добровольно взявшийся за это опасное дело. Незаметно подползти к полотну, спокойно, не торопясь, устанавливать и маскировать мину в то время, когда тебя в любой момент может обнаружить вражеский патруль, — на это действительно могли идти только люди с отважными сердцами. Горячий, суетливый и тем более трусливый человек для этого не годился. Но и среди подрывников, отличавшихся исключительной храбростью и выдержкой, выделялась группа, выполнявшая наиболее опасные задания. Это так называемые «удочники». Подрывник обычно действовал так: подложит мину под рельс и быстро отходит от полотна, наблюдая за взрывом издалека. А «удочник» привязывает к боевой чеке бечевку или провод длиной метров сто и, как рыбак, ожидает своей «добычи», взрывая мину под паровозом. «Удочники» действовали наверняка, подрывая не первый попавшийся эшелон, а тот, который везет важный груз — живую силу и технику.　

Одним из таких «удочников» был партизан из отряда имени Суворова, бывший председатель Краснослободского сельсовета Афанасий Федорович Цагельник. Этот высокий светловолосый тридцатилетний мужчина, с сильными мозолистыми руками, привыкший к тяжелому крестьянскому труду, обладал небывалой выдержкой и спокойствием. Он мог сутками — под дождем и в жару, без воды и пищи — лежать у железной дороги, выжидая подходящий момент для выполнения задания. Даже в самой трудной обстановке Афанасий был невозмутим, расчетлив и рассудителен. Только такой и мог быть подрывником.　

Вечером 21 июня 1942 года Афанасий построил свою группу, проверил готовность каждого бойца и первым зашагал по тропинке к железной дороге. За ним цепочкой потянулись Степан Костюкевич, Вячеслав Вечер, Григорий Щедько, Петр Рощин, Виктор Санчуковский и Николай Некрашевич. Партизаны шли всю ночь и на рассвете залегли у полотна между станциями Копцевичи и Старушки.　

— Сегодня ровно год, как на нас напали фашисты, — сказал друзьям Афанасий Федорович. — Давайте годовщину войны отметим по-партизански — покрепче ударим по врагу.　

— Не уйдем отсюда, пока не увидим обломки поезда, — твердо заявил Григорий Щедько.　

Костюкевич и Вечер ушли в боевое охранение. Цагельник подполз к шпалам, огляделся по сторонам. Затем кинжалом быстро выкопал ямку под рельсом, установил мину, привязал шпагат к колечку чеки и все это засыпал песком. Виктор Санчуковский воткнул возле полотна палочку, набросил на нее колечком шпагат, а Цагельник начал быстро удаляться в придорожный кустарник, разматывая клубок. По сигналу Афанасия Виктор отвязал от колышка шпагат, замаскировал его, еще раз окинул взглядом место работы и, убедившись, что все сделано честь по чести, отполз к Цагельнику. Остальные партизаны заняли позиции слева, справа и позади, охраняя товарищей от внезапного нападения немцев.　

Афанасий лежит в траве, чутко прислушивается, не идет ли поезд. Сколько раз вот так же, как сегодня, Афанасий лежал на берегу своей родной реки Орессы с удочкой-донкой, подкарауливая хитрую щуку. Рыбная ловля была его любимым отдыхом, без богатого улова он редко возвращался. И когда стали комплектовать группы подрывников, он вполне серьезно сказал:　

— Очень хочу быть «удочником». К этому мне не привыкать.　

В томительном ожидании проходят десять, двадцать минут. Вот уже часы отстучали полчаса, час. У Виктора Санчуковского не хватает терпения, и он недовольно шепчет Афанасию:　

— Не пускают эшелон. Может, зря пролежим?　

— Лежи, — приказывает ему Цагельник. — Эшелон стоит того, чтобы мы и сутки пролежали.　

Вдали из-за поворота дороги показалась группа людей: четверо немецких солдат с автоматами и двое в гражданском с кирками и лопатами. Патруль вместе с обходчиками! У Афанасия часто-часто застучало сердце. Вдруг обнаружат? Тогда придется попусту взрывать мину, и весь труд пойдет насмарку. Гитлеровцы идут медленно, они часто останавливаются, вглядываются в придорожные кусты. Обходчики проверяют рельсы, шпалы, иногда подсыпают под шпалы гравий, стучат по рельсам молотками.　

Неужели заметят мину? Замаскирована она, кажется, здорово — комар носа не подточит. Нервы у Афанасия напряжены до предела. Неужели операция сорвется? Но все обошлось благополучно. Гитлеровцы не обнаружили мины. Подрывники облегченно вздохнули.

— Видишь, какое тонкое у нас дело, — тихо говорит Афанасий Виктору. — Малейший недосмотр — и все пропало: мина будет обнаружена.　

— Да, это верно, — подтверждает Санчуковский.　

Со стороны станции Копцевичи послышался гул. Он нарастал с каждой минутой. Затем показался паровоз, который тянул длинный состав.　

— Приготовься, Апанас, — волнуясь, сказал товарищу Виктор.　

— Пусть идет, — ответил Цагельник. — Это порожняк с фронта. Нам нужна рыба покрупнее.　

Вскоре мимо партизан прогромыхал эшелон. И действительно, почти все вагоны были открыты — значит, пустые; лишь в четырех пассажирских вагонах везли раненых.　

Прошло еще с полчаса. Наконец подрывники дождались своего: со стороны Старушек на большой скорости шел длинный состав. Машинист ничего не опасался: ведь только что прошел встречный эшелон.　

Афанасий впился взглядом в паровоз, отсчитывая метры, оставшиеся до мины. Тихонько отвязал шпагат от деревца и обмотал палец правой руки. И вот локомотив уже над нужной точкой. Цагельник резко дернул шпагат, и тут же под колесами паровоза поднялось серое облако взрыва.　

Паровоз вздрогнул и резко повернул вправо, сваливаясь под откос. Вагоны в страшном грохоте и треске лезли один на другой, кренились набок и падали под откос. С крутой насыпи валились покореженные танки и орудия. Из-под обломков слышались стоны и крики раненых солдат.