На рассвете мы с Кацнельсоном вышли на опушку леса. Вдали, за заснеженным лугом, показались Кривоносы.　

С севера потянуло ветерком. Пошел снег. Вскоре деревня скрылась в белой пелене. Мы смело двинулись вперед, и уже через несколько минут я переступил порог родной хаты. Отец молча открыл дверь, впустил нас. Но на наше приветствие не ответил.　

— Ты что же, папаша, недоволен нашим приходом? — спросил я.　

Он как-то странно поглядел на нас. Глаза были грустные, чужие, от них веяло холодом.　

— Что с тобой? — спросил я и обнял его за плечи.　

— Отойди, не береди отцовское сердце!　

Мой товарищ удивленно пожал плечами. Я стоял и не знал, что делать. Бросив на меня злой, укоряющий взгляд, отец сказал:　

— С тех пор, как побывал в Кривоносах тот рабочий из совхоза, не нахожу себе покоя. Я думал, что мой сын дерется с врагом на фронте. А ты по лесам разгуливаешь, от чужеземцев хоронишься. Ведь ты же коммунист, секретарь райкома! Как же я в глаза людям глядеть буду?..　

И тут только понял я, почему отец встретил нас так холодно. Он просто не понимал значения партизанского движения и считал, что по-настоящему бороться с захватчиками можно только на фронте, в рядах Красной Армии.　

— Партия приказала нам быть здесь, — как можно спокойнее пояснил я. — Посылая нас сюда, в Центральном Комитете партии сказали: идите к своему народу и вместе с ним делите горе и радость пополам, подымайте народ, оставшийся на временно оккупированной территории, на вооруженную борьбу с оккупантами и сделайте все, чтобы земля горела под ногами у захватчиков. Так что мы пришли сюда не прятаться, а бороться с врагом так, как и наши воины на фронте.　

После этого у отца повеселели глаза и по морщинистому лицу пробежала легкая улыбка. Он подошел ко мне, крепко пожал руку и сказал:　

— Прости, сынок. Не разобрался я поначалу…　

Отец стал возиться возле печки, и через несколько минут на столе появилась немудреная снедь. Мы перекусили и, усталые, завалились спать. Отец ушел и вернулся только к вечеру.　

— В деревне были фашисты, — сказал он, — приезжали брать пшеницу и свиней. В Старые Дороги наше добро повезли. Завтра, сказывают, снова заявятся.　

Мы проговорили почти до утра. Отец рассказал, в каких деревнях созданы гарнизоны противника, о движении вражеских колонн по Варшавскому шоссе, об отношении населения к оккупантам.　

— Присылайте побольше ваших людей. Найдем тут и подходящее место для обкома партии, и в питании вас не обидим.　

Наскоро позавтракав, отец направился на колхозный двор. Через час вернулся.

— Немцы приехали… Пять автомашин. Зерно из амбара забирают, кур ловят, — доложил он и сокрушенно покачал головой. — Вот времечко-то пришло! На твоих глазах фашистские изверги грабежом занимаются, а ты стой и помалкивай…　

— Сколько фашистов приехало? — спросил у него Кацнельсон.　

— Да десятка полтора будет.　

— Пойдем-ка, Роман, пугнем, — предложил я своему товарищу.　

— Не надо, — возразил отец. — Беды после не оберешься. Наедут каратели, деревню сожгут, людей поубивают. — Он подумал немного и хитровато подмигнул нам: — Вот бы в лесу их подстеречь, врасплох взять. Тогда — другое дело…　

На том и порешили. Попрощавшись с отцом, мы с Кацнельсоном забросили автоматы за плечи и направились к лесу. Километрах в десяти от деревни вышли к дороге, ведущей в районный центр, и устроили засаду. В лесу тишина, лишь где-то беззаботно тренькают синицы. Мягко падает на землю легкий пушистый снежок. По дороге промчался мотоциклист. И снова томительная тишина. Прошел час, другой… Время приближалось к полудню. Вдруг послышался гул моторов. Я лег поудобнее, приложил к плечу автомат. Подготовился к бою и Кацнельсон.　

Из-за поворота дороги показались машины, груженные мешками с хлебом. Одна, вторая, третья… пятая… В кузове первого автомобиля сидело несколько солдат. В кузовах средних машин никого не было, и лишь на последней одиноко маячила укрывшаяся шубой фигура.　

— Бьем сначала по первой — я по кузову, а ты по кабине.　

— Добре, — отозвался Кацнельсон.　

Машины все ближе подходили к засаде. Четыреста метров, триста, сто… Взят на мушку первый автомобиль.　

— Огонь! — скомандовал я и нажал на спусковой крючок.　

Две длинные очереди полоснули по автомобилю. Раздался дикий крик. Было видно, как один из солдат схватился за грудь и свалился на землю. Машина круто повернула в сторону и застряла в глубоком снегу. Мы перенесли огонь вдоль колонны. Один из автомобилей вспыхнул, высоко взметнулось яркое пламя, обдав жаром ближние деревья.　

Ошеломленный неожиданным ударом, противник растерялся. Некоторые солдаты бросились бежать вдоль дороги, другие падали, скошенные нашим огнем.　

Вернулись в обком в хорошем настроении. Я доложил о том, что в южной части Стародорожья можно создать надежную резервную базу; там имеются удобные подходы к Варшавскому шоссе и железнодорожной магистрали Осиповичи — Слуцк.　

Вскоре до нас дошла неприятная весть. Как оказалось, оккупанты создали в Кривоносах свой военно-полицейский гарнизон. Это нарушало наши планы. На одном из заседаний обкома мы обсудили вопрос о том, как развернуть партизанское движение в Стародорожском районе, как создать там свободную зону. Было решено разгромить вражеский гарнизон в Кривоносах. Проведение этой операции было поручено отряду Николая Николаевича Розова. В конце мая 1942 года партизаны вышли на боевое задание. Ранним утром они незаметно окружили гарнизон и нанесли по нему сокрушительный удар. Гитлеровцы не выдержали партизанского натиска и бросились наутек в сторону леса. Но и там их встретили огнем народные мстители.

В одной из схваток пример смелости и самообладания показал уполномоченный обкома по Стародорожскому району Петр Петрушеня. Он меткими пулеметными очередями расстреливал бегущих из деревни оккупантов и их пособников. Но в критическую минуту боя пулемет замолчал. Тогда Петрушеня выхватил из кобуры наган и устремился навстречу двум полицаям, мчавшимся прямо на пулеметную позицию. Петр пытался выстрелить, однако выстрела не последовало — что-то заело в барабане. Боец не растерялся. Сильным прыжком он настиг предателя и вцепился руками в его горло. На Петрушеню навалился второй изменник, который пытался ударить его прикладом. Но тут на помощь пришли товарищи. В смертельной схватке партизаны обезоружили изменников и уничтожили их, а потом из винтовок противника открыли огонь по другим гитлеровцам, удиравшим из деревни. Народные мстители закончили бой победой. Следует отметить, что из мирных жителей при этом никто не пострадал, в деревне даже не возникло пожара.　

— Молодцы! — похвалил после боя своих подчиненных Николай Николаевич Розов. — Приказ выполнен точно.　

Обком обсудил итоги операции по разгрому вражеского гарнизона в Кривоносах. Были отмечены смелость и решительность партизан, их забота о мирных жителях. Ведь даже в пылу сражения, когда рассуждать и обдумывать некогда, ни одна граната не влетела в дом крестьянина. Обком партии указал командирам партизанских отрядов, чтобы они всегда старались четко планировать боевые операции, не причиняли без нужды ущерба населенным пунктам и их жителям.　

В этом отношении вместе с Розовым был поставлен в пример и командир отряда Патрин. Он с группой бойцов еще накануне штурма кривоносовского гарнизона захватил возле деревни Дрозды бургомистра Кривоносовской волости Шпаковского. У предателя был обнаружен список жителей деревни Прусы, изъявивших желание добровольно вступить в полицию. В списке значилось 25 человек.　

— Немцы хотят в Прусах гарнизон создать. Для этого и людей подобрали, — пояснил Шпаковский.　

— Переловить надо паразитов и расстрелять при всем народе, чтобы неповадно было брать оружие из рук врага, — с ненавистью говорили партизаны.　

Патрин подождал, пока улеглись страсти, и сказал:　

— Не торопитесь, ребята. Надо разобраться.　

Патрин был глубоко убежден в том, что захваченный у бургомистра список «добровольцев» — это фашистская провокация. Не может быть столько предателей в одной деревне! Можно допустить, что завелась в селе одна паршивая овца, ну две, три. Но не двадцать пять! Командир отряда приказал тщательно разобраться с каждым «добровольцем». И что же оказалось? Почти все они были записаны в полицию насильно, под угрозой расправы. Нашлось лишь несколько отъявленных бандитов, которые хотели выслужиться перед оккупантами; вместе со Шпаковским они были расстреляны. Несмотря на все старания, фашистам так и не удалось создать в Прусах полицейский гарнизон.