Но вот в один из майских дней до штаба соединения дошел слух, что над деревнями Убибачки и Кузьмичи пролетал ночью самолет, сбросивший парашютистов. Партизаны попытались найти их, но безуспешно. Через несколько дней нам сообщили, что трое неизвестных хотят видеть руководство Минского обкома. На встречу с ними поехал Василий Иванович Козлов. Вскоре он вернулся в штаб с тремя парашютистами и радиостанцией. Нашей радости не было границ. Отныне мы можем поддерживать связь непосредственно с Москвой!　

В первой радиограмме Москва спрашивала у Василия Ивановича, когда он последний раз был на приеме у секретаря ЦК Компартии Белоруссии Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко, о чем тогда шел разговор, кто присутствовал при этом. Было ясно: Москва проверяет, действительно ли разговор идет с Козловым. Вскоре пришла новая радиограмма с просьбой точно указать место, куда самолет может выбросить груз и сбросить на парашюте радиста с новым шифром.　

— Нам надо позаботиться не только о том, чтобы принимать грузы с воздуха, но и о собственном аэродроме, — решили мы.　

Партизанский аэродром — дело совершенно новое. У нас не было ни одного специалиста, который хотя бы самую малость разбирался в строительстве посадочных площадок. Но больше всего нас волновало: где построить аэродром?　

После долгого обсуждения пришли к выводу, что лучшим местом для аэродрома будет один из островов возле деревни Старосек. Он окружен со всех сторон болотами и даже летом подступы к нему затруднены. На острове имеется ровная площадка длиной в полкилометра. Если убрать кочки, выкорчевать кусты, завалить овражки и выбоины — площадка будет хоть куда.　

Строительство решено было начать немедленно. Члены обкома разъехались по отрядам, чтобы договориться, когда и сколько людей выделить на земляные работы. А мы с работниками штаба Николаем Шуляковским, Антоном Филиппушко, Филиппом Костюковцом, Михаилом Довгучицем и Герасимом Гальченей подобрали на «Добром острове» площадку для приема грузов, сбрасываемых с самолетов. Штаб соединения сообщил в Москву координаты острова, передал сведения о сигнализации (костры будут расположены большим конвертом — четыре по углам и один в середине площадки).　

Наконец поступила долгожданная радиограмма: «Встречайте самолет в ночь на 29 мая».　

Мы отправились на площадку. Собирали сухие ветки, заготовили много дров. Герасим Маркович Гальченя привез из деревни Альбинск воз прошлогодней соломы. Топлива заготовили столько, что, если сразу его поджечь, отблески нашего пламени можно было бы увидеть за десятки километров. Вот вам, получайте, господа фашисты! Вы хотели задушить партизанское движение, десятки раз сообщали своему бесноватому фюреру о ликвидации партизан и большевистского подполья в Белоруссии, а мы живем и здравствуем, даже готовимся самолеты из Москвы принимать!　

По краям и в середине большой поляны появились высокие кучи хвороста. Около каждой из них поставили дежурных; с наступлением темноты они обязаны были разжечь огни, а как только послышится гул самолета — набросить на костры сухую солому, чтобы они запылали в полную силу.　

— Готовы хоть целую неделю дежурить, — говорили партизаны, радостные и довольные.　

Около часа ночи послышались тихие, едва уловимые звуки. С каждой секундой они нарастали и вскоре превратились в мощный гул: это прибыл долгожданный самолет с Большой земли.　

Дежурные подбросили в костры соломы, и они превратились в высокие яркие свечи. Самолет прошел над самой площадкой, мы все стояли на поляне и приветливо махали руками, бросали вверх шапки. Не успел стихнуть гул машины, как из ночной темноты вынырнули белые парашютные купола. Партизаны бросились встречать груз. Почти на самую поляну приземлились двое парашютистов: радист-шифровальщик и специалист по подрывному делу. Они сразу же попали в объятия бойцов.　

Москва прислала нам четыре ящика тола, несколько ящиков винтовочных и автоматных патронов, автоматы, медикаменты, сапоги, одежду, табак, папиросы, сахар, конфеты. В подарках нашлось и несколько бутылок «Московской».　

Все это штаб разделил между отрядами. Досталось, конечно, понемногу. Но с каким чувством принимались подарки! Что, скажем, для человека папироса и конфета? Вроде бы пустяк. Тогда же это казалось величайшей драгоценностью. Партизан, которому досталась папироса, не сразу курил ее, а показывал товарищам, и на лице у него сияла светлая, довольная улыбка, она как бы говорила: «Вот смотрите, это наша, московская папироса!» Папиросы раскуривались по очереди, по одной затяжке. Рюмкой столичной водки угощали только самых уважаемых партизан. А конфеты роздали деревенским детишкам. Радости-то у всех было!..　

Самолеты стали прилетать к нам все чаще, доставляя необходимые грузы. И было очень жаль, что некоторые парашютные мешки, не найденные нами, пропадали в болотах. Партизаны с горечью узнавали об этом и с еще большей энергией готовили аэродром.　

И вот настал долгожданный день, когда штаб сообщил в Москву, что может принять самолет на своем аэродроме. Нашелся у нас и авиационный специалист — летчик бомбардировочного полка Павел Анасенко; он и возглавил аэродромную службу по приему самолетов.　

Нам назначили время встречи первого самолета с посадкой. Мы с вечера собрались на острове Зыслов. Слабо горели костры, готовые в любую секунду вспыхнуть, как порох. На аэродром прибыло много командиров и комиссаров отрядов, пришли партизаны. Я подсел к группе бойцов, среди которых шел взволнованный разговор.　

— Ведь если пешком топать, от нас до Москвы и за месяц не доберешься. А тут пара часов — и в столице…

— И фронт теперь не помеха!　

— Письма, поди, разрешат писать. Вот счастье-то будет родным и знакомым! Целый год от нас ни слуху ни духу. Может, уже заживо похоронили?　

— Чем-то и нам надо Москве ответить на ее заботу.　

— У нас ответ один: колоти сильнее фашистов!..　

Я настолько увлекся беседой, что не слышал гула приближавшегося самолета. Увидел лишь, как ярко вспыхнули все костры. Самолет с включенными фарами пронесся над площадкой, потом развернулся и пошел на посадку. Тяжелая машина пробежала аэродром из конца в конец и остановилась у самого кустарника. Партизаны с радостными возгласами бросились к самолету.　

Летчики не сразу вышли из машины. Лишь убедившись, что имеют дело с партизанами, они выбросили трап и спустились на землю. В тот же миг пилоты снова оказались в воздухе. Их подхватили сильные партизанские руки и начали подбрасывать вверх. Потом все обменивались с ними крепкими рукопожатиями, целовались и обнимались. Партизаны смотрели на летчиков с восхищением: «Это же родные наши соколы! С Большой земли, из самой Москвы!»　

Припомнилось, как еще совсем недавно мы искали в лесу грузы, сбрасываемые с самолетов. Почти на каждом мешке были надписи: «Привет белорусским партизанам!», «Летчики желают успехов вам, боевые друзья». А теперь перед нами авторы этих сердечных строк — бесстрашные советские авиаторы. Тут же, у самолета, завязывается оживленная беседа. Посланцы Москвы не успевают отвечать на наши вопросы. Они рассказывают о родной столице: как она выглядит, как живут москвичи. Нам приятно было узнать, что в Москве поддерживается образцовый порядок, что люди работают с глубокой верой в победу над врагом.　

За несколько минут партизаны разгрузили самолет. Груз оказался очень ценный — автоматы, противотанковые ружья, патроны, тол, капсюли-детонаторы. Один из летчиков достал целый мешок газет. По рукам пошли «Правда», «Известия», «Советская Белоруссия». Тут же, у костров, люди читали газеты.　

В машину внесли тяжелораненых и больных. Летчики попрощались с нами. Вскоре самолет плавно взмыл в небо и скрылся в ночной темноте.　

Сердца наши наполнились большой радостью и гордостью. Мы физически ощущали близость Москвы, словно между нами и столицей не существовало ни многокилометрового пространства, ни вражеского фронта.　

— Теперь не надо будет жалеть каждый патрон, — говорил один из партизан, показывая товарищам на полученный груз. — Повоюем…